Паренек из Уайтчепела

Она слышала его голос, но как будто издалека... Оглушенная, с переломанными костями (именно так она себя ощущала), лежала мешком на полу и пыталась понять, жива ли ещё.

Ранка на прокусанном языке наполнила рот привкусом крови...

– Аманда! Аманда! – Джек звал её, извернувшись всё так же со связанными руками, а детина-молчун тянул его вверх, выворачивая те из суставов.

– Что случилось? – послышался металлический голос Этель. – Что ты сделал? – посмотрела она на подручного, словно знала, что всё дело именно в нём.

И он промычал низком тоном, словно ухнули своды угольной шахты:

– Эти оба шептались. Она, – взгляд на Аманду, – могла что-то ему передать...

– Идиот, у них связаны руки. К тому же мы их обыскали! Ты сам это сделал... Забыл?

«Идиот» поглядел из-под нависших бровей насупленным взглядом.

– Подними её, живо. И запри их уже, как положено! Руки не распускай, – добавила угрожающе. – Эти двое нужны мне живыми.

Детина подхватил Аманду на руки, и где-то внутри её тела зазвенело осколками стекол, словно разбился витраж или хрупкая ваза. Она застонала, сглатывая слюну, от которой ее замутило, и ощутила, что плачет: щеки заледенели от скользнувшего по ним воздуха.

– Пустите меня убедиться, что с ней все в порядке! – долетал до нее голос Джека словно издалека. – Умоляю, дайте удостовериться...

– С ней всё в порядке: чай, не хрустальная ваза, чтобы разбиться от падения на пол, – отвечала мисс Эдвардс. – Не истери, Джек. Ничто с ней не сделается! – Хлопнула дверь, щелкнул запор.

Её опустили на что-то относительно мягкое: на старый тюфяк. И детина, заклеймивший ее своим кулаком, молча вышел, заперев крепкую дверь...

Аманда осталась одна. Лежала, прислушиваясь к себе и боясь даже пошевелиться... Вдруг, если хотя бы вдохнёт посильнее, то крохотное, что с недавних пор зрело в ней, оборвётся? Вдруг бренчание тех самых осколков, что она уже ощущала в себе, это и есть оборвавшаяся крохотная мечта, о которой она так и не поведала Джеку?

Она двинулась, перекатившись на бок, подтянула к животу ноги, сожалея до боли в груди, что не может обхватиться руками, убаюкать то ценное, что не ценила по-настоящему. Не успела, пытаясь принять сам факт его появления...

И вдруг задохнулась от боли, пронзившей живот снизу-вверх, словно кто-то ударил ножом. Провернул его, выпуская всю кровь без остатка, и та потекла по ногам горячим, крохотным ручейком.

Их заперли в разных комнатах, но Джек слышал, как стенала Аманда. Как её словно выворачивало от боли, отдаваясь набатом в его собственном сердце... Резонируя каждой клеточкой тела на страдание любимого человека.

Он долбил в дверь и кричал, умоляя пустить его к ней, до хрипоты. Сбил в кровь кулаки, но не чувствовал боли... Оказалось, что делать это со связанными руками не так-то просто и всё-таки он сумел.

Наконец, стукнул запор – на пороге предстала мисс Эдвардс.

– Уймись, хватит, – сказала она, – ты нужен мне невредимым...

– Что с Амандой? – перебил он её. – Что вы сделали с ней?

Девушка усмехнулась, но как-то скупо, без лишних эмоций.

– Мы – ничего, а вот ты, наверное, да... – Джек не понял, о чём она говорит, и нахмурился. – Твой ребёночек? – уточнила мисс Эдвардс. – Выкидыш у неё. – И, должно быть, пытаясь утешить: – Сделаешь ей другого. Это несложно! Уверена, вам даже понравится...

– Выкидыш... – Джек ощутил кипяток, плеснувший по венам. Аманда беременна? И теперь теряет ребенка. Он знал, что от этого умирают, и подался вперёд: – Если с ней что-то случится, вам никогда не заставить меня участвовать в ваших планах, – процедил он сквозь зубы. – Кроме того, я убью тебя, Этель Эдвардс! – Он ожег её ненавидящим взглядом. Почти ощутил, как хватает девчонку и встряхивает как куклу, стирая усмешку с ангельского лица.

И что-то эдакое, безумное проглянуло, должно быть, из глубины его глаз, так как мисс Эдвардс попятилась, ткнув в его сторону пистолетом.

– Выходи, – велела она, – можешь с ней повидаться.

– Ей нужен доктор. Приведите его!

Через силу, словно давясь каждым словом, преступница отозвалась:

– Йенс его приведёт. Не волнуйся, папаша! – И отперла дверь в соседнюю комнату.

Джек вошел, в один миг задохнувшись от душного запаха крови, пропитавшего воздух. Он втянул его через ноздри, превозмогая накрывшую его панику: так пахнет смерть – и упал на колени перед Амандой. Хотелось коснуться её, отвести от лица прядь потных волосы, заключить в кольцо своих рук, уберегая от бед, но он не мог ни того, ни другого, ни третьего... Только лишь ощущать острый приступ вины за происходящее с ней.

– Аманда, любимая, это я, Джек, ты слышишь меня?

Девушка открыла глаза, лихорадочные, большие, и столько в них было боли, что Джек на мгновение захлебнулся им, начал тонуть... Бледные пальцы, коснувшись его лихорадочно полыхающих щёк, словно вытянули его на поверхность.

– Джек, как я рада тебе... – прошептали бледные губы и чуть приметно изогнулись в улыбке.

– Прости меня. – Он тоже шептал хриплым голосом. – Это я во всём виноват...

Аманда покачала головой.

– Не говори так, не надо. Если кому-то себя и винить, то это лишь мне, – сказала она. – Я давно хотела признаться, да не решалась. И дело даже не в этом ребенке... – её голос предательски дрогнул, – а в самом моём браке: я не должна была на него соглашаться. Помнишь, тот день, когда я сказала тебе, что выхожу за Уорда?

– Слово в слово. Я тогда впервые признался в любви!

– Да, ты сказал, что сильнее тебя никто никогда меня не полюбит.

– И я не солгал.

– Знаю. И сожалею, что поддалась уговорам на брак... – Аманда вцепилась в рукав Джекова сюртука, превозмогая новый спазм боли, скрутивший тело. – Лучше бы я убежала с тобой. Куда именно, не имеет значения, Джек, главное вместе. Жаль, я была такой глупой!

– Ты не глупая, перестань. Мы оба знаем, что я не пара тебе... Кто я и кто ты? Не кори себя понапрасну. Главное, будь...

Из глаз девушки выкатилась слеза.

– Я всегда была недостойна тебя, – прошептала она, – не ты меня, я тебя, Джек. И если меня даже не станет... нет, не говори ничего, – пресекла она его возражение, – просто знай: ты достоин самого лучшего. И ни в чём себя не кори! – Она снова погладила его по щеке. – Обещай мне.

– Аманда...

– Обещай, что не станешь?

– Аманда, я...

– Это расплата мне, понимаешь? За неправильные решения, за слабоволие, за нежелание принимать эту жизнь, зародившуюся во мне... Только теперь я ясно, как никогда, понимаю, сколько ошибок наделала и какой скверной была. Я хотела бы измениться рядом с тобой... Но не уверена, будет ли шанс...

– Этель послала за доктором, – заверил Джек с сердцем, застрявшим у горла. – Он поможет тебе. Всё наладится!

Девушка улыбнулась сквозь слезы и прошептала:

– Ты такой добрый, Джек. Всегда таким был...

Дверь за их спинами распахнулась, и тюремщица гаркнула:

– Выходи уже. Хватит здесь миловаться!

– Когда будет доктор? – спросил молодой человек. – Ты обещала помочь.

– Обещала, так сделаю. А теперь выходи: есть разговор.

Джек вскинулся:

– У тебя совсем сердца нет? Позволь побыть с ней: никуда я не денусь.

– Не денешься, – согласилась Этель, – но и помочь ей не сможешь, а значит, и время потратишь впустую. А у нас его нет...

Джек поднялся, внутри клокотало, как в жерле вулкана, оскорбительные, злые слова поднимались из глубины, готовясь прорваться наружу.

Но Аманда сказала:

– Иди. Я сказала всё, что хотела. Ещё увидимся, Джек! – и улыбнулась ему, как будто он, не она, нуждался в поддержке в эту минуту.

– Вот видишь, миссис Уорд мыслит здраво, – похвалила Этель издевательским тоном. – Ребенка уже не спасти, а её очень даже. Если будешь сговорчивым... – и по-птичьи склонила голову на бок.

Джек не был по природе своей кровожадным, но сейчас захотелось сломать длинную, белую шейку с завитушками локонов, будто нарочно отмеченную под пальцы черным чокером с перламутровым камнем. Он представил, как она хрустнула бы... и мотнул головой, отгоняя дурман. Его просто мутило от запаха крови, крови той, которую он любил...