Антоша, вставай

Михаил Сердюков

Антоша, вставай

Посвещается Валентине Трибурт.

1.

– Антоша! – старуха погладила меня по ноге. – Вставай.

Я так не хотел открывать глаза, что резко схватился за одеяло и, накрывшись им с головой, прижался к стене.

– Ну хватит дрыхнуть, вставай давай! Завтрак готов. – Мать отпустила мою ногу и ушла из спальни, оставив меня наедине с беспомощностью перед ленью.

Я еще сильней зажмурился и стал представлять себя на черном мотоцикле. Брутальный двухколесный зверь – "Триумф” 17-го года. В свете уличных фонарей он выглядел фантастически: большой округлый бензобак, кожаное двухместное седло и мощный, неудержимый мотор.

Мое стройное тело обтягивала черная футболка, на ногах хорошо сидели плотные джинсы, на руках красовались кожаные перчатки с пластмассовыми вставками на случай падения. Движок реагировал на каждое прикосновение руки, оглушая улицу выстрелами. От этих звуков мне стало так легко, что я снова провалился в сон.

Приятные волны разлились по телу. Я держал путь к своей возлюбленной. К той самой девчонке, по которой сох последний год. Она ходила в потертой косухе, обтягивающих велосипедках и больших белых кроссовках. Куртка подчеркивала талию, шорты притягивали взгляд.

Мой верный друг вез меня навстречу к избраннице. Из-за сильного порыва ветра мои длинные волосы, собранные в хвост, пытались вырваться на свободу, но у них ничего не выходило. Я спешил украсть ее и увезти к маяку.

– Ну что такое? Я же сказала, вставай, тебе через тридцать минут выходить на работу, – сквозь дерзкий звук мотора раздался писклявый голос матери.

"Эта Старая Карга обламывает весь кайф”. Я старался удержаться во сне. Мне нужно было всего несколько секунд, чтобы успеть пожать классные сиськи Кати и пощупать ее сочный зад.

Так далеко я еще не заходил: обычно она быстро сливалась, говоря, что забыла выгулять пса, или придумывала историю про невыключенный утюг.

"Только не сейчас”, – закрывая уши одеялом, думал я, ощущая спиной прикосновение любимой. Она крепко прижималась ко мне своим шикарным телом. Разрезая ночную мглу, мы мчались к маяку. Еще мгновение, и я раздену ее. Еще немного, и я смогу насладиться ее аппетитными формами. От этих мыслей у меня стало тесно в трусах.

– Тебя уволят с работы! Ну что за дела! – мать стала стягивать одеяло.

Только не это. От меня отрывали Катю. Крепкие объятия возлюбленной ослабевали. Я резко затормозил и, обернувшись, обнаружил отсутствие девушки. Мотоцикл тут же испарился, и остался только я – жирный мужик в семейных трусах. Стоя перед толпой покупателей в магазине, я чувствовал приступ боли и сжимался, как кусочек яблока под солнечными лучами. Я пытался убежать от зевак, тычущих в меня пальцем, но люди были повсюду. Они смеялись, указывая на трусы и мокрое пятно центре. Мне стало дурно и тошно. Остатки вчерашнего ужина подступили к горлу.

– Ты снова описался? – спросила старуха. – Матрас весь мокрый! Ну что ж такое! Ты уже взрослый мальчик! – Она угрюмо вздохнула. – Как такой большой мальчик все еще мочится в кровать? Таким бугаям, как ты, уже нехорошо ходить по-маленькому прямо в постель. – Мать свернула одеяло и, убрав его в шкаф, фыркнула: – Завтрак готов!

Я придвинулся к стене и обнял подушку. Пытаясь представить, что прижимаюсь к Кате, что она никуда не делась и мое лицо на ее груди. Она отвечает взаимностью и запускает руки в мои длинные русые волосы. Но это были не ее руки, это старуха резким движением стянула меня с кровати.

– Антон, сколько можно повторять? Вставай, чертов лентяй! Если тебя уволят с работы, о матери кто позаботится?

Я попытался ей возразить, кинуть что-то типа: "Сама за собой ухаживай, Старая Карга!”, но выдавил лишь нечленораздельный звук, похожий на пердеж.

Трусы и кровать действительно были мокрыми. В свои сорок два мне редко удавалось проснуться в сухой постели. В детстве матушка водила меня по врачам, мне выписывали таблетки и разговаривали со мной так, словно я даун. Сколько себя помню, я всегда оставлял "ночной след”.

Я посмотрел на телефон – девять сорок две. Это означало, что у меня восемнадцать минут на сборы и тридцать на дорогу. От станции "Тропарево” до станции "Чистые пруды” как раз тридцать минут, и нельзя терять ни секунды, чтобы не оказаться на помойке.

Еле-еле я заставил себя встать с кровати. Мать возилась на кухне. Она на такой громкости смотрела "Доброе утро, страна”, что шум от передачи стоял на всю хату.

– Сделай потише эту тарахтелку, – прогнусавил я.

– Что ты сказал? – мать выбежала в зал. – Завтрак готов, давай умывайся и за стол.

– Старая карга, не дала мне поспать, – процедил я.

– Что ты там говоришь?

Но вместо ответа я развернулся и пошел в сторону ванной.

Мы жили в двухкомнатной хрущевке площадью тридцать шесть квадратных метров. Старуха спала в гостиной, среди сервантов, забитых хрустальными вазами, а я – в спальне размером с крысиную клетку. В моей комнате зимой было холодно, а летом жарко, так что я вечно потел как мразь.

В свое время мать повесила в комнате персидские ковры, чтобы не дуло, но зимой они не помогали, летом же из-за них становилось только жарче. От этих ковров воняло мочой. Я сам не чувствовал, но Тамара Тимофеевна, наша соседка, не упускала возможности заявить об этом. Видимо, ей было скучно у себя в берлоге, вот она и приходила к нам через день с инспекцией запаха.

Белая обшарпанная дверь в ванную скрипела, как тормозные диски старой "шестерки”. Из крана капала вода, в толчке красовались ржавые потеки, а на зеркале – двухлетний слой пыли с засохшими каплями зубной пасты и пены для бритья.

На меня смотрело одутловатое лицо с редкими усиками под носом. Засаленные волосы свисали по сторонам. Набухшие мешки под глазами, казалось, давят на свисающие щеки. На скулах, ближе к маленьким ушам, россыпью застыли кровавые корки от выдавленных прыщей.

Из-за большого живота я забыл, как выглядит мое хозяйство. Я знал свое достоинство только на ощупь. Взяв потрепанную зубную щетку, намазал ее пастой "Новый жемчуг”, а после положил в рот и стал усердно работать рукой. Закрыв глаза, я попытался вернуться в сон. Мне захотелось вновь оказаться в обнимку с Катей.

– Антон, – раздался стук в дверь. – Быстрей выходи давай. Ты опоздаешь.

Старуха не давала мне покоя. Она следовала за мной как тень. У меня не было ни единой возможности побыть одному. Даже в ванной. Если я не отвечал ей дольше минуты, она устраивала концерт.

Я включил воду в ванной и решил быстренько передернуть. Мне это было нужно. Я хотел снять напряжение перед своей долбаной работой. Мне предстояло быть целый день на ногах, а я этого терпеть не мог. Стоять как оловянный солдатик и смотреть во все глаза, чтобы ничего не стырили. А в "Дикси” на Чистых прудах заходили исключительно орки, пьяные в стельку алкаши и азиаты, желающие с кем-нибудь поговорить или что-то свистнуть. Были и такие, кто хотел почесать свои кулаки: они старательно провоцировали работников магазина, чтобы затем начистить табло. Но становиться теркой для чьих-то рук мне не хотелось, поэтому я отмалчивался или старался спрятаться за стеллажами, если чувствовал неладное.

Вода журчала, пока я представлял Катю в велосипедках. Сжимая детородный орган большим и указательным пальцами, я стал водить рукой то вверх, то вниз. Вставать он не хотел. Да меня это несильно интересовало, главное было кончить. Я уже привык, что мой дружок лишь слегка твердеет за несколько секунд до того, как я спущу напряжение. Обычно мать слушала за дверью, чем я занят. Шестое чувство подсказывало, что она и сейчас исполняет этот трюк. Я дергал свой агрегат и ждал, когда он выплюнет комок долгожданного удовольствия.

Расслабление пришло быстро, я даже не успел ничего понять. Прозрачные капли остались на белом кафеле. Смыв их холодной водой, я натянул трусы и рывком открыл дверь. Старую Каргу подвела ее реакция, и она, по инерции пролетев мимо меня, чуть не кувыркнулась в ванну.