Чужой. Сердитый. Горячий

Неужели все мои планы заведомо провальные? Нет, этого не может быть. Рядом со мной Эльдар, Вадим и светлая надежда. Я никогда не оставлю попыток сбежать от Максима. Рано или поздно он потеряет бдительность, а я использую этот шанс.

— Мой сын любит тебя, ему это скрыть не удается, — я отвернулась в сторону, не понимая, как у неё должна быть искажена реальность, чтобы назвать любовью то, что делает Макс по отношению ко мне. — Из-за этого Виктор негодует и зол на него. По глупости этой беззаботной влюбленности мой сын попался на твой уловку, потеряв доверие и связи.

— Не пойму вас, Маргарита… — я перебила её. — Вы были и остаетесь в заключении, как и я, но при этом обвиняете меня в том, что я хочу лучшей жизни и непокорна. Вы единственная, кто должен меня понять, но говорите мне терпеть и молчать… Я никогда не смирюсь с насилием.

— Через несколько лет ты станешь другого мнения, дорогая. Лучше одумайся пока ты ещё молода и шрамы не станут уродовать твою нежную кожу, а кости останутся целыми, не изнывая на старость лет, будто тебя переехал трамвай.

Она это говорит легко, почти с доброжелательной улыбкой. Ненормальная.

Мы обе оборачиваемся в сторону двери, слыша шаги. Маргарита поворачивается ко мне, пронизывая холодным взглядом.

— Мой тебе совет — заткни свой рот и веди себя уважительно. Поверь моему многолетнему опыту, девочка, если мой сын позволит Виктору преподать тебе урок, ты узнаешь, что такое боль на самом деле.

После её слов мне тяжело даже выдохнуть.

— Мама, — в комнату заходит Максим. Женщина моментально переключает внимание на своего сына, заключая в материнские объятия. — Сегодня твоя баранина, как никогда, восхитительна, — муж дарит комплимент, целуя свою мать в щеку. — Отец хочет тебя видеть.

Маргарита — сломленная женщина, которую подпитал ядом Гордеев-старший, лишив её жизненных принципов и желаний. Она целует своего сына в щеку, и тяжело выдохнув, прежде чем уйти, бросает на меня свой предупреждающий взгляд.

— Ярослава, — Максим подошел ближе, став напротив меня, а я едва могу переосмыслить то, что услышала от его матери.

— Я не хочу больше здесь оставаться… — жалобно проскулила я, в тот момент, как на глаза моментально накатились слезы.

Мне стало страшно, что может произойти, если вдруг Виктор Николаевич выйдет из себя, несмотря на своё спокойствие и уравновешенность.

Максим удивленно посмотрел на меня.

— Поехали домой, пожалуйста! Пожалуйста, я сделаю всё, что ты захочешь, только поехали домой… — я схватилась дрожащими руками за пиджак Максима.

— Малышка, нет, — он неожиданно был ласков, поглаживая мои напряженные предплечья. — Ярослава, что с тобой? Постой… Мама наговорила тебе лишнего, — догадывается муж.

— Максим, пожалуйста, я хочу в наш дом, — умоляю я мужа, который не понимал, что меня так взволновало. — Я не готова к беседе с твоим отцом. Он меня хочет наказать, как ты? Вы это обсуждали? Что он теперь со мной сделает? И ты так просто дашь ему меня избить? — нескончаемый поток обвиняемых вопросов посыпался на Максима, в то время как с глаз брызнули слезы.

Ещё немного и у меня начнется истерика.

— Ярослава, послушай меня внимательно, — он сжал мои руки в своих ладонях, оставляя на них легкие поцелуи, — ты моя жена и только моя. Отец никогда не станет трогать то, что принадлежит мне и как бы плохо ты себя не повела, за свои проступки ты отвечаешь передо мной, а не перед ним. Но ты должна быть смиренной и слушать хозяина этого дома, как это делаю я. Такие порядки и их нужно уважать.

— Я хочу домой, — всхлипнула, — пожалуйста…

— Не плачь. Разве тебя кто-то обидел? — он стирает мои слезы. — Малышка, я клянусь тебе, что мой отец к тебе не прикоснется. Я никогда не дам ему такой возможности. Сейчас ты умоешься, мы спустимся в столовую и попробуем ещё раз наладить контакт.

— Нет-нет-нет, — я покачала головой, задыхаясь. — Давай останемся здесь. Пожалуйста, давай посидим, — Максим что-то обдумывает и тянет к кровати. Он садится и усаживает меня на свои колени, поглаживая напряженную спину.

Он сегодня предельно со мной ласков… Это так неожиданно, тем более после всего, что я наговорила его отцу. Что-то мне подсказывает, всё не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Он намеренно провоцирует меня, — пожаловалась я.

— Знаю, Ярослава, но разве ты не умеешь обманывать? Я предупреждал тебя не реагировать на провокации, — в его вопросе сквозит насмешка, но лёгкая, даже веселая.

— Ты попросишь у него прощения, и он смягчиться, — сказал Максим.

— Хорошо, — пришибленно прошептала я, прикрыв глаза. — Я всё сделаю, как ты скажешь.

— Ты моя умница, Ярослава, покажи это моему отцу и тогда я подумаю над твоей недавней просьбой, — неожиданно говорит Максим, и я поднимаю голову, отклонившись назад, посмотрев в его глаза.

— Над какой просьбой? — недоуменно уточнила я.

— За личное пространство, — его ответ вызывает во мне пораженный вздох.

Неужели…

— Ты уберешь от меня надзирателей? — я округлила глаза.

— Я точно уменьшу их количество и дам тебе бывать одной. Ты уже не так глупа, чтобы злоупотреблять моими снисхождением. Не так ли?

— Я постараюсь держать себя в руках, — уверенно кивнула.

— Ты будешь держать себя в руках, иначе дома я буду учить тебя манерам, — я поспешно заверила мужа в том, что он может мне довериться. Однако, Максим умеет правильно расставлять приоритеты. — А теперь пойдем, мама очень старалась над ужином, который мы невежливо игнорируем.

Ух-х.

Этот ужин ещё предстоит пережить, но теперь у меня есть приоритет быть вежливой с Виктором Николаевичем, который довольно скептически принимает моё извинение за недостойное ранее поведение…

Я больше, чем просто стараюсь быть покорной и тихой весь оставшийся ужин.

Может быть, Вадим оценит и перестанет на меня сердиться, когда узнает, что благодаря моим стараниям я проложу менее тернистый путь к побегу.

Часть 4. Бессилие

Максим решил отдохнуть, уснув беспробудным сном. Этим утром я впервые так сильно растерялась, не зная, что нужно и можно сделать.

Целую ночь меня мучили размышления и плохое предчувствие, что мешало расслабиться. Кажется, я дремала несколько часов, а всё остальное время ворочалась. Спать в этом доме оказалось настоящей каторгой.

Я пыталась разбудить Максима резкими движениями, закидывая на него ногу или руку, почти наваливаясь всем телом на мужчину, шепча, что уже утро и нужно вставать… Гордеев иногда перехватывал меня и подминал под себя, продолжая умиротворённо сопеть мне на ухо.

Когда стрелка часов уже перевалила за десятый час, я не выдержала и подорвалась. Приняла расслабляющий душ, переоделась из смятой пижамы в платье, заплела волосы и тихонечко вышла из комнаты.

Я не выспалась и глаза щиплет, поэтому я целенаправленно спускаюсь в столовую, желая выпить кофе. Поздно вспоминаю, что нужно было обуться, когда легкий сквозняк заставляет меня вздрогнуть от прохлады, крадущийся с пальчиков ног до обнажённых плеч.

В столовой пусто, и я с облегчением выдыхаю, проходя в впечатляющую по размерам кухню. Очередной раз оглянувшись, я напряженно лажу по полочкам в поисках хоть какого-то намека на кофе.

Нахожу натуральный молотый, а вскоре достаю из дальней тумбочки турку, не спеша наливая воду и насыпая несколько ложечек кофе. Ещё пару минут разбираюсь с новейшей техникой, и когда плита все-таки начинает стремительно нагреваться, облегченно прикрываю глаза.

Задумываясь, смотрю в окно, вспоминая, каким напряженным был вчерашний вечер. Максим остался довольным, и даже слишком, что немного насторожило. Он вообще какой-то странный в последнее время, буквально на всё закрывает глаза, словно решил переквалифицироваться в адекватного мужа.

Чтобы не делал Гордеев — это никогда не было просто так. Всегда есть причины и они вынуждают меня взволноваться. Как бы он ни потребовал слишком большой платы за такое спокойствие и пощаду в моих косяках.