Похитители бриллиантов

Александр ударялся головой о лошадиный хребет; голова его отяжелела, болела и болталась из стороны в сторону, так что он даже не мог разобрать достаточно хорошо, что именно с ним происходит. У него стучало в висках, яростное солнце, отвернуться от которого он не мог, все время било ему в глаза, он был ослеплен. Напрасно пытался он опустить веки – красные круги все равно вставали у него перед глазами, пыль все равно забивалась в них. В висках стучало, он испытывал головокружение и приступы тошноты.

Однако памяти Александр не утратил. Все, что предшествовало случившейся с ним беде, и все, что было после, он помнил вполне отчетливо. Все подробности роились, наталкивались друг на друга в его воспаленном мозгу, смешивались с воспоминаниями о дорогих ему людях и стояли перед его невидящими глазами, как мрачные образы кошмарных видений. Но уж таковы были изумительная крепость организма и сила воли у этого молодого человека, что он сделал еще одно, последнее бешеное усилие, чтобы порвать путы, которые связывают ему руки и ноги. Александр судорожно дергался и извивался на мощном лошадином хребте и, не имея другой точки опоры, упирался в ее кровоточащее и распухшее тело. Лошадь, сжимаемая ремнями, словно тросом, наматываемым на лебедку, издавала мучительное ржание, спотыкалась и едва не падала. Но – увы! – эта отчаянная и безнадежная борьба вконец измотала Александра: он лишился чувств.

Но, как и тогда, когда он потерял сознание во время схватки с крокодилом, его привело в себя ощущение холода и боли. Шони чувствовал себя так, точно его бросили в воду. Открыв глаза и увидев серо-зеленую массу, он стал захлебываться, глухой шум наполнял уши, его сотрясал кашель. Но глаза промылись, освободились от песка, и несколько глотков, которые он сделал против воли, сразу освежили его. Вместе с сознанием к нему возвратилось самообладание, и он увидел, что действительно находится в воде. Однако, лежа на лошади в неудобной позе, он не мог обозреть берега. С каждым шагом лошади вода становилась все глубже, у Александра голова то уходила под воду, то снова поднималась над поверхностью. Освободиться он не мог, но каждый раз, всплывая, он набирал в легкие запасы воздуха, чтобы не задохнуться при следующем погружении.

Действительно ли несколько ослабели путы у него на руках, или ему только показалось? Нет, так оно и было. Он вспомнил, что мулаты связали его ременным лассо, которым чуть его не задушили. В воде ремни набрякли. Скоро они станут растягиваться. Через несколько минут он высвободит руки.

А лошадь наискось пересекала озеро. Время от времени она теряла дно под ногами и пускалась вплавь, но вскоре снова находила твердую почву. Невольное купанье значительно успокоило ее и придало новые силы. Александр, предчувствуя, что, когда она выйдет на сушу, начнется новая скачка, решил использовать передышку. Солнце высушит ремни в один миг, и тогда пропала всякая надежда на освобождение. Не теряя ни секунды, он снова начал дергаться во все стороны, однако не слишком быстро, чтобы не растратить последние силы.

Наконец ремень стал поддаваться все больше, и вот исцарапанные и распухшие руки Александра свободны. Он может хоть немного расправить затекшие члены, вытянуться, лечь на спину и сменить чудовищно неудобное положение. Как ни малы результаты стольких мучительных, но упорных усилий, бесстрашный охотник испускает вздох облегчения и чувствует, что к нему возвращается надежда. Увы, она не очень тверда, эта надежда, потому что руки, которые были слишком долго и слишком туго связаны, онемели и отказываются служить. Кровь не хочет больше циркулировать по посиневшим пальцам, а вены на руках, вздувшиеся так, что, кажется, вот-вот разорвутся, никак не могут вернуться в норму. Тут, вспомнив, с какой чудовищной силой был нанесен удар, от которого он потерял сознание, Александр начинает бояться, нет ли перелома или вывиха. Тревога, на минуту покинувшая его, возвращается снова, в еще более сильной форме.

Кроме того, лошадь, которая, казалось, несколько успокоилась, начинает проявлять внезапный и необъяснимый страх. Она пытается встать на дыбы, когда достигает дна, ржет, брыкается и рвется вперед. Александр пытается ее успокоить, повторяя ей слова, знакомые всем наездникам, но лошадь пугается чего-то все сильней и сильней.

Но вот онемение в руках как будто проходит, кровообращение восстанавливается. Он хватается обеими руками за гриву и садится лошади на шею. С тревогой вглядывается он в горизонт, который с трудом различает. До берега не так далеко – в каких-нибудь пятидесяти метрах начинаются прибрежные заросли тростника. Синие цапли и пепельно-серые аисты поднимаются шумливой тучей, посреди которой, как фейерверк, сверкают розовые фламинго. Одни эти безобидные голенастые не могли бы так испугать колониальную лошадь, привыкшую ко всякого рода птицам, как бы шумно они ни хлопали крыльями, как бы пронзительно ни кричали.

Но вот на спокойной глади воды Александр замечает странные борозды: они широки у основания и сходятся под острым углом. Эти борозды двигаются, приближаются со всех сторон и к тому же в строгом порядке. Больше нет никаких сомнений: центром, к которому они тянутся, являются лошадь и всадник, как если бы флотилия подводных лодок атаковала корабль, который ей удалось окружить искусным маневром.

Лошадь окаменевает от страха, но уже не стремится, как раньше, укусить свою живую поклажу. Она чувствует, что человек наполовину свободен, она оборачивается, смотрит на него своими умными глазами и с душераздирающей силой ржет, как бы говоря человеку: «Спаси меня!»

Пузыри возникают на воде и лопаются, а в воздухе громко кричат водяные птицы. Несколько странных черных точек едва показываются над водой и тотчас снова исчезают.

Александр понимает ужас своего положения, и дрожь пробегает по всему телу. Эта ужасающая флотилия, приближающаяся так размеренно и неотвратимо, точно ею руководит опытный командующий, – не что иное, как стая крокодилов.

Погибнуть в когтях льва, попасть под ноги слону или на рога бизону – все это одинаково ужасно, и никакой храбрец не может думать об этом без содрогания. И все-таки любой бесстрашный охотник добровольно, с легким сердцем и сознательно идет на такой риск всякий раз, когда отправляется в малоизученные страны на охоту за крупным зверем. Но у охотника есть оружие. Оно не только уравновешивает его шансы на победу в борьбе, но и дает ему большое преимущество, – конечно, при условии, если он умеет владеть своими нервами и не теряет самообладания.

Но чувствовать себя бессильным, безоружным, привязанным за ноги к крупу изнуренной лошади, провести почти целые сутки без пищи, да еще под палящим солнцем, которое выжигает глаза, и вдруг оказаться на волосок от страшных челюстей крокодила, спрятаться от которых невозможно, – согласитесь, тут может взволноваться даже самый закаленный человек. К тому же лев, слон, даже тигр нередко испытывают при виде человека известную робость, и охотнику это иной раз помогает выйти из критического положения. Но крокодил, это олицетворение неумолимой и хищной прожорливости, крокодил, который помышляет только о том, как бы проглотить свою добычу, что бы она собой ни представляла, не знает никакой робости. Это тупая, безмозглая, безжалостная и ненасытная тварь.

Несчастный, который попал в пасть к крокодилу, чувствует, как острые зубы впиваются в его тело, разгрызают его кости, пожирают его внутренности. В предсмертную минуту он слышит, как эта огромная пасть прожевывает и заглатывает его еще живого.

У Александра нет никакого оружия. Ровно никакого. У него даже нет ножа, чтобы разрезать ремни, которые стягивают ему ноги. А крокодилы все приближаются на своих огромных лапах и хлопают челюстями. Иногда раздается сухой стук; это стучат друг о друга панцири этих гигантских ящериц.

– Подумать только, – растерянно бормотал несчастный Александр, – эту пытку даже невозможно сократить! Сейчас они меня сожрут, а я ничего поделать не могу. Ничего!.. Ну что ж, пострадаю за то, что совершил хороший поступок. Я не жалею. Я вернул свободу человеческим существам. Бедняги-бушмены станут ценить белых людей… Это будет мой вклад в дело цивилизации. Альбер, мама, прощайте!.. Ах!