Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 18



Так-то, положа руку на сердце, выглядел мой напарник и впрямь достаточно живописно. Я уж не знаю, в какую часть головы ему прилетел кирпич, но от удара на лице Мирона вздулись огромные гематомы, которые сначала имели иссиня-чёрный цвет, а затем стараниями Целителя и вовсе пожелтели. Со слов Надежды Владимировны буквально неделя и мой напарник будет как новенький, но вот пока его одного лучше на волю не выпускать.

По крайней мере, гаишник, который тормознул нас для проверки документов, при виде Мирона сначала захлебнулся воздухом, а потом и вовсе заикаться начал.

Мерзкого перевели из реанимации в палату. Съездить в госпиталь мне не дали, но Эдик клятвенно заверил, что с Максимом всё обязательно будет хорошо. Правда почему-то категорически отказался отвезти ему новенький смартфон с сим-картой. Я поначалу даже собрался ему рожу набить, но полковник так убедительно лепетал что-то про полоумные правила, запрет электронных устройств на территории госпиталя и ежедневные проверки, что я даже поверил. Маразма в системе в последние годы и впрямь становилось всё больше, так что проще дождаться, пока Максима выпишут.

Хотя, если честно, полного доверия к словам Эдика у меня всё равно не было. Так что для очистки совести я всё-таки позвонил в госпиталь и убедился, что Мерзкий переведён из реанимации в отделение. Знаем мы этих полковников, врать в глаза они обучены профессионально. Как говорится, «лапшу на уши вешать — не мешки таскать».

А вот Саня Тепляков до сих пор находился в коме. Оказывается, это он среагировал на пущенную гранату и фактически спас моему напарнику жизнь. Мирон очень переживал по этому поводу и грозилсяпорвать виновника всех злоключений на мелкие кусочки, но вот только выяснить кто он, пока не получалось.

Самым смешным во всей этой истории оказалось лицо французика, когда Эдик с Мироном объявились в особняке в Переделкино. Судя по всему, именно сейчас до него начали доходить все нюансы российской действительности и то, что мы все не врали ему с самого начала. Его жизнь находилась в опасности и самое противное, что никто до конца не знал источник этой напасти.

Так что сначала Еремеев начал дышать через раз, увидев жёлто-синее лицо Мирона, а затем, по-моему, попросту прекратил это делать, услышав наши разговоры. Тем более, он до сих пор с опаской поглядывал на пудовые кулаки моего напарника и, судя по всему, побаивался, как бы ему ни прилетело в челюсть ещё раз.

— Ну так что, господин Еремеев? Дружить будем? — вместо приветствия спросил Эдик, усаживаясь напротив француза. — Или вы опять начнёте требовать консула и изображать полное непонимание?

— А нельзя? — как-то по-детски наивно спросил Жан, внимательно рассматривая Эдика. — И кто вы такой? С вами я ещё не успел познакомиться.

— Я полковник Седых, госбезопасность, — коротко отрекомендовался Эдик. — Мы с вашим дедушкой были достаточно неплохо знакомы и я искренне скорблю о его гибели. Вы меня, конечно, не знаете, а вот мне довелось разглядывать ваши фотографии чуть ли не с момента рождения.

— Вы из Кагэбэ? — уточнил Еремеев, никак не отреагировав на слова Эдика про детские фотографии. — Ваше правительство хочет забрать наследство дедушки себе?

— Да нет, — усмехнулся Эдик. — Бизнес и имущество Ивана Максимовича достанутся законным наследникам. Тем более, что ваш дедушка оставил завещание. Но вот некоторые хранимые им вещи ему точно не принадлежат и никогда не принадлежали. Так что, вот в этом вопросе я хотел бы надеяться на ваше полное содействие.

— А о каких именно вещах идёт речь? — было видно, что молодой человек волнуется, но изо всех сил старается держать себя в руках.



— Я хотел бы пока не вдаваться в конкретику, — развёл руками Эдик. — Меня интересует ваше принципиальное согласие на помощь.

— Знаете, у вас довольно оригинальные методы договариваться, — скривил губы в усмешке Еремеев. — Сначала меня похищают, потом я участвую в драке с непонятными созданиями, а потом являетесь вы и начинаете требовать какое-то обещание. Вам не кажется, что наш разговор выглядит глупо?

— Слышишь ты! — влез в беседу Мирон, попытавшись нахмурить брови, а затем страдальчески схватившись за лицо. — Если ты не ещё не понял, то мы тебе жизнь спасли. Два моих друга сейчас находятся в реанимации и всё из-за твоей тощей задницы. Может быть господин полковник и впрямь слишком вежлив? Давайте выгоним этого лягушатника на улицу к чёртовойматери, а там посмотрим, как быстро он прибежит обратно. Ты что, ещё не понял, что это не Франция, а Россия? Здесь твоя жизнь ничего не стоит!

— Не надо на меня кричать, — дрожащим голосом ответил Еремеев. — Я вообще-то не просил меня спасать. Может быть, если бы не вы, то ничего бы и не случилось.

От этих слов Мирону сделалось дурно. Он скорчил страшную физиономию, но больше ничего сделать не успел. Француз просто напросто потерял сознание.

— Ну что ж они там в своей Европе? Совсем все каличные? — разочаровано спросил Мирон, глядя на нас с Эдиком. — Чуть что, сразу глазки закатывают… Вот как с таким можно работать?

— Глядя на тебя можно и инфаркт получить, — съязвил Эдик, легонько похлопывая Еремеева по щекам. — Что-то он и впрямь отключился. Как бы кони ни двинул.

Кони конями, но француз в тот день так и не очнулся. Причём, я, если честно, происходящему сильно удивился. От чего вдруг наш юный друг впал в такое в такое сильное беспамятство? Его же действительно не били и даже утюг разогреваться не поставили.

Поначалу я даже заподозрил Эдика в каких-то фокусах, но потом решил, что ошибаюсь. Полковник искренне пытался привести Еремеева в чувство, разве что только искусственное дыхание ему сделать не успел. Так что разбираться с этим беспамятствомпридётся госпитальным врачам во главе с Надеждой Владимировной.

И кто в результате пострадал больше всех? Конечно же я! Еремеева отправили в госпиталь поправлять здоровье, Мирона домой, ждать, пока лицо вернётся к нормальному цвету, а меня в Москва-Сити, наряженного в костюм и с доверенностью от нотариуса, что я представляю интересы несчастного француза.

Признаться честно, в этом районе Москвы я бывал крайне редко. Повода не было, да и сам я особенно не стремился. Высоченные башни из стекла и металла в моем сознании упорно не хотели встраиваться в образ города.