Кризис

Израиль, который никак не хотел смириться с принятыми границами, не видел никакой существенной разницы между расположением его границ в том или ином неприемлемом месте. Обреченный на враждебное отношение со стороны арабов, он стремился создать как можно более широкий пояс безопасности и сохранить все свои завоевания. В результате этого поражения арабские страны под руководством президента Египта Насера заняли вызывающе непримиримую позицию. На саммите Лиги арабских государств в Хартуме они приняли принцип трех «нет»: «Нет мира с Израилем, никакого признания Израиля, никаких переговоров с ним». Началась война на истощение, в рамках которой Советский Союз создал систему противовоздушной обороны, состоящую из зенитно-ракетных комплексов, размещенных вдоль Суэцкого канала. В 1970 году в Иордании произошел переворот по инициативе Организации освобождения Палестины. Сирия вторглась в Иорданию в поддержку ООП, вооруженные силы Соединенных Штатов были приведены в боевую готовность, и кризис закончился изгнанием ООП из Иордании.

После этого арабские страны разрывались между своим идеологическим и религиозным неприятием существования израильского государства и практической реальностью, заключающейся в том, что они не могли изменить статус-кво, кроме как с помощью той или иной формы дипломатии. Умеренные арабские правительства, такие как Иордания и (при Насере – неоднозначно) Египет, нащупывали свой путь к формуле, которая приняла Израиль на его довоенных (1967) границах (то есть линиях перемирия 1947 года). Но до урегулирования статуса арабских палестинцев они не позволят ничего другого, кроме прекращения состояния войн – иной формы перемирия – вместо полного мира, которого требует Израиль.

И в дальнейшем палестинский вопрос пребывал в еще большем тупике из-за позиции палестинских националистов, которые отказывались признать законность Израиля на любых условиях. Сирия отказывалась вести переговоры при любых обстоятельствах; она возражала против самого существования Израиля, а не его границ. Ирак усиленно добавлял свой вес к весу радикалов, как поступали и Ливия, и Алжир. ООП, претензия которой на то, чтобы представлять всех палестинцев, еще не была признана арабскими государствами, призывала к созданию светского государства в Палестине, то есть к исчезновению Израиля. А сам Израиль все больше и больше отождествлял свою безопасность с присутствием на Западном берегу. Этот тупик блокировал дипломатию Ближнего Востока на все годы между войнами 1967 и 1973 годов.

Символом тупика была резолюция 242 Совета Безопасности ООН от 22 ноября 1967 года. В ней говорилось о «справедливом и прочном мире» в «безопасных и признанных границах», но не содержалось определения ни одного из предложенных прилагательных. Отвергнутая некоторыми арабскими государствами, истолкованная теми, кто принял ее, а также Израилем в соответствии с их предубеждениями, эта резолюция стала скорее выражением тупика, чем средством его разрешения. Те арабские лидеры, которые были готовы к переговорам, трактовали ее как требование полного возврата Израиля к границам, существовавшим до июня 1967 года. Израиль же утверждал, что ни одна из его довоенных границ не была безопасной; он настаивал на сохранении части оккупированной территории каждого из своих соседей. Чтобы вдвойне убедиться в том, что его интересы защищены, Израиль выдвинул требование, столь же разумное, сколь и невыполнимое: чтобы арабские государства вели переговоры с ним напрямую. Другими словами, Израиль потребовал признания в качестве предварительного условия переговоров.

Арабские государства, чтобы их не обманули, прежде чем они обратятся к дипломатии, добивались признания своих территориальных требований. Ни один арабский лидер, каким бы умеренным он ни был, не мог согласиться с притязаниями Израиля и выжить в атмосфере унижения, радикализма и советского влияния того периода. Ни один израильский премьер-министр не мог остаться на своем посту, если отказывался от претензий на некоторые из оккупированных территорий в качестве платы за участие в переговорах. Израиль питал иллюзию, что сможет как приобрести значительную территорию, так и достичь мира. Его арабские противники предавались противоположной иллюзии – что они могут вернуть себе территорию, не предлагая мира.

Египет стал ключом к ближневосточной дипломатии. Тактическая необходимость подкрепила тот факт, что Египет заработал своими размерами, традициями, культурным влиянием и жертвами в серии арабо-израильских войн. Египет был самой густонаселенной арабской страной, культурным центром региона. Его учителя были основой образовательной системы арабского мира; его университеты привлекали студентов со всего региона. У него была самая длинная непрерываемая история среди всех наций, за исключением Китая. И он принял на себя основной удар арабо-израильского конфликта. И как монархия, и как республика, он вел борьбу, которая вышла за пределы узких египетских национальных интересов. Он принес своих молодых людей в жертву делу арабского единства и палестинского самоопределения. При этом потерял Синайский полуостров и неоднократно рисковал своим национальным единством. Египет заслужил право заключить мир.

Но, оставаясь президентом, Насер сковывал Египет своими противоречивыми действиями. Он показал общую готовность участвовать в мирном процессе, хотя и во имя невыполнимой программы. Потребовал возвращения Израиля к границам 1967 года в обмен на отказ Египта от враждебного отношения; поставил переговоры о мире в зависимость от израильского урегулирования с палестинцами, а затем от требования ликвидации еврейского государства. Также Насер не стал бы вести прямые переговоры с Израилем. Скорее Америку попросили бы добиться ухода Израиля с оккупированных территорий, взамен чего Насер наделил бы нас преимуществом от восстановленных дипломатических отношений. Тем временем Каирское радио оставалось центром антиамериканской – а точнее, антизападной – пропаганды на всем Ближнем Востоке. Короче говоря, Насер хотел вести арабский мир с антиамериканской позиции, чтобы представить любые уступки, которых он добивался, как завоеванные воинственными арабами, поддерживаемыми советским оружием и советским дипломатическим прикрытием. Соединенные Штаты не были заинтересованы в оправдании такого курса.

В сложившейся тупиковой ситуации роль Советского Союза колебалась от проявления враждебности до полной растерянности. Его поставки оружия способствовали росту непримиримости арабов. Но это не привело ни к чему хорошему, кроме как к увеличению опасности тупиковой ситуации; он не мог ее устранить. СССР так и не удалось выбрать для себя одну из дилемм. Односторонне одобряя все позиции своих арабских подопечных, он не мог продвигать ни переговорный процесс, ни собственную роль. В силу этого у нас не было причин поддерживать программу бичевавших нас арабских радикалов; в том маловероятном случае, если бы мы вдруг изменили нашу точку зрения, нам не понадобился бы Советский Союз в качестве посредника. Другими словами, Москва могла бы внести эффективный вклад в решение, только в какой-то степени дистанцируясь от требований арабов и, таким образом, поставив под угрозу некоторых из своих друзей в арабском мире. Но если бы она этого не сделала, то рисковала бы поддерживать цели, которых не могла бы осуществить, и тем самым не могла бы не вызвать презрения как страдающая немощью. Москва могла раздувать тлеющие угли кризиса, но, как только те перерастали в пламя, могла использовать их в своих целях, только разжигая конфронтацию между великими державами, чего до тех пор тщательно избегала.

Как и другие игроки, Советский Союз выжидал. Он выступал в роли адвоката арабов, но не смог продвинуть их дело; он выиграл время за счет поставок оружия, но это только увеличило степень возможного насилия, не изменив при этом лежащих в его основе реальностей.

У Америки не было никакого интереса в навязывании урегулирования Израилю под всесторонним давлением, поскольку это укрепило бы убеждение в том, что с Америкой лучше всего бороться с помощью вымогательства. В арабском мире нам нужно было усилить умеренных против радикалов, правительства, связанные с Западом, против подопечных вассалов Советского Союза. Поэтому мы принципиально отказались от каких-либо уступок Египту, до тех пор пока Насер (или его преемник Анвар Садат, если на то пошло) опирался на антизападную риторику, подкрепленную присутствием советских боевых войск. И мы не видели никакого смысла действовать совместно с Советским Союзом, пока позиция Москвы совпадала с радикальной арабской программой. Рано или поздно, как мы были убеждены, Египет или какое-либо другое государство признают, что опора на советскую поддержку и радикальную риторику гарантировала полный крах их устремлений. В этот момент Египет мог бы пожелать ликвидировать советское военное присутствие («выслать» – вот слово, использованное мной во время сильно раскритикованного брифинга 26 июня 1970 года) и рассмотреть достижимые цели. Тогда настал бы момент для крупной американской инициативы, которая, в случае необходимости, подтолкнула бы наших израильских друзей к новым подходам.