Паренек из Уайтчепела

– Но не отдали? – спросил Джек.

– Нет, не отдала. – Она презрительно на него посмотрела. – Я задремала уже перед рассветом, встала поздно...

– Не в шесть, как сказали мне ранее.

– Нет, около девяти.

– И, чтобы придать своим словам достоверности, сослались на телегу зеленщика, прибывавшую всегда в это время, как на факт, подтверждавший вашу прогулку в столь ранний час.

– Именно так, милый мой Джино, – подтвердила уже не рыдавшая женщина.

– И именно это вас выдало, – сказал он. – В день смерти вашей сестры зеленщик прибыл с двухчасовым опозданием, чиня слетевшее колесо. Я не сразу обратил на это внимание, но, когда сопоставил ваши слова со словами повара с кухни, признаться, несколько удивился и... задался вопросом... Вы либо ошиблись, либо солгали. Ошиблись? Со всяким бывает. Но если солгали... Зачем? Почему?

И Фальконе, долго молчавший, взмолился почти:

– Агостина, моя дорогая, скажи, что это вышло случайно? Что ты не хотела причинить вред сестре?

Женщина вскинула подбородок.

– Я ни в чём не раскаиваюсь, – повторила она ранее сказанное. – Ни в чём. Бьянка сама виновата: никто не тянул ее в погреб насильно.

– Расскажите, что там случилось, – потребовал Джек.

Агостина де Лука окинула его взглядом, а казалось, лезвием полоснула: таким острым, холодным он был. Но рассказывать все-таки начала...

– Когда я проснулась, сестра уже вышла выгулять пса, я видела, как они направляются к оранжерее. И направилась следом... Не знаю, нарочно ли, но я прихватила любимое лакомство мопса: печенье лежало в гардеробной сестры, будто нарочно прося положить несколько штучек в карман. Так я и сделала, обнаружив внутри ключ от винного погреба... Идея сформировалась не сразу, но вставляя ключ в замочную скважину, вроде как просто проверить, подходит ли он, и верна ли сделанная мною догадка, я уже будто на что-то надеялась... – Старый Фальконе мучительно застенал. – Да, именно что надеялась, – повторила де Лука. – И как раз в тот момент, когда первое из печений полетело в темноту погреба, на дорожке за моею спиной появилась сестра. Спросила, что я здесь делаю и почему отперта дверь... Я ответила, что понятия не имею, мол, сама пытаюсь понять, есть ли кто-то внутри. Бьянка приблизилась... Ее прожорливый мопс, учуяв любимое лакомство, задрыгал хвостом и вдруг припустил вниз по лестнице. Бьянка вскрикнула – и уже в следующий миг бежала за ним... Я не стала ее останавливать: девочка она взрослая, знает, что делает.

– Пречистая Дева Мария! – опять простенал несчастный Фальконе. – Ты могла спасти ее жизнь. Ты могла...

– … Но я не хотела. И, знаете, дядя, отчасти рада, что сестры больше нет!

– Святая Мадонна... как ты могла?!

– Я ни о чем не жалею, – опять повторила де Лука, и Джеку подумалось, что именно сожалеет, слишком уж часто повторяет обратное, убеждая себя самое. – Я только отперла дверь – глупый пёс довершил остальное.

– Ключ вы потом подбросили Пьяджио?

– Да, он бы подумал, что выронил его в тех кустах, милуясь с подругой, что так и было, если подумать.

– Но потом вы услышали, что он что-то знает, и заволновались... Готовы были убить, чтобы скрыть свое якобы непреступление... – сказал Джек. – Не похоже, что вы не считаете свой поступок убийством...

Агостина де Лука пересеклась с ним своим немигающим взглядом.

– Я не убийца, – отозвалась она. – Все получилось случайно.

Но ни Джек, ни Фальконе, конечно, ей не поверили.

Остаток ночи до приезда карабинеров Агостина де Лука провела запертой в своей комнате. Спала она или бодрствовала, мало кого волновало: её дядя был полон решимости поступить справедливо и выдать убийцу властям. И Джек, легко различая его душевную бурю, опять пожалел, что вмешался в эту историю. Впрочем, он поступил так не только ради Бьянки де Луки, но в большей мере ради Розалин Харпер, бывшей невесты инспектора Ридли, снова ставшей участницей столь неприятных событий.

Интересно, где сейчас Энтони Ридли?

Джек больше, чем когда-либо, нуждался в его поддержке и помощи.

Он, вернувшись к себе только под утро, так и не сомкнул глаз... Продумывал, как поступит с Фальконе и Этель Эдвардс, просчитывал все варианты, и в итоге решил, что ближайшей же ночью покинет виллу Фальконе, отправившись в Минузио, откуда и подаст условный знак сеньору Гатте, а там будь что будет... Возможно, он нападет на него, пригрозив пистолетом, и выпытает местоположение сторожки в лесу, где удерживают Аманду.

Все это было расплывчато и туманно, но Джек должен был что-нибудь сделать, а это было единственным, что пришло ему в голову... Он больше не мог ни обманывать бедного старика, ни бездействовать в отношении девушки, которую любит.

Таким образом, он заранее простился с мисс Харпер, сказав, что должен будет уйти, что был бы счастлив встретиться с ней при других обстоятельствах, жаль, что выпало при таких. Поблагодарил ее за молчание и содействие и просил передать Гаспаро Фальконе, что в обмане его не было злого умысла. Так получилось.

– Скажи Энтони... если увидишь его... – начала было мисс Харпер, но замолчала. – Нет, лучше не говори ничего, – передумала вдруг. – Ни к чему. – И порывисто его обняла. – Спасибо тебе! Что бы ни угнетало тебя, пусть оно разрешится, – пожелала ему от всего сердца.

За обедом, как раз перед которым обалдевшие карабинеры, толком не знавшие, как поступить со знатной преступницей, увезли ее с виллы, царило тягостное молчание. Фальконе с посеревшим лицом безучастно гонял по тарелке зеленый горошек и спаржу... Джеку кусок в горло не лез, мисс Харпер, кажется, тоже, только супруги Мессина нет-нет да жевали приготовленную еду.

В конце концов, Витторио произнес:

– Ты уверен, мой друг, что поступил правильно в отношении Агостины? Все-таки, будь она даже трижды преступницей, она твоя родная племянница. Да, она поступила ужасно, но...

Гаспаро Фальконе ударил по столу кулаком.

– Не желаю этого слушать! – грозно выдохнул он. – Ты не слышал, что она говорила, а я слышал... И не хочу обсуждать эту тему снова и снова.

– Но имя де Лука будет замарано, как и имя Фальконе. Ты подумал об этом?

– Что стоит имя, когда за ним скрывается бездна пороков и зла?! Я уже слишком стар, чтобы считаться с мнением света, Витторио. И хочу мирно жить в окружении дорогих мне людей! – Он глянул на Джека. – Знать, что жизнь прожита не напрасно... Что ошибки, совершенные мной когда-то, покрыты... Что я не пустой человек.

– Мы знаем, что это не так. Не вини себя в содеянном Агостиной! – возразил его друг. – Что, право слово, за настроение? Да, случилось непоправимое, мы это знаем, но жизнь не закончена: у тебя есть твой внук, мы с Селестой. И даже мисс Харпер... – кивнул он притихшей компаньонке товарища. – Да, будет непросто отмыться от грязи, которую взбаламутит судебный процесс, но я на твоей стороне, что бы ни вышло.

Старик молча кивнул, Джеку почудилось на мгновенье, что его глаза заблестели. Как бы там ни было, он привязался к старому графу и уже представлял, с каким именно сердцем тот воспримет известие о его, Джека, подлоге.

Фальконе откликнулся:

– Очень на это надеюсь. – И как раз в этот момент слуга доложил о прибывшем госте.

Мессина переглянулись. Джек с мисс Харпер сделали то же... Только Фальконе остался бесстрастным, словно уже заранее знал, кого ждать на пороге.

– Пусть войдет. И поставьте нашему гостю прибор! – распорядился старик.

Через минуту Джек подавился собственным сердцем: в столовую, улыбаясь во все тридцать два зуба, вошел Томазо Антуан Джонсон, его недавний знакомец по поезду.

– Ах, простите, сеньоры, что прервал вашу трапезу! – театрально раскланялся он, приложив руку к сердцу. – Но, право слово, дело не терпит дальнейшего отлагательства. – И словно только сейчас узнав Джека, хотя и без должного удивления, что доказывало обратное: – Сеньор Огден, какая нежданная встреча! Вы таки добрались до Лаго-Маджоре. Рад приветствовать вас особо!