Воробьиный дом

3

Погода стояла серая и вязкая, как извечная мокрота прокуренного плювиофила. Всю территорию у входа в пансион заставили автомобилями: дюжина карет скорой помощи, несколько полицейских автомобилей, несколько неприметных авто чёрного цвета (в марках автомобилей Хэнгер не разбирался). Из общей массы выбивилась пара привлекающих внимание элитных иномарок, лимузин и кислотно-зелёного цвета японский спорткар.

Хэнгер перевёл дыхание и огляделся, выделяя среди сотрудников разных служб, в форме и без, родителей погибших. Убиты двенадцать студентов, а значит, здесь должны быть два-три десятка горюющих родных – отцы, матери, братья и сёстры. Как таковых, убитых горем среди всех присутствующих не наблюдалось, но разделить людей на занимающихся своими делами и тревожно чего-то ждущих нетрудно.

Первым в глаза бросился бледный господин с бесцветными волосами и лицом, похожим на морду акулы. На нём – чёрный с иголочки костюм и круглые солнцезащитные очки, несмотря на ещё падающие с неба капли. Он сложил руки на груди и недвижимо смотрел на вход в пансион. Его самого, его многочисленных телохранителей и прочую свиту трудно не заметить. Так, у одного из его охранников сразу пять доберманов натягивали поводки, встав на задние лапы, и порывались к действию.

Со стороны напротив владелец спорткара, на вид родом из Латинской Америки, дал прикурить моложавой блондинке, вылезшей из заниженной иномарки с ламбо-дверями. Он – весь в брюликах, гавайской рубашке поверх чёрной майки и лоснится от лосьонов, у неё – высокие сапоги, мини-юбка, топ и полушубок. Страшно подумать, застала ли этих двоих гибель их чад внезапно, или для подобных индивидов такая одежда естественна для любого случая.

На капоте другого дорогого авто плакала супружеская пара азиатской наружности. Точнее, мужчина сидел на капоте и ревел в плечо супруге, та гладила его по голове и курила электронную сигарету, вяло поглядывая по сторонам.

И ещё одна приметная группа людей состояла поголовно из рослых рыжеволосых личностей. Мужчины, женщины, молодые люди. Видимо, всем скопом приехало всё необъятное семейство. Рыжие не находили себе места: кто ковырял носком ботинка землю на некогда ухоженном газоне, кто поплёвывал периодически на землю, многие курили, так что над всей этой компанией стоял дым.

Среди рыжих вышагивал туда-сюда один тип то явно не из их числа – низкорослый приземистый господин в бордовом кожаном плаще и такой же шляпе. Он курил сигару, наяривал нервно круги, шумно ругался и активно жестикулировал. Усатый глава бессердечной семейки вяло кивал ему и что-то отвечал.

Маловато, подумал Хэнгер, убедившись, что все остальные здесь это следователи и сотрудники пансиона. Наверное, решил он, другие родители за рубежом или ещё в пути, или где-то за пределами города. Означает ли это, что значимость трагедии ещё выше, чем он предполагал?

И тут двери пансиона отворились, и начали выносить трупы. Двенадцать чёрных мешков на каталках, двенадцать подростков, которые ещё были живы на момент написания письма, которое сейчас в кармане Хэнгера. Студенты известного учебного заведения, золотая молодёжь. Они должны были стать элитой города и страны, а станут лишь объёмным некрологом на первой полосе.

Доберманы залаяли, и их едва удерживали на поводках. Хозяин псов медленно провожал немигающим взглядом очков колонну медиков. Азиатская чета застыла, точно терракотовые изваяния, глядя на мешки. Блондинка в мини-юбке вскрикнула, её тонкая сигарета упала в сырую траву, а рыжеволосую женщину удерживали всей семьёй, чтобы она не бросилась расстёгивать мешки в поисках своего чада.

Десятки учеников «Прауд Спэрроу»провожали своих друзей взглядами из окон. Всё здание стало будто бы коробкой, сквозь дырки в которой взирали на слабый свет, прижавшись лапками, скрытые мраком мышки.

Если бы Хэнгер смотрел музыкальные каналы, он бы отметил, что всё происходящее как будто выдрали из музыкального клипа. Это подошло бы, например, для группы My Chemical Romance. Отлично бы легло на песню Mama. И из рупоров над входом в школу как будто разносилось:

Mama, we all go to hell
Mama, we all go to hell
I'm writing this letter and wishing you well
Mama, we all go to hell

Oh well now, Mama, we're all go

Mama, we're all go

Stop asking me questions, I hate to see you cry

Mama, we're all go

И не хватало разве только, чтобы двенадцать чёрных мешков вдруг раскрылись, и из них легко и с грацией выпрыгнула дюжина бледных юношей и девушек, словно в мрачном кабаре. И весело танцуя вокруг врачей и каталок, они бы хором запели:

And when we go don't blame us, yeah
We'll let the fires just bathe us, yeah
You made us oh so famous;
We'll never let you go
And when you go don't return to me my love

Но ничего такого, естественно, не произошло – не тот режиссёр.

Медики погрузили тела в двенадцать машин скорой помощи. Хлопнули двери, и колонна автомобилей с красными крестами медленно поползла через чёрные ворота на вспышки фотокамер. Никто так и не закричал от смертельной тоски или ужаса, никто не заревел навзрыд. Кроме того китайца, что обмочил слезами уже всё плечо жене.

Шеф Бёрбанк собрал вокруг себя родных погибших детей. Каждый из них оказался на голову-две ниже главы полиции. Со стороны это могло показаться неуместно комичным – настолько все по сравнению с огромным и мрачным Бобом Бёрбанком казались крошечными разодетыми умпа-лумпами.

Хэнгер огляделся, чтобы оценить перемены в обстановке. На мгновение ему показалось, будто на углу здания стоит девушка в белом с рыжими волосами до попы. Сердце бешено забилось, подступила тошнота и в глазах потемнело. Но он проморгался, и видение растворилось.

Детектив глубоко вдохнул и со всей решимостью он направился внутрь. Никто из следователей не обратил на него внимания, только десятки глаз из окон следили, как он поднимается по высоким каменным ступеням через одну.