Страница 10 из 148
Ветер гнал встрепанные кучки облаков по такому пронзительно синему небу, каким оно бывает только в конце лета. Я вывела внедорожник из гаража, очередной раз поздравив себя со своевременной покупкой именно такой машины. С сожалением давя последние в этом году желтенькие дикорастущие ирисы, я пролавировала влево мимо края болота, очерченного бархатными и коричневыми стрелками камышей, где в холмах посреди шелковисто-зеленой низины темнело кольцо стоячих камней. Я съехала к самому ограждению, беззастенчиво перелезла через тонкую цепочку и прижалась щекой к ближайшему камню. Таким способом я снимала напряжение уже неделю. Сезон ярмарочных попоек на этом месте уже пару месяцев как прошел, и сейчас вокруг не было ни души. Странно, но здесь мне было совсем не страшно одной, я не боялась таинственных болотных человечков, которые выглядывают из-за таких камней и, посверкивая разноцветными огоньками, заманивают тебя в трясину, хотя сама я о них писала. "Серый вервольф и Красные Шапочки" – второе по счету мое произведение, приз за лучшую книгу в серии "Страхи", самый продаваемый роман сезона и так далее. И полный кошмар в отношении содержания.
Если бы я могла написать о том, что чувствуешь, когда прислоняешься к этому странно вибрирующему источнику неизвестной энергии. О том, что после этого мне снова хочется жить, и не страшно вспоминать, как я в полуразрушенном многоквартирном доме на Брикстон-роуд кормила с ложечки парализованную мать сильно разбавленным малиновым сиропом, за две пинты которого я накануне вечером отдала истощенному, нервному фермеру с обвисшими усами свою единственную теплую куртку-пуховик и семьдесят обесценившихся фунтов. О том, как я, проходя по осыпающейся под ногами больничной лестнице, смотрела на мечущихся в бреду раненых, надышавшихся "дементрина", хрипящих и захлебывающихся в болезненном крике от жутких видений, отнимающих разум. О том, как мне приходилось хоронить своих близких завернутыми в простой черный пластиковый мешок, потому что гроб стоит слишком дорого, и его могут позволить себе только родные погибших на фронте – государство оплачивает им похороны. О том, как я водила во вновь открывшийся музей свой первый класс и тихонько клала руку на плечо тем, кто сипло шмыгал носом, когда безрукий гид рассказывал о первых бомбежках Ливерпуля и Глазго – в каждой из семей этих бледненьких детишек с торчащими от постоянного недоедания ребрами были свои потери. О том, как страшно было просыпаться одной в холодной квартире после того, как я позавчера выпила последнюю таблетку "Санаригуттура", а все тело продолжало трясти от лихорадки, но нужно было вставать и идти работать, потому что учителей катастрофически не хватало, а один из детей за день до этого, сам того не заметив, назвал меня мамой. И по более прозаической причине: только на госпредприятии в придачу к зарплате можно было получить бесплатный обед…
Господи, если бы можно было об этом написать! Но кто будет читать это? После войны прошло уже столько лет, а людям все еще хочется покупать только любовные истории со счастливым концом и обнимающимися на обложке прекрасной блондинкой и жгучим брюнетом. Или понарошковые ужасы, где в конце книги супергерой неизменно убивает исходящего липкой зеленой слизью монстра прямым попаданием острия зачарованного меча в правый верхний левый желудочек третьего сердца. И кто будет это издавать, даже если найдутся сумасшедшие читатели, желающие видеть в книгах правду, а не красивый вымысел? Мой агент панически боится связываться с такой литературой, и он не единственный в своем роде. Наверное, только эти камни знают, что я продала душу, и прощают меня за это, когда я обнимаю их крепко, до боли в пальцах, ломая ногти, и плачу, как в детстве. Боже, чертовы папарацци отвалили бы миллионы за такие снимки…
Здесь мне спокойно. Только после достопамятного понедельника, когда, страшно злая и недовольная, случайно заехав сюда после первого осмотра дома, я решила купить эту развалюху – из-за того, что можно будет часто приезжать к этим камням и лечить душу. После такого, подумала я, вытирая предательскую влагу со щек, не страшны никакие чертовы привидения, даже если бы они существовали на самом деле.
Домой я вернулась почти с легким сердцем и огромной охапкой цветов. Выскоблила ботинки о какую-то древнюю металлическую железку, торчащую возле порога, поставила букет в таинственный каменный вазон и отправилась на кухню ужинать. Достав из шкафа очередной набор для кимчхи, я автоматически отметила, что чего-то на кухне не хватает. И только когда, нащупывая дверцу холодильника-шкафа, я не увидела рядом с ней ружья, меня прошиб холодный пот. Я затихла, слушая тихое урчание микроволновки и ловя каждый звук в доме. Ничего. Я оглядела кухню, проверяя, не завалилась ли куда двустволка. Да нет же, я точно помню, что оставляла ее здесь.
"Ты не видел, кто утащил ружье?" – глупо спросила я у моего домашнего животного. Животное медленно оторвалось от обсасывания комариного трупика и потерло лапки.
"Случайно не ты?" – еще больше отчаиваясь, ляпнула я. Паук спокойно принялся за чистку задней пары ног и, увлеченный своим занятием, мне не ответил.
Я оперлась о стол. Так. Значит, в доме действительно кто-то есть. И этот кто-то завладел ружьем. Шутки кончились. Я опасливо покосилась в сторону окна: уже почти совсем стемнело, и в болоте бодро начали спевку многочисленные лягушачьи хоры. Микроволновка с громким щелчком закончила работу и вывалила лапшу по-корейски мне в тарелку. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности и автоматически схватилась за сердце. Но, если честно, мне было даже не страшно. Просто этот чертов дом слишком долго играл со мной в нечестные игры, и пора было дать ему отпор. Я нащупала телефон, достала из кармана халата визитку, не глядя, набрала номер и после того, как местный спутник соизволил соединить меня с отделением полиции, решительно потребовала достать мне из-под земли сержанта Паттерсона.