Один из многих

Преимущество же книжного слова во власти над временем. Поэтому вернемся к моменту, когда Комкин ухмыльнулся.

Ухмылка его была настолько загадочной, что Беликов растерялся. Еще секунду назад уверенный и энергичный, сейчас он был совершенно оконфужен. Попросту не представляя возможности ответа, Василий Робертович потупил взгляд и смиренно ждал выговор.

Положение спасла жена Комкина – Анетта Степановна, вступившая в разговор со словами: «Не переживайте, это Леон так дурачится», – при этом подталкивая мужа в бок.

– Всего лишь игра слов, молодой человек. Ведь если бы идеала не существовало, в каком государстве мы тогда бы жили? – патетически оправдывался советник.

– Вы правы… Кто является лучшим примером идеала, если не наша страна, – протяжно выговорил Василий Робертович, утерев холодный пот. В этот миг он казался честен, как херувим.

Подняв бокал, Леон Соломонович огласил: «Выпьем за эту светлую мысль».

Все, кто был рядом, подняли бокалы, хоть некоторые вообще не представляли, за что пьют.

– Вынужден на время покинуть вас, друзья мои молодые. Так как много приятелей… – И с этими словами Леон Соломонович прекратил оказывать трем товарищам всякое внимание и переключился на столпившихся вокруг него «приветствующих».

Я думаю, именно тогда трио офицеров усвоило первый сегодняшний урок об устроении общества: обдумывай слово, прежде чем молвить. Урок обманчивый в своей простоте.

Они, пройдя через толпу, опять встали чуть отстраненнее, вблизи белоснежной колонны.

– Вот старый черт! – задыхался Беликов от злости.

– Ловко он тебя поддел, – вполголоса выразился Василевский, быть может, совсем наугад.

– А потом, потом, я не отвечал, думал, все пропало, хорошо… у-ух, слава богу… – Беликов схватил бокал у проходящего слуги и сию же секунду осушил.

– Не переживай ты! Старичок просто любит поиграть словами. Такой грешок у многих к его годам водится, – делая доброе лицо, утешал Беликова Немов.

– Играют словами в компании друзей. А это общество! Тут запросто ничего не скажут. Мало ли что обо мне подумают… – уже успокоившись и отдышавшись, возразил Беликов. Выбритые щеки его посинели.

Василевский обратился к Немову, весьма цинично высказав следующее:

– Ты придаешь безбожно малую силу молве, и оттого медлишь по службе…

– Воистину! – поддержал Беликов, еще задыхаясь.

– Ах так! – улыбаясь, отвечал Немов. Вообще для него было крайне неприятно любое посягательство на чин, заработанный честно. Как правило, он не брезговал силой призвать к ответу. Однако от своих друзей офицер готов был слышать многое.

– Я хоть не был оконфужен маразматичным старикашкой, – сказал Немов, предвкушая победу и потирая свои черные блестящие как крахмал усы.

– Воистину! – поддержал теперь Василевский.

Смех пронзил обоих, задорный и детский.

Василий встряхнул головой:

– Оконфужен… Слово-то какое! Где вычитал? – энергия и сила вернулись к нему.

– Сегодня у нас девятнадцатый век, – паясничал Немов, – надобно соответствовать, Василий Робертович.

– Вы друзья мне? Таких врагу не пожелаешь, – сдерживая улыбку, парировал Беликов. – Ну, будет, будет. Лучше посмотрим на дам.

Немов, усмехнувшись, отмахнулся:

– Не мне женатому за юбкой волочиться. А вам бы двум придаткам не мешало.

Василевский, следя за толпой юных дам, заметил тихо:

– Зачем, по-твоему, придуманы любовницы, Владислав?

– На что намекаешь?– покачав головой, гордо отвечал Немов.

– Очень просто завести, как рыбку… – улыбнувшись, прошептал Василевский.

– Фу… – с явным притворством издал Немов.

Беликов глазел откровенно, согласно кивая словам Василевского. Они оба радовались многообразию красавиц, которые сами были не прочь пококетничать, завлекая мужские сердца все дальше и дальше от разума и здравого смысла. В этом есть ослепляющий аффект красоты.

Плавные мотивы вальса ласкали уши. Немов ощутил прохладное спокойствие и сделал победный глоток.

После все трое направились к месту, где собрались незамужние дамы. Место это было никем не условлено, но тайный инстинкт неодолимо влек туда всех мужчин. Прелестницы стояли на втором гостевом этаже, что вынуждало кавалеров подниматься по лестнице. Как в древних мифах избранные восходили на Олимп, три друга восходили вверх, чувствуя смущенные взгляды и невольно меняясь сами. Походка их становилась грациознее, лица безразличнее, а взоры… Они уже не те, что были на первой ступеньке. Бьюсь об заклад, вы бы не угадали в этих самоуверенных львах ни инфантильности, ни стеснения. Но даже Немов, убеждавший в своей безразличности к «юбкам», переменился. Что уж говорить о Василевском и Беликове.

Перед глазами показался второй гостевой этаж. Он напоминал нечто вроде зимнего сада или ВИП-ложи театра, потому как с него был виден весь остальной зал от начала до конца. Смелая задумка архитектора наверняка дорого обошлась хозяину. Зал превращался в огромную сцену, на которой, собственно, и должно было происходить действие.

Этот этаж был довольно просторен, на нем с легкостью поместились бы все, кто уже прибыл. Панорамные, большие, как и все в доме, окна, выходившие на сад, невозможно было не приметить. Повсюду экзотические растения, увивающие стены, вдоль которых было расставлено множество столов и кресел, но мало кто сидел – в основном неудачливые кавалеры и уж совсем ветхие старики. Остальные же ходили по зале, отыскивая знакомых, веселясь и наблюдая причудливый этот бал.

Офицеры, подойдя к дамам, дали им время осмотреть себя. Что происходило у девиц в головах, мы не знаем. А эти трое были все восхищение. Наряды более изящного века, все эти перчатки, корсеты, туфельки хрустальные, шляпки и ленты в локонах, неизменно волнуют современных мужчин. Их воображение, как бы перешедшее по наследству от предков, обещает им в бальных одеждах самую страстную, самую искушенную любовь.

И по прошествии времени донжуаны чинно принялись целовать ручки девушкам, при этом приговаривая: «Вы сегодня прекрасны», – и совершенно не заботясь об окружающих. Что делать, обычай! Так, собственно, и выразился Беликов, когда смущенная белоснежная нимфа сначала не подала ему руки.

«Обычай», – повторил он. И фарфоровая кисть покорно упала ему в руку. Он прижал ее к губам, а сапфир на цепочке коснулся щеки его.

Этот полушутливый реверанс был запланирован офицерами, и им они привлекли всеобщее внимание и аплодисменты. Иные франты так же хотели повторить за ними, да только насмешили девиц и зрителей. Друзья знали коренной закон общества, что в момент изначальной скуки, когда гости не заняты, нужно поразить их выдумкой, и это сулит самые блестящие знакомства.

Среди этих многих мисс стояли и их матери, которых также не следует обходить вниманием, но которых не так-то просто пронять красивым словцом. Такие скептически настроенные тещи то и дело встречаются на каждом балу. Однако этот факт никогда особо не мешал мужчинам, ни раньше, ни тем более теперь.

Девушек стояло около пятнадцати, и все они были крайне притягательной наружности. Каждое платье в этом строю отбрасывало совершенно отличные блики света. Василевский, целуя очередную ручку, говорит громко, чтобы все услышали: «Такое яркое свечение, мы будто забрались на небеса… Вы будто ангелы».

Девушки уж было начали смущаться, но их опекунши, стоявшие неподалеку, быстро отреагировали и подошли тоже приветствовать кавалеров.

Одна из только пришедших женщин громко, да так чтобы все слышали, обратилась к Немову: «Владислав, а где ваша жена Светлана Семеновна?»

Девицы зашептались.

Огромный и жилистый Немов, в это время целующий чью-то ручку, тут же отступил. Выпрямившись, он пристально посмотрел на даму. Насилу узнал он в знакомых чертах тетушку своей супруги. Перед ним стояла женщина уже преклонных лет, по манерам и движениям которой можно было судить о том, что вся жизнь ее прошла в свете.

– Как приятно вас видеть, дорогая Мария Антоновна, – сказал он, поправляя мундир, не знаю, из каких побуждений. Быть может, мундир становился ему слишком тесен. Но Немов продолжал стоически: