Нет прощения!

— На счастье, — сказал я.

Лаки выпил, даже не поморщившись. Потом он отдал должное салатам, навалив себе полную тарелку.

— Ричи, тебе положить салата, или ты поешь прямо из салатницы? — поинтересовался Лаки.

— Положи, — разрешил я.

— А чего тебе налить? — не унимался Страйк.

— У меня все есть, — я помахал в воздухе бутылкой.

— Тогда выпьем за животных! — они с Риткой сблизили бокалы, но со мной чокаться не стали.

— Мы все — животные, — продолжал Лаки, закусывая салатами. — И ты Ричи, тоже животное.

— Ну и что? — я не понимал, что он пытается мне сказать.

— Ничего, — ответил Лаки с набитым ртом. — Ты такое же геномодифицированное животное, как и бройлерный цыпленок. Я просто вспомнил, что ты — расист, извини… Ты отличаешься от остального животного мира только тем, что тебя можно программировать. Феноменальное достижение! Полностью подконтрольное животное, умеющее впадать в боевой транс, в голову которого, наряду с микрочипами, можно засунуть многоступенчатую программу с возможной перезагрузкой в конце, когда ты будешь больше не нужен! Ты — оружие людей, хоть ты и ставишь их ниже себя. Подавляя одних людей, ты служишь другим. Ничего, что я тебе об этом сказал?

— Ничего. Твои слова — обычная реакция на изменение поведения подконтрольного субъекта. Ты чувствуешь раздражение, глядя на то, как я себя веду. Знаешь, я вчера неожиданно понял, что ты контролируешь меня.

Лаки прыснул в свой бокал, закашлялся.

— Не пытайся меня разубедить, — попросил я.

— Договорились! — он отвернулся к Ритке, пощекотал ей подбородок.

— Главное, это жить так, чтобы не хотелось умирать, — сказал Лаки, глядя ей в глаза. — Да, Ритка? Выпьем! Выпьем за друзей! — он посмотрел на меня, отставил в сторону свой бокал и взял бутыль с коньячным спиртом.

Мне пришлось убрать ноги со стола, чтобы чокнуться с ним своей бутылкой. Я понимал, что скоро меня вырвет, но упрямо пил, даже не думая себя ограничивать.

— Ты хочешь сказать, раньше я жил гораздо хуже? — зачем-то спросил я, прекрасно зная ответ.

— Не знаю, — признался Лаки. — Сейчас ты хотя бы не боишься.

— Почему вы такие умные, мальчики? — неожиданно спросила Ритка. — Мне иногда кажется, что я — полная дура. Я не понимаю, зачем я нужна Программе.

— Главное, что ты нужна мне, — сказал Лаки, обнимая ее. — Мне и Ричи. Ричи, ты не слышал, что через год уровень солнечной радиации повысится еще на двадцать восемь микрорентген? Это означает, что и для нас, и для людей, наступают последние дни. Эпохе всего живого приходит конец. Только вокруг Стад-Рея, в Седьмой черте, сосредоточено восемь ядерных станций, два завода по переработке урана, двадцать шесть КПТ… Ты в курсе, что это такое? Мы с тобой живем перед концом света. Ты чувствуешь гордость? Мы — последние в линии своей крови. Мы можем все!

Скоро над Единицей будет достроен и запущен купол, и тогда вспыхнут гражданские войны, ядерные войны с той же Туаканой и много с кем еще. Выживут только те, кто удержится под куполом. Избранные. И что, если ими окажутся эмпи? Что в этом плохого, Ричи? Что, если эмпи ворвутся в Единицу, разве люди способны оказать нам достойное сопротивление? Все ресурсы, все технологии, имеющиеся в Единице, будут нашими. Купол защитит нас от внешних воздействий, прочий же мир обернется пустыней. Чистой землей…

Ритка, давай выпьем на брудер… давай сначала выпьем, а потом поцелуемся? — Лаки, неожиданно переменив тему, подлил Ритке виски из моей бутылки. — А после ты спляшешь для нас с Ричи стриптиз? Прямо здесь, на столе!

— Только надо переменить музыку, — капризно надулась Ритка, но потом рассмеялась. — Лаки, ты такой извращенный…

— Она права, — согласился я.

Ритка, шатаясь, вышла из-за стола и направилась к музыкальному центру.

— Захватить купол?.. — переспросил я, немного протрезвев. Что, если этот псих говорит правду?

Лаки расхохотался.

— Что-то я совсем окосел… Забудь, ладно?

Ритка полезла танцевать на стол. Танцевать ее научили, как надо, и ее танец действительно заводил! Я решил допить то, что было в бутылке, поперхнулся, меня, наконец, вырвало, и после этого мой разум заснул. Помню, что я танцевал на столе вместе с Риткой, как мы упали, опрокинув стол, и ползали вместе с Лаки по комнате, пытаясь поймать нашу голую подружку. Потом наступила тьма…

Я осознал себя лежащим рядом с перевернутым столом. Я был совершенно голым, у меня дико болела голова, очень хотелось пить. Я поискал глазами воду, но увидел лишь спящую Ритку, неприлично раскинувшуюся в кресле. И тут я заметил, что мою грудь покрывает засохшая кровь.

Я резко вскочил и метнулся в ванну. Первой мыслью было то, что мы с Лаки устроили пьяную драку и порезали друг друга ножами. Я подбежал к зеркалу и уставился на свое тело. У меня на груди, с левой стороны, была свежая татуировка. Я плеснул водой на себя, смывая кровь, но и без этого я уже понял, что это такое. Меч, выполненный в неоготическом стиле, заслонял собой планету.

Сверху полукругом шла надпись, и когда я осознал до конца, ЧТО у меня на груди, у меня задрожали колени. Написано было «Экотерра не прощает!», что же еще?

— Путь назад отрезан, — послышался голос Лаки за спиной. Я растерянно посмотрел на его отражение. Он встал рядом со мной, снял футболку и на его груди, прямо над следами от пуль, я увидел точно такой же символ с надписью.

У меня в глазах замелькали черные мухи. Я попытался ударить его, но он вывернул мне руку, затолкал в ванную и открыл холодную воду.

— Остынь, Ричи. Так надо.

Мне резко расхотелось жить. Потом мне резко захотелось нажраться. Потом меня начало рвать.

Лаки проследил за сотрясавшими мое тело спазмами и цинично заметил:

— Вечеринка удалась.

Вечеринка удалась. Я стоял под ледяной водой, проклиная все на свете. Я ненавидел его. Я ненавидел себя за то, что позволил командовать собой какому-то кретину. Он был ненормальным, и теперь я понял это, и теперь, когда я это понял, отступать было некуда. Экотерра не прощает… Этот слоган был разрекламирован по всей черте! Запрет «Экотерры» со всеми вытекающими последствиями — это вопрос времени. Членов подобных организаций в нашем городе было принято убивать. Рано или поздно мы попадемся, с такими-то татуировками! Я стоял под холодным душем, судорожно хватая ртом воздух, но ничто не могло меня успокоить.

Когда мне удалось накрутить себя до последней степени, я вышел из ванны, прошлепал по полу, оставляя мокрые следы, в гостиную, где Лаки пытался разбудить Ритку, и, неожиданно для себя самого, ударил его ногой.

Мы выкатились в коридор под грохот мебели и вопли Ритки, и Лаки позволил ей растащить нас. Я с удовольствием отметил, что мне удалось разбить ему нос.

— Все? — спросил он у меня, вытирая кровь рукавом.

— Все, — ответил я.

— Мог бы одеться.

Я наконец-то понял, что все еще голый, и начал искать свои вещи.

— Ты на редкость депрессивный тип, — сказал мне Лаки с легкой укоризной. — Ты все время трясешься за свою сраную жизнь. Так нельзя, Ричи.

— Лаки, я просто стараюсь не совершать необдуманных поступков! — крикнул я.

— А я? Разве я совершаю необдуманные поступки? Что ты знаешь о моих мотивах? Что ты вообще знаешь обо мне? Ты живешь, как улитка в раковине, и боишься высунуть свою рожу из домика. Но этот домик — он непрочен, Ричи, достаточно просто наступить на него — и он сломается! Мы все умрем, так или иначе. И я постараюсь, чтобы мы с тобой погибли в неравном бою…

— О, нет!..

— …Это — единственная достойная смерть, какую я вижу для себя. И для тебя тоже. Все! — он распахнул окно, и занавески вздулись пузырем.

— Сегодня же ты прыгнешь с парашютом, я так решил!

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Зачем?! Ты сам не знаешь, чего ты боишься, вот зачем! После этого прыжка ты поймешь, что все твои глупые страхи — просто ничто!

Самолет незаметно стронулся с места, и до меня дошло, что мы летим, только когда тело вдавило ускорением в спинку кресла. Я посмотрел на Лаки. Он сидел через проход и отрешенно глядел в круглое оконце. Мы набрали высоту и поплыли над лесами. Закатное солнце раскрасило облака, ползущие совсем рядом, небо казалось прозрачным.