Страница 43 из 75
- Ты хотела побывать в работницах - вот тебе шанс узнать, что это такое, - ухмыльнулся ее похититель. - Рафик не злой, но бесить его не советую. Бить он тебя не станет - просто выгонит, а очутишься на улице, так сразу поймешь, что такое фунт лиха. Сможешь согреть его постель и поладить с его домашними - считай, что тебе повезло. Распишетесь в ЗАГСе, мулла совершит необходимые обряды - и ты навсегда освободишься от всего, что тебя так тяготит.
Кристина покраснела и кивнула. Греть ничью постель она, естественно не собиралась, да и про отца сказанула просто чтобы избежать безвременной смерти. На самом деле никакими обетами ее родители своих детей не донимали: ни ее, ни брата, только строго-настрого запрещали им приближаться к роще на холме, когда отправляли погостить к бабушке с дедушкой.
Ну и естественно, никаких таких фокусов с глотанием огня или танцами лесных русалок отец про себя не рассказывал - он просто излагал местные легенды и предания.
Анч уехал. И только вечером Кристина вспомнила, что и он, и она забыли об одной важной обещанной им детали - снять с нее налепленную им маску.
"Может, это и к лучшему, - подумала она, засыпая. - Легче будет выехать назад в Россию, ведь на фотографии на паспорте и в компьютерах миграционной службы я должна быть такой, какой я въехала..."
В этот свой первый день пребывания в роли работницы она уже успела понять, что ее привезли сюда отнюдь не для того, чтобы с ней панькаться и что-то ей доказывать - нагрузили ее по полной сразу же, чуть за Анчем закрылись ворота. И поставили не куда-нибудь, а месить навоз вместе с детьми - лепить так называемые "кизяки" - будущее топливо.
Навоз смешивали с резаной соломой, тюк которой валялся тут же, во дворе и раскладывали на просушку. Месили ногами в резиновых сапогах и грубых резиновых перчатках, но противно было очень. Смесь набивали в формы, прессовали, переворачивали и вытряхивали сразу на нужное место, и как ни старалась Кристина, но не запачкаться не получалось.
Кроме того, Кристина очень хотела есть, аж под ложечкой сосало, - как оказалась, к моменту ее появления семья уже пообедала, и следующая трапеза была только поздно вечером, перед сном. Умывшись холодной водой, она быстренько проглотила то, что ей положили на тарелку, и с трудом дождавшись, пока поедят остальные, добрела до указанного ей места в каком-то закутке, чтобы почти моментально провалиться в сон.
Она была рада, что ее в тот день ни о чем не спрашивали - объясняться ни с кем и ни в чем ей не хотелось. Усталость - вот единственное, что она ощущала в тот вечер, а также в следующий, и еще, и еще - ее жизнь превратилась в каторгу, и единственным стремлением ее было в тот первый месяц пребывания на чужой земле - это улучшить момент и отдохнуть.
Старуха будила ее с рассветом, тогда же, когда вставала сама, но если хитрая карга днем имела возможность дополнительно поспать, то Кристине она такой роскоши не позволяла. И каждый раз добавляла и добавляла работы, и все время меняла ее. И мало того, постоянно понукала, подгоняла и ворчала скрипучим голосом, какая ей помощница досталась нерадивая, ленивая и неумелая.
Да Кристина и сама видела, что старуха права - она действительно не поспевала не только за хозяйкой дома, но и за девчонкой, мало чего умела, и многое из того, что здесь творилось, видела первый раз в жизни. Даже подметать каждое утро двор - и то была целая наука, потому как пыль при этом из-под ее метлы поднималась в количествах не приемлемых ни по каким меркам. Территорию при этом необходимо было сбрызгивать, но опять же аккуратно, и не допуская перерасхода воды, которая здесь была в дефиците.
Гуси Кристину не слушались, цыплята разбегались, при чистке овощей она снимала кожуру то слишком тонко, то слишком толсто - в общем, все делала не так как требовалось. Новая жизнь ей никак не давалась, и только то, что хозяин дома, этот самый Рафик, до сих пор не позвонил ее отцу, чтобы от нее избавиться, поддерживало ее энтузиазм.
Так пролетел месяц, как в воду канул: подъем - завтрак - скорей-скорей - затем обед - и снова скорей-скорей. Иногда работа была физически тяжелой вроде накачки воды из скважины ручным насосом, а иногда просто нудной до изнеможения вроде пахтанья масла. Дом стоял на окраине села, и кроме птицы Рафик держал корову, молоко которой частично продавалось, и несколько овец.
Весь доход от продажи произведенного продукта хозяйка забирала себе и тратила на какие-то неведомые Кристине нужды. Одежду, в которой она сюда приехала, у нее сразу же забрали, и переодели ее в какое-то старье местного разлива. Впрочем, семья не голодала, и Кристину тоже не морили. Так что она старалась держаться, надеясь, что все как-то рассосется само собой, и что причин у нее для побега нет никаких.
Да и куда она могла побежать? Вокруг поселка располагалась, куда ни кинь взор, каменистая полупустыня, где-то вдалеке на западе, судя по карте, обнаруженной в комнате для занятий у детей, плескалось Каспийское море, по которому тоже пешком было не пройти.
В общем, выбраться можно было только по железной дороге или по старой шоссейке, чудом сохранившейся с советских времен, но вела она до точно такого же поселка, что и их деревня. Автобус там ходил, да, вот только на него как и на поездку в поезде требовались деньги. И деньги большие. Которых, как можно догадаться, у Кристины не имелось.
А на исходе месяца случилось происшествие, заставившее ее и вовсе убедиться, что Анч сказал ей правду, посоветовав держаться за Рафика как за единственный надежный якорь ее возможного спасения. Может, Рафику надоело ждать, пока Кристина окончательно к нему привыкнет, а может, он наоборот, начал побаиваться, что она-таки сбежит, и он решил форсировать события, но одним печальным вечером к ним зашел в гости кто-то из соседей. Мужчины выпили, и о чем-то долго говорили, кинув пару взглядов в сторону некстати высунувшейся во двор жилички, а после ухода гостя хозяин дома решил проявить к ней нездоровое внимание.
О том, что трезвый мужчина и пьяный - это два разных представителя мужского пола, Кристина знала, конечно, не только теоретически, поэтому уже в процессе беседы хозяина дома с гостем слегка встревожилась и не смогла заснуть. Рафик ей нравился, но не настолько, чтобы она начала мечтать упасть в его объятья, а дело, похоже, шло именно к этому.
То есть в случае полнейшей безнадежности, может быть, о таком варианте событий и стоило бы подумать, но не когда девочке 20 лет, в сердце у нее еще свежи воспоминания о поцелуях молодого парня, а в голове - память о том, как все ее проблемы решались одной слезинкой перед любящими папой и мамой.