Страница 3 из 80
Смотрю на девчонку, и чувствую — да, нехорошо! Ну вот как так? Сегодня у нас почти выходной — мы приехали домой не к ночи, а часа в четыре дня. Имеем право! А раз выходной — значит, должна быть музыка.
— Согласен — так же серьезно киваю я — Виноват! Буду исправляться. Пока твоя мама разогревает нам ужин, я вам поиграю.
— Вот! — Анька поднимает указующий перст, целясь им в потолок — Мама всегда говорит, что если что-то плохое сделала, надо признавать свою ошибку. Это уже половина прощения!
Я фыркаю, смотрю на спину Мари, которая возится у плиты, разжигая огонь. Спина подозрительно вздрагивает, и похоже что не от плача.
— Ты маленькая зануда — улыбаюсь я — И я не завидую твоему будущему мужу. Ты ему все мозги съешь!
— И чего это я буду ему мозги есть? — задумчиво говорит Анька — И вообще, дядя Роб, с чего ты взял, что жены едят мозг мужа? Хотя…мама как-то сказала, что есть такие безмозглые мужчины, что непонятно, как они вообще живут без мозга. Наверное, им попались жены, которые едят мозги.
Спина уже не вздрагивает, она дергается, и я слышу сдавленное сопение и хрюканье. Мда…
— И вообще, с чего ты взял, что у меня будет какой-то муж? Я выйду замуж за тебя.
— Что⁈ — ахаю я — И вот даже не надейся! Ты не только мне мозги съешь, но и кровь всю выпьешь!
— Кровь? — задумчиво протянула Анька — Хмм…интересно. Жалко, что у меня книжек мало. Я бы почитала про кровь. Может она вкусная?
— И вообще, с чего ты решила, что я возьму тебя в жены, козявка ты эдакая⁈
— Ну, сейчас козявка, да…но лет через десять я буду взрослая — рассудительно заметила Анька, и сунула палец в ноздрю, то ли почесывая, то ли доставая козюлю, из-за чего следующие ее слова получились слегка гнусавыми — Ты красивый, сильный. Маму ты в жены брать не хочешь — она мне сама сказала. Так что никуда не денешься — мы с тобой поженимся.
Спина перестала вздрагивать, и раздался явственный «ой!».
— Я буду красивая, как мама — Анька что-то такое достала из носа и пристально это разглядывала — Ты влюбишься и женишься. А мама будет бабушкой!
— Нет! — резко говорю я, хмуря брови — Ты козюльки прилюдно достаешь! И кидаешься ими! Невоспитанная! Потому не женюсь на тебе.
— Ну… — протянула Анька, скатывая нечто в шарик — Что мне теперь, есть их, козюльки эти? И вообще, дядя Роб…по-моему ты не знаешь, почему люди женятся. Думаешь только потому, что невеста не достает козюльки? Рассказать тебе, зачем женятся?
— Эмм… — не нахожусь я что сказать, а от плиты слышится сдавленный хохот — Я у твоей мамы спрошу. И вообще, откуда ты столько знаешь о женитьбенных делах?
— Книжку читала. Мама рассказывала. Я ее спросила, она и рассказала. Интересно же!
Я молча повернулся и пошел из кухни. Уже когда подходил к своей комнате издалека послышался тихий голос Марины — она что-то выговаривала Аньке, а та ей громко отвечала что-то вроде: «И чо⁈ Ну и чо⁈ Ну а чо он⁈ И чо я?»
Потом я им играл. Играл все, что знаю, все, что умею. Играл хорошо, в полную силу. Вначале не собирался этого делать, мол, поиграю чуткА, пальцы разомну (давно не играл), ну и хватит. Но втянулся, и пальцы забегали по струнам, и начал вкладывать в игру все эмоции, которые содержались в песне. А гитара-то моя непростая! Это же магический артефакт, передающий эмоции!
Опомнился, когда увидел, как мать, и дочь плачут, сидя рядом друг с другом на стуле. Я им как раз пел песню о двух братьях, ушедших в наемники (на Земле слышал, в инете), про то, как они погибли, убив друг друга, и лежали мертвые на поле боя. Так вот мои девчонки начали рыдать. Пришлось им спеть песню про зайцев (да, тут самую, Никулинскую), а потом спел совершенно идиотскую песню, которая некогда поразила меня своей простой и…тем, как она сумела зацепить такое количество народа. Когда я посмотрел ее на Ютубе, у нее было двенадцать миллиардов просмотров (двенадцать, Карл!). «Я акула, мама моя акула, папа акула, вся моя семья акулы и мы охотимся. Берегитесь, рыбки!» — и ВСЕ! Черт подери! Двенадцать миллиардов!
Мне интересно было, как на ЭТО отреагирует Анька. Перевести «песню» как два пальца об асфальт. Мелодия вирусная. Ну-ка, что получится?
А получилось вот что: Анька вначале вытаращила глаза, раскрыла рот, глядя на меня, как на чудо, а потом начала повизгивать, подпрыгивать и подпевать. Мотив она схватила молниеносно, слова запомнить раз плюнуть, так что…
В танец пустились обе — и мама, и дочка, держась за руки кружились, хохотали, а я играл и пел, изображая голосом то папу-акулу, то маму, то бабушку. Меня самого разбирал смех, когда я смотрел на эту счастливую парочку.
А потом мы ужинали. Ужин купили в трактире, я настоял. Готовить некогда, а кормят тут в трактирах дешево и вкусно, и пожалуйста — сколько хочешь бери на вынос. И пироги, и похлебку, и сладости. Да, сладости — как всегда купил Аньке пирожное. И как всегда — не такое, какое покупал вчера. Это тоже что-то вроде игры — она ждет, гадает, какое же пирожное в этот раз купит дядя Роб⁈ А мне хоть какая-то отдушина в жизни, как с котенком поиграл. Сплошной позитив. Ну не все же время угрюмо зарабатывать деньги, и думать о том, как бы выжить? В жизни должно быть место и радости, иначе нафига такая жизнь?
Марина сидела за столом, подперев подбородок руками и смотрела в окно. Ночь. За окном темно, и только в конце улицы светится одно окошко — там живет пекарь Нелан, для него нет ночи и дня. Ночью он месит тесто, печет хлеб и пироги, чтобы жена и дочь утром их продавали в лавке. Тяжелая работа. Марина знает, она иногда ему помогала. Платит он мало, но к плате дает еще и пирог. Правда работа у него перепадала нечасто. Обычно ему помогает родня. Марина подозревала, что приглашал он ее иногда только для того, чтобы подкормить. Хороший человек Нелан.
Все остальные спят — спит улица, спит город. Спит дочка Анни, которая чудом встала на ноги. Спит и Чудо, которое прислал к ней Создатель. Ангел во плоти, который спустился на землю чтобы спасти и Марину, и Анни.
Когда Марина увидела его впервые, она просто обмерла. Молодой, красивый, он смотрел на нее так доброжелательно, так хорошо, что Марина сразу поняла — этот не обидит. Нет, она чувствовала его интерес к ней, как к женщине, но опасности от него не исходило. Она научилась чувствовать людей за годы мытарств и лишений.