Паренек из Уайтчепела

– Ваша комната, сеньор, – провозгласил Альфредо торжественным тоном, ни дать ни взять геральд на рыцарском турнире. – Горничная принесет вам воды! Я провожу вас в столовую, как только вы закончите с туалетом.

Джек кивнул поблагодарив. А оставшись один, ничком упал на кровать и прикрыл на мгновенье глаза... С деревянных кессонов на потолке на него взирали пастушки в фривольных нарядах и наяды в струящихся одеяниях, больше похожих на лепестки водяных лилий. Все они улыбались, как будто потешаясь ним...

За обедом в пышно украшенной столовой ситуацию спасал сеньор Гатте, витиевато и многословно беседовавший с хозяином дома то по-английски (в угоду Джеку), то на родном языке. Он был весел, доволен жизнью и поглощаемой пищей; должно быть, думалось Джеку, Фальконе ему заплатил и заплатил хорошо. Деньги умеют делать счастливым, особенно таких проходимцев, как этот тип.

Джек по большей части молчал, глядел на обилие серебряных ложек и вилок непонятного предназначения перед собой и думал попеременно то об Аманде, то об инспекторе Ридли. Обедать казалось кощунством по отношению к ним: возможно лишенных, не только возможности, но и аппетита делать это самим.

– Не стесняйся, мой мальчик, – прозвучал звучный голос Фальконе, смягченный отеческими нотками, – ешь, как захочешь. Я понимаю, что ты привык совершенно к другому... И это не страшно. Со временем все придёт! Ты научишься...

Джек кивнул, крепко сцепляя зубы в замок и выцеживая улыбку, мутную, чуть приметную, но хотя бы такую. О другой не могло быть и речи: обман шёл вразрез с его воспитанием. С его восприятием происходящего...

Гатте, прощаясь, незаметно ткнул его в бок: «Улыбайся, мерзавец. Хочешь смерти девчонке?»

и ушел, скаля зубы уже не в угрозе – в улыбке. Вспрыгнул в карету – и был таков. Первым побуждением Джека, едва они с Фальконе остались вдвоем, было рассказать ему всё, открыться и просить помощи, но... Он не знал этого человека и понятия не имел, как тот отреагирует на правду. Вдруг его схватят, запрут в итальянской тюрьме – и Аманду никто не спасёт. Мог ли он рисковать её жизнью?

Никогда и никак.

– Ну что же, мой славный Джино, – сеньор Фальконе подхватил его под руку, – осмотрим дом, если ты, конечно, не против. – Джек был не против, и старик повел его внутрь.

Он водил Джека из комнаты в комнату, с истинной страстью расписывая детали недавней реконструкции дома и расписывал обстановку, подобранную с любовью и знанием дела, касался таких мелочей, о которых английский мальчишка, далекий от архитектуры и быта, понятия не имел. Джек понял лишь, что вилла «Фальконе» стала истинным детищем старика, на которую, за неимением другого объекта, излилась вся его нерастраченная любовь.

– Посмотрите на этот столик, amico mia, – продолжал рассказывать экскурсовод, – он в обивке из кожи морского ската. Я сам охотился на него в Линьяно-Саббьядоро... Славная вышла рыбалка! Ты видел скатов, мой Джино? – улыбнулся он Джеку. – Жуткие твари. Я научу тебя ловить их! И мы закажем еще один столик и поставим его в нашей гостиной. – Фальконе хлопнул паренька по плечу, приосанился, словно сама эта возможность, обучить внука рыбалке, наполнила его гордостью, силой.

– Я буду рад порыбачить в вашей компании, – не покривил душой Джек, преисполнившись к старику теплыми чувствами.

И Фальконе вскричал:

– Accidenti, жду не дождусь, когда это случится! – И признался чуть виновато: – Но сначала представлю тебя друзьям, Джино. Ты ведь не против маленького знакомства? – Он заглянул Джеку в глаза, и тот сглотнул, мотнув головой: мол, нет, он не против. Хотя думал совершенно иначе, и старик уловил этот невысказанный протест: – Я понимаю, что тороплюсь, что толком не даю тебе время освоиться, но, Джино, я так долго ждал, так долго надеялся... Знаешь, как говорят итальянцы: «A chi non beve birra, Dio neghi anche l'acqua“, что значит, кто не пьет пива, того Господь лишает воды. То есть жить надо сегодняшним днём, мальчик мой, радоваться тому, что имеешь, пока есть возможность, и я хочу радоваться тебе, твоему возвращению в родной дом. – Он хмыкнул в кулак, прочищая осипшее горло. Джек тактично этого не заметил. – И для начала я позвал только самых близких друзей! – продолжил Фальконе. – Тебе не о чём волноваться. Они будут счастливы увидеть тебя, познакомиться! К тому же, это будет лишь завтра, сегодня же... – он хлопнул в ладони, – я покажу тебе, где вызревает наше вино. «Ogroglio Falkone“. Личная марка нашего рода, – поведал он с гордостью. – Сочное, шелковистое, это вино достойно самих королей. Ты любишь вино? – обратился он к внуку.

– Боюсь, у меня было немного возможностей воспитать к нему вкус, – сказал Джек, и старик хлопнул его по плечу.

– Это все поправимо, мой мальчик. Даже к лучшему, что твой вкус не испорчен недостойными напитками! Ты – Фальконе, и я научу тебя разбираться в вине.

Беседуя, они обогнули дом со стороны хозяйских построек и вошли в полуподвальное помещение, ослепнув на миг после яркого света.

– За этой дверью винный погреб Фальконе, – сказал старик, указав на решетку с навешенным на нее амбарным замком. – Там, внизу, зреет лучшее в Пьемонте вино. Видишь бочки? – Проморгавшись, Джек различил смутные очертания бочек, расположенных в ряд, и кивнул. – Это «Гордость Фальконе». Сейчас поднимемся в мой кабинет, и я угощу тебя урожаем прошлого года.

– Почему здесь замок? – спросил Джек. – Для защиты вина... от людей?

– Нет, мальчик мой, – улыбнулся Фальконе, – для защиты людей... от вина. – Джек вопросительно вскинул бровь, и тот пояснил: – При брожении выделяются ядовитые испарения. Они заполняют весь погреб, и стоит сойти на пару ступеней, как упадёшь замертво.

Джек подался ближе к решетке, просто из любопытства – он никогда такого не слышал – но не увидел и не почувствовал ничего.

– Эти испарения не имеют ни цвета, ни запаха, – просветил его спутник. – Они просто скапливается внизу и потихоньку выходят вон в те маленькие окошки под потолком, – Фальконе указал пальцем на прямоугольники окон. – В лучшем случае при отравлении тебя будет рвать и заболит голова, в худшем... ты умрёшь в страшных судорогах.

– Ужасно, – поёжился Джек. – И как узнать, что в погребе опять безопасно?

– Обвязаться веревкой и спуститься вниз со свечой. Если в погребе все еще слишком много накопившихся испарений, свеча либо потухнет, либо станет нещадно чадить... Мы, виноделы, много знаем об этом, не беспокойся, мой мальчик. Со временем я всему тебя научу! А теперь пойдем ко мне в кабинет.

Все происходило так быстро, что у Джека голова пошла кругом: Фальконе, словно ребенок, желал похвастаться всеми игрушками разом, и, невольно проникшийся его энтузиазмом молодой человек, искренне улыбнулся, глядя на старика. На миг показалось, что он действительно его внук, и на сердце сделалось легко и приятно.

– С радостью, – сказал он, и старик подхватил его под руку так по-свойски, словно они знали друг друга годами. Ридли, к примеру, за все годы знакомства прикасался к Джеку только во время рукопожатия, да и то в основном ограничивался кивком. Никаких вам объятий, запанибратства... И Джек ощутил, что на самом деле нуждался в этой прогулке под руку, в хлопанье по плечу и объятьях при встрече – эти простые, казалось бы, знаки человеческого участия плавили сердце.

В кабинете Фальконе откупорил бутылку вина и подал Джеку наполненный наполовину фужер.

– Ну, что скажешь? – Он замер, ожидая вердикта.

Джек пригубил самую малость. Ему нужна была трезвая голова...

– Горько... и сладко одновременно, – произнес он, понимая, что от него ждут не совсем этих слов.

Старик рассмеялся.

– В жизни не слышал более странной характеристики, – подтвердил он его догадку. – Ну да ладно! Всё поправимо. Ты еще станешь Фальконе до мозга костей! – И жестикулируя в своей привычной манере, вдруг стал серьезным: – Ты коришь меня за свою мать, мальчик мой? – спросил очень тихо. – Считаешь, я виноват в ее смерти?