В оковах Шейха (ЛП)

— Рашид ... — Но он уже шагнул ближе, вторгаясь в ее пространство, даже когда она отступила, ее руки защищали ребенка, оставляя ее беззащитной, когда его пальцы запутались в ее волосах. — Рашид ...

А потом его губы коснулись ее губ, и она вдохнула его, и он был теплым, мускусным и мужским, и его вкус и запах заставили ее вернуться туда, где она была в ту первую ночь. Так хорошо. Настолько хорошо, что ее тело ожило с такой готовностью, как будто его губы щелкнули выключателем.

О, Боже.

Она не собиралась его выключать.

Его губы были мягкими, как ночное небо, движение его языка, как падающая звезда, для ее чувств, и в воздухе вокруг них царила магия.

Инстинктивно она открылась ему, она знала его, и его поцелуй стал глубже. Закаленный. Когда он наклонил голову и притянул ее ближе. Раздался пронзительный крик. Протест между ними. И внимание Торы вернулось к ребенку у нее на руках туда, где оно должно было быть до того, как ее соблазнили тени. Она отвернула лицо, высвобождая руку, чтобы надавить на твердую стену его обнаженной груди.

— Рашид, прекрати.

Он моргнул, снова почувствовав себя сбитым с толку. Эта женщина что-то с ним делала. Она заставила его забыть о себе и своей решимости сдерживать свои эмоции, когда он был рядом с ней. Она заставила его забыть обо всем. Он был настолько ослеплен похотью, что совершенно забыл о ребенке на ее руках, своей собственной крошечной сестре. Он все время знал, что будет дрянью, ухаживая за младенцем, и все равно ему было стыдно.

— Прости... с ней все в порядке?

— С ней все в порядке, — сказала Тора, укачивая ее на руках. — Никакого вреда не причинено. — Хотя дрожь в ее голосе говорила ему об обратном. — Может, тебе лучше вернуться в свою комнату?

Он потянулся к ней. Он не хотел уходить. 

— Тора... — но она отвернулась.

— Прекрати это! Неужели ты совсем не заботишься об этом ребенке?

— Я удочерил ее, не так ли?

— Счастливая Атия.

— Послушай, — сказал он, качая головой и обращая ее к небесам, — я не просил брать на себя заботу о младенце. Я ничего не знаю о детях.

— Ну, может быть, тебе стоит начать учиться, потому что, честно говоря, Атия заслуживает лучшего. У тебя десятинедельный ребенок, который потерял своих родителей, и ты относишься к ней как к чему-то, что хотел бы засунуть куда-нибудь в картотечный шкаф и забыть. Неужели ты не понимаешь? Она не вещь, Рашид, она ребенок. Ребенок. Ее нужно лелеять, а не просто терпеть. Ей нужны любовь, улыбки и кто-то, кто действительно заботится о ней. Вместо этого она застряла с тобой, угрюмым, обиженным, несчастным тобой и я не могу понять, почему ты должен быть таким. Ты что, забыл, каково это быть ребенком?

Его челюсть была так крепко сжата, что он почувствовал, как напряглись мышцы. 

— Нет, на самом деле я этого не делал, но будь уверена, я не планирую отправлять Атию в школу-интернат, чтобы за ней присматривали незнакомые люди при первой же возможности, так что, полагаю, я кое-что знаю о воспитании детей, даже если это и близко не соответствует твоим высоким стандартам. Но все равно спасибо, что так лаконично указала на мои недостатки. — Он повернулся, чтобы уйти, и на этот раз именно она остановила его.

— Рашид, — сказала она, в ее нежных глазах мелькнуло беспокойство. — Это то, что случилось с тобой? Сколько тебе было лет, когда тебя отослали?

— Это не имеет значения, — сказал он со вздохом, проводя рукой по волосам. — Кроме того факта, что это делает меня самым бесполезным человеком, которого когда-либо назначали опекуном кого-либо, не говоря уже о таком младенце, как Атия. — Он посмотрел на ребенка, теперь снова успокоившегося. — Она заслуживает лучшего. — Он поднял глаза на Тору. — Прости, что я тебя прервал. Спокойной ночи, — сказал он и ушел.

Тора, затаив дыхание, вернулась в свои апартаменты, встретив идущую в другую сторону Юсру с расстроенным видом. 

— Все в порядке? Я слышала голоса, — сказала она, увидев ребенка на руках Торы. — О, нет. Я должна была проснуться. Она плакала? Мне так жаль, что я не дала вам поспать, пропустив это.

— Все в порядке, — успокоила ее Тора. — Обычно я бы бодрствовала в это время, я была только наполовину в состоянии сна. Возвращайся в постель.

И молодая женщина поклонилась. 

— С вашего разрешения, шейха.

— Зови меня Тора, — сказала она. — Меня это гораздо больше устраивает.

— Но ...?

— Тора, — настаивала она. — Как я называю тебя Юсра. В конце концов, мы обе заботимся об Атии. Мы должны быть друзьями.

Молодая девушка неуверенно улыбнулась и еще немного поклонилась.

— Если вам угодно, шейха, — и Тора улыбнулся, когда молодая женщина удалилась.

Тора уложила Атию обратно в постель и некоторое время наблюдала за ней, поражаясь тому, какой спокойной она была после того, как ее мир перевернулся с ног на голову, мир, с которым в десять недель она только начинала справляться. Тора провела кончиком пальца по её пухленькой щеке. Она была маленькой милашкой.

Её должен полюбить собственный брат. Что случилось, что он чувствовал себя настолько неспособным любить Атию? Какое у него было детство? Школа-интернат, причем с самого раннего возраста по слухам. Но почему, когда его отец только недавно умер? Зачем ему было отдавать своего ребенка?

Она забралась обратно в постель и поджала колени под скрещенные руки, стараясь не думать о том, что в Сиднее середина дня, а не середина ночи, стараясь не думать о встрече с Рашидом за завтраком, о которой она просила, и которая теперь казалась такой близкой, время приближалось к каджарийскому утру. Думая вместо этого о том, как она могла бы помочь ему преодолеть все недостатки, которые, как он думал, у него были, и сблизить его с крошечной сестрой.

Она думала, что ей не все равно все это, потому что она хотела бы, чтобы Атия была счастлива. Она вытянула ноги и откинула голову на свои глубокие, гостеприимные подушки. Это не имело ничего общего с болью, которую она чувствовала в глазах Рашида. 

Все, чего она хотела, это чтобы Атия была счастлива.

Это было все.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мягкое небо за ее окнами было покрыто слоями розового и голубого, как сахарная вата, когда встала Тора. Атия булькала и осматривала свои руки и пальцы, когда Тора выглянула из-за ее койки.

— Доброе утро, красавица, — сказала она, только чтобы быть вознагражденной широкой, липкой улыбкой, которая заставила ее сердце петь. — О, ты моя, милая, — сказала она, поднимая ее, когда появилась Юсра с подносом кофе.

— Она проснулась? — Спросила девушка.

— Да, и она улыбается. Смотри, — И Юсра подошла ближе и пощекотала ей животик, а малышка задрыгала ножками и издала звук, похожий на икоту, и обе женщины засмеялись.

Они играли с ней, пока не подошло время встречи Торы с Рашидом. Снаружи, на террасе, шли приготовления, она слышала, как кто-то отдавал распоряжения, пока персонал накрывал стол на двоих. Завтрак на террасе с видом на бассейн? Это было бы достаточно приятно, если бы только не напоминало ей о том, что произошло на террасе прошлой ночью.

Она закрыла глаза, скрутила волосы в пучок и приколола его к голове, пытаясь сосредоточиться на том, как она собирается свести Рашида и Атию, и не думать об этом поцелуе. Ей действительно нужно было бы держаться на расстоянии, особенно когда бархатные тени ночи ласкали ее душу и затуманивали ее логику. Больше никаких ночных блужданий для нее. Больше не предполагать, что она была одна. И определенно больше никаких поцелуев. Она прикоснулась пальцем к губам, удивляясь, как мужчина, такой жесткий и холодный, может быть таким нежным и теплым...

Она покачала головой, чтобы прогнать эту мысль. О, нет. Она бы не повторила эту ошибку снова. Если бы она не держала Атию, она не знала, чем бы это могло закончиться.

Лгунья. Она точно знала, чем.

На спине.

Или в душе.

Нет! Она не могла позволить себе думать о той ночи в Сиднее. Это было в прошлом, когда они были не более чем незнакомцами в ночи. Теперь все было по-другому. У нее была работа, которую нужно было сделать, и она докажет ему, что он не может просто щелкнуть пальцами, чтобы добиться своего. Если она больше ничего не добьется до своего отъезда, она покажет ему, что он может любить Атию.