Державы для…

Благодаря многим усилиям Екатерина добилась в Европе наивысшего признания, она распоряжалась в европейских делах как полновластная хозяйка. Достаточно было вспомнить, как, желая сохранить равновесие между Австрией и Пруссией, Россия властно потребовала от противников прекращения военных действий. Один лишь окрик из Зимнего дворца прекратил кровопролитие. Более того, Россия была гарантом заключенного между соперничающими сторонами договора.

Но Европа уже была тесна для императрицы. Она устремляла свой взор за моря.

А что могла обещать ей Сибирь?

— Извольте, ваше величество, взглянуть сюда, — граф Воронцов указал с поклоном на стол, заставленный образцами руд. — Эти скромные каменья не так ласкают взор, как самоцветы, но именно им предстоит составить славу России. Это металлы, в Сибири обнаруженные. Серебро, медь, свинец, железо… — Воронцов мягко улыбнулся. — Говорят, когда создатель пролетал над миром, рассеивая по земле богатства, над Сибирью у него замерзли руки, и он вывалил на заснеженный, дикий край все разом. Нет металла, которого бы не оказалось в Сибири, на востоке империи вашей!

— Вот не ведала, — заметила императрица, — что вы, Александр Романович, мастер сказки сказывать!

— Сии сказки, ваше величество, — улыбнулся Воронцов, — науки подтверждают.

Ответ можно было счесть дерзостью. Но Екатерина, преодолев замешательство, во всеоружии своей обольстительной улыбки лишь покивала графу.

Когда кареты с императрицей и сопровождавшими ее лицами отбыли, Александр Романович прошел в свой кабинет. Здание коллегии гудело как потревоженный улей. В коридорах звучали восторженные голоса чиновников, на лестницах, в обширном вестибюле стоял шум, но в кабинете президента стояла тишина.

Поскрипывая башмаками, Александр Романович прошел к камину. На лице графа было раздумие.

Воронцов понял настроение императрицы. Но он надеялся, что выставка в Коммерц-коллегии все же оставит след в людских умах.

— Подходим, — голос Измайлова раздался в сыром тумане.

Впереди, в белесой дымке, над оловянно блестевшей водой, Наталья Алексеевна увидела неяркий огонек. Рядом с ним вспыхнул второй, третий. Наталья Алексеевна рукой взялась за мокрые ванты. Стало страшно. Охотск, сейчас явятся Козлов-Угренин, Кох… Налетят как вороны, а Григория Ивановича нет.

Вся команда была на палубе. Дождались! Каждому подмигивало свое окошко на берегу.

Галиот продвигался вперед тихим ходом, чуть слышно поскрипывал такелаж.

— Герасим Алексеевич, — сказала вдруг Наталья Алексеевна, — а что, ежели подойти без пушечной пальбы и колокольного боя?

Измайлов наклонился к ней, хотел разглядеть лицо, но увидел в свете фонаря только черные провалы глаз да плотно сжатые губы.

— Что так? — спросил удивленно. — Да и нельзя. Обязан я при входе в порт обозначить судно.

Наталья Алексеевна шагнула ближе к нему, взяла за руку.

— Боязно мне, батюшка, — сказала голосом тонким, — налетят хуже воронья, сам знаешь. А мне перед Григорием Ивановичем ответ держать. Ты скажешь, коли спросят, мол, хозяйка так велела, а я баба-дура, мне многое неизвестно может быть. Подойдем тихо, груз снимем… Пакгаузы у нас добрые. Утром я уж как ни есть, а отвечу. Но груз-то под замками будет крепкими. А? Герасим Алексеевич? Так-то надежнее.

И голос у нее стал потверже. И не понять сразу: не то просит она, не то приказывает. Вот так повернулось дело. Измайлов от неожиданности заперхал горлом.

— Вот так-так, — сказал, повеселев вдруг, — баба-дура… Я уж и сам думал, как обороняться… Но ты и меня, матушка, обскакала… Обскакала…

Измайлов велел убирать паруса. Затем загремела цепь, с шумом упал в воду якорь.

Наталья Алексеевна еще сильнее стянула платок на груди. Трусила все же, но вот сибирская заквасочка в ней сыграла, настояла баба на своем. «Когда товар за хорошими дверьми, за крепкими засовами лежать будет, — подумала, — мне с кем хочешь разговаривать полегче станет. А там, глядишь, и Гриша явится».

Измайлов уже дал команду байдару спустить на воду. Заскрипели блоки, мужики на палубе замельтешились тенями.

— Эк, облом, — крикнул кто-то недовольно, — куда прешь? Возьми на себя, на себя!

— Спускай, спускай! Смелее.

Слышно было, как байдара о борт чирканула и упала на воду.

— Конец придерживай, — сказали сипло с байдары.

По палубе простучали ботфорты Измайлова.

— Как воры подходим, — сказал он, — как воры, а?

И чувствовалось: крепкие слова с языка у него просились, но он сдержал себя.

— Ничего, батюшка, — сказала Наталья Алексеевна, — лучше сейчас нам воровски подойти, чем перед Григорием Ивановичем ворами стать.

Измайлов крякнул.

— Слабый народец-то у нас. Силенок немного у мужиков осталось, я думаю, вот как сделать надо…

Он наклонился к Наталье Алексеевне и заговорил тихо.

— Хорошо, батюшка, — ответила она, — это уже ты как знаешь. Здесь тебе лучше распорядиться.

Измайлов повернулся и пропал в темноте.

Галиот покачивался на тихой воде.

Герасим Алексеевич так прикинул: своими силами, да за одну-то ночь, галиот никак не разгрузить. Но знал он: у фортины — где Григорий Иванович перед отплытием пир давал — всегда вертится народ. Голь портовая. Вот с этими-то, ежели ватагу подобрать поболее, вполне можно успеть.

Народец это был крученый, верченый, но мужики жилистые и на работу злые. И уж точно — не побоятся начальства. Напротив, им даже и интересно, что капитан идет поперек портовых. «Сколочу ватажку, — решил Измайлов, — галиот на байдарах к причалу подтянем, и пойдет работа».

Байдара шла бойко. Мужики вовсю налегали на весла. Поняли, видать, что к чему.

— Правее, правее бери, — скомандовал Измайлов, угадывая на берегу огни фортины. Поближе хотел подойти, с тем чтобы по берегу зря не мотаться, глаза не мозолить никому.

«А и вправду, — думал, — хорошо, Наталья Алексеевна распорядилась. Мужики животы клали из-за этих-то мехов, а тут нагрянут черти…»

Наталья Алексеевна тоже в огни всматривалась, к борту привалившись. Ноги у нее вдруг отчего-то ослабли, голова закружилась.

Огни, пробиваясь сквозь дымку, дрожали на воде, текли змеящимися струями. «Знобко что-то мне, — думала, — нехорошо. Уж не заболела ли? Вот бы некстати совсем».

Откачнулась от борта, и словно шевельнулось у нее что-то внизу живота, а огни на воде вдруг качнулись в сторону и вспыхнули ярко.

Наталья Алексеевна нащупала на палубе бухту каната и опустилась тяжело. «Что это со мной? — мелькнуло в голове. И пронзила мысль: — Дитятко будет у меня, дитятко. — Холодным потом облило ее: — Дитятко, а Гриши-то нет. Как я одна-то буду?»

За бортом плеснуло. Голос раздался:

— Эй, на галиоте!

Это был Измайлов.

Наталья Алексеевна подняться было хотела навстречу капитану, но сил не хватило.

Измайлов подошел из темноты, склонился озабоченно:

— Что с тобой, матушка?

— Голова что-то закружилась, — ответила она и, оперевшись на его руку, поднялась.

— А я уж испугался, — заметно обрадовался капитан, — не дай бог хворь какая. Мне ведь за тебя перед Григорием Ивановичем ответ держать.

Веселый вернулся с берега Измайлов.

— Народец подсобрал, — сказал он, — мигом сейчас управимся. — Крикнул в темноту, за борт: — Концы заводите, братцы!

Через час галиот стал у причала, напротив шелиховских пакгаузов. С судна на причал бросили два трапа, и мужики забегали в свете факелов. Вдруг объявился портовый солдат. Стал спрашивать, что да кто? Но Измайлов на него пузом обширным поднапер:

— Шторма, шторма боюсь, служивый. Видишь? — махнул рукой на небо. — Знаки плохие, ежели взять в учет науку навигацию.

Солдат поднял лицо, вглядываясь в темноту ночную. Небо, как назло, звездным было. Ни облачка, ни тучки. Месяц ясный, звезды горят одна к одной, как начищенные. Все обещало — дураку ясно — вёдро на завтра. Но слова мудрые «наука» да «навигация» солдата смутили. «Кто его разберет, — подумал, — может, и вправду что-нибудь там указывает».