Охота на Мясника

Ирина и Крюков в недоумении взглянули друг на друга, словно случайно встретившиеся кошка с собакой. Из смущения их вывел писк крюковского мобильника.

— Да? Нет! Сейчас еду, — Крюков убрал трубку в карман и обратился к Семену и Ирине. — Братцы, мне надо ехать. Боевая труба зовет. Тебя подвезти? — спросил он Ирину — Не надо, за мной мой Антон заедет.

— Он давно тебя ждет, — сообщил Крюков. — Когда я шел сюда, его гнилая синяя "копейка" стояла возле мусорных баков. Самое подходящее для нее место. Прах к праху…

Он опять сообразил, что сострил не ко времени и проворчал:

— В общем срамота, а не тачка. Давно бы новую купил.

— Это вообще-то не его машина, она за нашим банковским гаражом числится. Рухлядь, конечно, но мы с этим что-нибудь придумаем. Так как мое дело? — упрямо напомнил Зелинский.

— А ты разве еще не понял? — удивился Крюков. — Я им уже занимаюсь.

И тебе советую чем-нибудь заняться. Тебе необходимо хоть немного отвлечься. Что там по ящику?

Крюков нажал кнопку пульта. Сам он редко включал телевизор. То времени не было, то желания. Новостей он принципиально не смотрел чтобы не раздражаться из-за всякой ерунды. Еще меньше ему нравились бесконечные интервью и ток-шоу. Он не мог понять, то ли люди резко глупеют, оказавшись перед телекамерой, то ли их, таких, специально отбирают и выращивают.

Ему было смешно, когда он слышал о насилии, якобы переполняющем западные боевики. С таким же успехом в пропаганде насилия можно было бы обвинить сказочников братьев Гримм. С экранов телевизоров и в самом деле лились потоки насилия, но источниками их, увы, была сама постсоветская действительность.

Крюков скорее запретил бы всякие криминальные телепатрули и хроники, которые спешили подать обывателю к завтраку полдюжины свежих с хрустящей корочкой, а на сон грядущий пару разложившихся трупов.

Не отставали от них парламентские поединки — бои без правил по системе "нон-стоп" — и демонстрации публичных актов вандализма: гарантов — над конституциями, ветвей власти — над народной задницей, а оппозиции — над властью и народом вместе взятыми.

А с приближением выборов смотреть телевизор стало просто невозможно. Невольно вспоминался завет Аристида Справедливого своим и чужим избирателям: "Всех политиков — в один бы мешок, да в речку"!

Вот и сейчас на экране разглагольствовал один из клоунов. Одет он был в военную форму и звали его генерал Павлов. Он был сравнительно молод и горяч. Говорил генерал, как и полагается военному, "о войне в Корее и о порядке в батарее". То есть обо всем и ни о чем, благо за последние годы он отметился в борьбе с прихватизаторами, оттоптался на успевшей облысеть шкуре дерьмократов, потом резко переменил курс и врезал с плеча красножопым заглотчикам.

Теперь генерал целиком переключился на защиту нравственности. Видимо в связи с кончиной академика Лихачева генерал всерьез решил претендовать на роль Совести Нации.

Из генеральского выступления Крюков сделал вывод, что главные враги нравственности и духовности россиянина — это подлый блок НАТО и продажное российское телевидение. А гаранты нравственности — святой Пушкин, святой Ермак (первый сибирский воин-интернационалист) и святой Кутузов.

Генерал приглашал всех поголовно отдать на выборах голоса за КГМ — "Конгресс Гражданского Мужества". В народе, правда, название расшифровывали как "Куча Говна и Мусора". Как и большинство представленных в парламенте партий, КГМ не имел ни программы, ни малейшего представления о том, как вытаскивать страну из дерьма. Ничего кроме пары-тройки дешевых популистских лозунгов. Смотреть и слушать подобный бред мог бы разве что полностью парализованный человек, лишенный возможности выключить телевизор или позвать на помощь. При виде мудрого политика лицо Крюкова исказила гримаса страдания. Он поднялся.

— Ладно, я поколбасил. Завтра созвонимся, — сыщик крепко стиснул руку Семена и хлопнул по плечу. — Держись.

Семен закрыл за ним дверь. Ирина тем временем заглянула на обратную страницу еженедельной газеты, где печаталась программа телевидения на неделю.

— По первой программе какой-то "Миллениум". "Тысячелетие". Кажется это фантастический сериал. В самый раз, чтобы отвлечься.

Она щелкнула пультом, переключая программу. На экране возник интеллигентного вида бородатый ведущий.

— А где же фантастика? Где "Миллениум"? — спросила Ирина — Наша программа называется "Миллениализм", — поправил ее ведущий.

— Это что еще за фигня?

— Это слово означает "Синдром конца тысячелетия", — сообщил с экрана ведущий. — Этой проблеме и будет посвящена наша сегодняшняя передача.

— Это не фильм, я ошиблась, — призналась Ирина и выключила телевизор.

— Повторяю, слово "миллениум" означает синдром конца тысячелетия! — ведущий ослепительно улыбнулся.

В телестудии раздались записанные на пленку аплодисменты. Выглядело это так, словно ведущий сказал что-то умное. Перед камерой сидели гости, напротив них, как водится, зрители, приглашенные в студию.

Чувствовали они себя, конечно, не такими полными идиотами, как например, исходящая слюнями аудитория кухонной феерии Андрея Машиновича "Хлебосол вприглядку". По крайней мере они не рисковали нажить язву желудка.

Но многие переместились сюда из соседних студий с записи программ "Угадай и отними", "Болваны-меломаны" и "Страна дураков". В смысл происходящего они въехать не могли, как ни старались. Многие совершенно осоловели в испепеляющем жаре юпитеров и задремали. Всплески аплодисментов будили и пугали их. Некоторые вздрагивали и роняли на пол предметы, забывая, что передача идет в прямом эфире.

Ведущий расхаживал между участниками и гостями с умным видом.

Речь держал один из докладчиков, молодой человек в массивных очках.

Говорил он неторопливо, держался солидно. Так, что все присутствующие ощущали весомость его слов.

— Таким образом, — важно вещал докладчик, — с наступлением двухтысячного года нас ожидает компьютерный конец света. Все компьютеры, у которых в программе вместо полной даты — тысяча девятьсот девяносто девятый год — будут стоять только две последние цифры — девяносто девятый — просто сойдут с ума. А таких машин у нас большинство. Наше правительство и органы массовой информации явно недооценивают опасность. Так американцы, хотя их компьютерный парк значительно совершеннее нашего, уже запаслись продуктами, горючим, батарейками и прочими аккумуляторами на несколько месяцев.

— Реникса! Чепуха! — вскочил с места другой гость, видимо оппонент первого. Его почти облысевшую голову венчал задорный вихор. — Бред собачий! Россия — это вам не Америка! У нас полтора компьютера на сто тысяч населения. Даже если один-два испортятся, ничего страшного не произойдет!

— А если откажет бортовой компьютер самолета, на котором вы будете в этот момент лететь?

— Я Новый год дома встречаю, в кругу семьи. Что и всем вам советую, — не сдавался его оппонент. — Меньше шляться надо.

— А если такой самолет упадет на тот самый дом, в котором вы встречаете Новый год в кругу вашей семьи? Или, возьмем менее трагическую ситуацию, нарушатся банковские расчеты. Ваши деньги по ошибке отправят неграм в Африку или вам перечислят деньги за сто лет и один месяц. Чем отдавать потом будете?

— Не беспокойтесь, — рассмеялся оппонент. — Вы их только отсчитайте, а как дальше быть — это моя забота.

— Это не ответ. Нарушится вся финансовая структура. А энергосистемы? Мы же посреди зимы можем остаться без тепла и света! А оборона?

— Боитесь, что в новогоднюю ночь на нас американцы нападут? — съязвил оппонент.

— Я боюсь, что по вине вышедшего из строя компьютера произойдет самозапуск ядерных ракет стратегического назначения. А международная обстановка сегодня так накалена, благодаря очередной выходке господина президента, что натовцы и впрямь могут расценить это как демонстрацию нашего ядерного потенциала и начало войны и примутся их сбивать. А потом ответят. И тогда война действительно начнется!