Страница 33 из 43
Никогда в жизни я не чувствовал столь буйного гнева – его подпитывало чувство утраты. «Танцующей» больше не было – а вокруг нее строилась вся моя жизнь. Я закрыл вентили и присоединил шланги. Это частное дело, и разбираться с ним я буду в личном порядке.
Шагая по причалу к машине, я находил утешение лишь в том, что «Танцующая» застрахована. Будет новый катер – не такой красивый, не такой дорогой моему сердцу, – но все же будет.
В толпе я углядел блестящее черное лицо Хэмбона Уильямса. Уже сорок лет он трудился в гавани лодочником, курсировал на древнем ялике туда-сюда и брал три пенса за рейс.
– Хэмбон, – подозвал его я, – вчера вечером отвозил кого-нибудь на «Танцующую»?
– Нет, мистер Гарри, нет, сэр.
– Вообще никого?
– Только вашу нанимательницу. Она забыла в каюте часы, вот я и свозил ее, чтобы забрала.
– Ты про женщину?
– Да, про женщину с соломенными волосами.
– В котором часу, Хэмбон?
– Около девяти. А что, не надо было, мистер Гарри?
– Не переживай. Забудь.
Назавтра в первой половине дня похоронили Джудит. Я сумел выбить для нее место рядом с могилами отца и матери. Анджело остался доволен. Не хотел, чтобы она лежала на холме в одиночестве. Еще пришибленный после вчерашнего, он тихо стоял на краю могилы и мечтательно смотрел куда-то вдаль.
Следующим утром мы начали спасательные работы на «Танцующей». Десять дней трудились в поте лица и сняли все, что представляло хоть какую-то ценность, начиная с катушек для вываживания крупной рыбы и автомата «ФН» и заканчивая двумя бронзовыми винтами. Корпус и палубные надстройки пришли в такую негодность, что заниматься ими не было смысла.
Когда закончили, «Танцующая по волнам» растворилась в прошлом. У меня было много женщин, и все они теперь – лишь милые сердцу образы, выплывающие из глубин сознания, стоит только услышать знакомый напев или аромат духов, и «Танцующая», подобно остальным, тоже уходила к горизонту, танцуя теперь по волнам моей памяти.
На десятый день я отправился к Фреду Кокеру. Едва вошел в офис, сразу понял: что-то здесь не так. Очень сильно не так. Кокер сверкал нервной испариной, глаза его бегали за сверкающими стеклами очков, а руки метались, словно перепуганные мыши: то к промокашке, то к узлу галстука, то к жиденьким прядям на блестящем черепе. Он знал, что я пришел насчет страховки, и с ходу посоветовал:
– Ты только не волнуйся, пожалуйста, мистер Гарри.
Услышав подобные советы, я обычно начинаю волноваться вдвое сильнее.
– Что такое, Кокер? Ну же, выкладывай! – Я грохнул кулаком по столу.
Кокер подскочил на стуле, и золотая оправа съехала ему на кончик носа.
– Мистер Гарри, умоляю…
– Выкладывай, ты, жалкий могильный червяк!
– Мистер Гарри… насчет взносов за «Танцующую»… – (Я не отрываясь смотрел на него.) – Видишь ли, раньше ты никогда не требовал возмещения убытков, и я решил – чего добру пропадать…
Я обрел дар речи, но голос подвел меня, и я прошептал:
– Ты прикарманил взносы… вместо того чтобы передать их в компанию…
– Вот-вот, ты понимаешь, – закивал Фред Кокер. – Я знал, что ты поймешь.
Чтобы сэкономить время, я попробовал перепрыгнуть через стол, но оступился и упал, а Фред Кокер вскочил со стула, ускользнул от моих хищно скрюченных пальцев, выбежал в соседнюю комнату и захлопнул дверь.
Я не стал ее открывать. Прошел насквозь, выбив замок, и дверь закачалась на покореженных петлях.
Фред Кокер бежал так, словно за ним гнались все демоны ада, – думаю, он предпочел бы, чтобы так оно и было. Я изловил его у ведущих в переулок ворот, одной рукой схватил за горло и оторвал от земли, а другой прижал к штабелю дешевых сосновых гробов.
Он потерял очки и теперь плакал от страха: крупные слезы, вызревая в беспомощных близоруких глазах, медленно выкатывались на смуглые щеки.
– Ты же знаешь, что сейчас я тебя убью? – прошептал я, и он застонал, и ноги его задергались в шести дюймах от пола.
Я покрепче уперся в доски подушечками стоп и занес правый кулак. Этот удар размозжил бы ему голову. Я не мог так с ним поступить – но мне необходимо было что-нибудь ударить, поэтому я вмазал по гробу рядом с его правым ухом. Облицовка треснула и раскололась по всей длине, а Фред Кокер завизжал, словно истеричная школьница на фестивале поп-музыки, и я его отпустил. Ноги отказались держать его, и он повалился на бетонный пол.
Я оставил его стонать и причитать от ужаса, а сам вышел на улицу почти полным банкротом – впервые за десятилетие.
Мистер Гарри одним махом превратился в сухопутную портовую крысу по имени Флетчер. Мой случай был классическим возвращением на круги своя: на подходе к «Лорду Нельсону» я мыслил в том же ключе, что и десять лет назад, снова выискивал тот единственный шанс и подсчитывал потенциальную выгоду.
В такую рань в баре не было никого, кроме Чабби и Анджело. Я все им рассказал, и они притихли, потому что говорить тут было не о чем.
По первой мы выпили в молчании, а потом я спросил у Чабби, чем он планирует заниматься, и он пожал плечами:
– Ну, у меня остался старенький вельбот. – (Двадцатифутовый, военного образца, с открытой палубой, но пригодный для выхода в море.) – Наверное, снова займусь обрубками.
То есть большими рифовыми лангустами. За их замороженные шейки дают неплохую цену. Именно этим Чабби зарабатывал на хлеб, пока на Сент-Мэри не появились мы с «Танцующей».
– Понадобятся новые моторы. Твои старые «чайки» на ладан дышат.
Пока мы пили следующую пинту, я прикинул финансы. Да ну, какого черта, две тысячи долларов никакой погоды мне не сделают.
– Куплю тебе пару новых «эвинрудов» по двадцать лошадей, – вызвался я.
– Так не пойдет, Гарри. – Он негодующе нахмурился и помотал головой. – Я кое-что скопил, пока на тебя работал.
Я попробовал заикнуться еще раз, но он остался непреклонен.
– Ну а ты, Анджело?
– Наверное, поеду на Равано душу продавать.
– Нет. – Чабби еще сильнее нахмурился. – Мне на вельботе помощник нужен.
Итак, парням будет чем заняться. Мне полегчало – не зря же говорят, что мы в ответе за тех, кого приручили, – а особенно я порадовался, что Чабби присмотрит за Анджело. Парень тяжело переносил гибель невесты, стал молчаливым, замкнутым, совсем не похожим на прежнего Ромео. Я крепко нагрузил его с разбором «Танцующей», чтобы за эти дни он хоть немного оправился от душевных ран.
Тем не менее сегодня он крепко пил: одну за другой опрокидывал рюмки дешевого бренди и лакировал их пинтами биттера. Если не считать денатурата, это самый пагубный способ пития из мне известных.
Мы с Чабби не торопились, подолгу сидели над каждой кружкой, но за шутками скрывалось понимание, что мы стоим на перекрестке и уже завтра каждый пойдет своей дорогой, и это придавало вечеру легкую терпкость грядущего расставания.
Тем вечером в гавани встал на заправку и починку южноафриканский траулер. Когда Анджело наконец отключился, мы с Чабби затянули привычные песнопения, и шестеро дюжих ребят с траулера принялись клеветнически охаивать наше мастерство. Подобных оскорблений мы сносить не привыкли, поэтому вышли ввосьмером на задний двор обсудить разногласия.
Обсуждение получилось великое и славное, и Уолли Эндрюс, явившись в «Лорд Нельсон» с полицейской буц-командой, арестовал всех до единого, не пощадив даже павших на поле брани.
– А еще кровинушка называется, – ворчал Чабби, когда мы плелись в камеру, поддерживая друг друга. – Против родного дядьки попёр, а ведь родной сестры моей сын…
Гуманист Уолли снарядил одного из констеблей притащить нам что-нибудь из «Лорда Нельсона», чтобы скрасить пребывание в темнице, поэтому мы очень сдружились с траулерной шестеркой, и бутылка то и дело переходила из одной клетки в другую.
Утром нас отпустили. Уолли Эндрюс не стал выдвигать никаких обвинений, и я отправился в Черепаший залив, где занялся консервацией хижины. Сначала проверил, чиста ли посуда, и бросил в шкафы по пригоршне камфорных шариков от моли, но дверей запирать не стал, ведь на Сент-Мэри нет такого понятия, как «кража со взломом».