Страница 5 из 11
– Помогите!
Антон и Витька переглянулись, не решаясь двинуться с места.
– Ну, быстро! – прикрикнула на них она. – Вторая операционная.
Ребята послушно ухватились за ручки. Колесики каталки подпрыгивали на стыках плитки, и голова девушки моталась из стороны в сторону. Каталка въехала в широкие двери и замерла у операционного стола.
Санитарка ухватила девушку за одежду и кивнула ребятам.
– На счет три. Раз, два, три…
Девушка оказалась на столе. Держа руки, одетые в стерильные перчатки на весу, подошел врач и склонился над ней. Санитарки подключали какие-то аппараты. Медсестра в белом халате закрепила на пальце девушки датчик и на экране побежали зеленые линии.
– Давление?
– Двести двадцать на девяносто.
– Скверно.
–Давление растет…
Если бы не спешка, с которой врач боролся за жизнь девушки, ни Антон, ни Витька не оказались бы в операционной. Но сейчас все были заняты, и никто не обращал на них внимания. А сами они растерялись и так и стояли поодаль, как зачарованные наблюдая за действиями людей в белых халатах. И хотя на них тоже были такие же халаты, вряд ли от них была бы сейчас какая-то польза. От волнения Антон забыл все, чему его учили, и уже совсем не понимал, что происходит. Ему казалось, что каждый из находившихся здесь людей живет своей отдельной жизнью, и что во всех этих действиях нет никакого смысла. Рукавом халата Антон вытер пот, градом катившийся со лба. Да, хороший же из него выйдет врач! Он снова посмотрел на Витьку, но тот не глядел в его сторону. Он внимательно наблюдал за действиями хирурга. Быстро же он пришел в себя, пожалуй, из него врач все-таки получится! Антон снова взглянул на стол, туда, где в окружении белых халатов умирала девушка, такая молодая. Кто-то из санитарок назвал ее возраст – двадцать три года.
Очнулся он, когда доктор поднес к груди девушки электроды дефибриллятора, называемые среди медиков «утюгами»:
– Четыре тысячи вольт. Разряд… Еще разряд.
Тело девушки подпрыгнуло и снова упало на стол. На экране горела прямая линия.
– Еще разряд…
Сейчас сердце девушки либо забьется – либо нет. И тогда она умрет. Время неумолимо уходит.
– Нет пульса!
– Повысить до шести тысяч. Еще раз! Все в стороны!
На кардиографе прямая линия.
– Она мертва.
– Проклятье!
Антон по-прежнему стоял не двигаясь. Как быстро все произошло. Он чувствовал себя ужасно.
–Мы сделали все, что могли. Слишком сильные повреждения. Запишите – смерть наступила в двадцать три – пятнадцать.
Доктор медленно стягивал окровавленные перчатки.
Павел пришел в себя в палате интенсивной терапии. Врачи сделали все что могли, они несколько часов боролись за его жизнь.
Сквозь рвущую на части боль и пелену перед глазами он увидел, склонившуюся над ним медсестру. Она держала его за руку. Павел попытался спросить – что с ним, но язык не слушался, а от малейшего движения веками боль только усиливалась. В ушах звенело так, что от этого шума голова готова была расколоться на тысячу частей.
– Вам не нужно сейчас разговаривать. Все уже позади, теперь все будет хорошо. Отдыхайте.
Голос у нее был глухой и словно пробивался через толстый слой ваты. Чувствуя, как его руки коснулась игла, Павел закрыл глаза и снова провалился в бессознательное состояние.
Когда он снова пришел в себя, голова уже болела не так сильно, и он даже сумел спросить:
– Что со мной?
Медсестра улыбнулась ласковой, ободряющей улыбкой.
– Вам нельзя разговаривать. Вы сильно ударились головой, поэтому вам нужно лежать.
Павел попробовал пошевелить руками, но они его не слушались. Он попытался вспомнить, что же все-таки случилось. Последнее, что он помнил, как боковым зрением увидел огромную махину, надвигающуюся прямо на них с Таткой. Татка?
Сердце сжалось, и боль снова вернулась, вгрызаясь в тело. Он еще успел еле слышно прошептать:
– Тата… Как она?
– Вы не волнуйтесь, вам нельзя волноваться.
Голос девушки в белом халате затих где-то на полуслове. Он уже потратил последние силы и снова провалился в сон.
В коридоре лечащий врач Павла разговаривал с его отцом.
– Это просто чудо, что не пострадали внутренние органы. Перелом ноги не опасный. Сотрясение мозга, я думаю, тоже пройдет без последствий. Будем надеяться. Сейчас самое главное, что он пришел в себя. Извините, мне пора.
Доктор пошел дальше по коридору.
Константин Алексеевич присел рядом со своей женой, которая вот уже какой день отказывалась покидать больницу. Она как-то вдруг постарела, ссутулилась, и жалкая потерянная сидела на стуле у дверей, ведущих в реанимацию, где боролся за жизнь ее единственный сын. Она отказывалась от помощи медсестер, пытавшихся напоить ее успокоительным, и только с надеждой смотрела на каждого выходящего из реанимации врача в белом халате. Она ничего не спрашивала, они сами задерживались на минуту возле нее.
– Он все также.
– Уже пришел в себя.
– Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо. Отправляйтесь домой, поспите.
Но она не трогалась с места.
И вот сейчас доктор сообщил, что опасность миновала. Константин Алексеевич обнял жену.
– Любочка, с ним все будет в порядке. Доктор сказал – он обязательно поправиться. Пойдем, тебе нужно отдохнуть.
Он помог женщине подняться. От усталости ноги не держали ее, и Константину Алексеевичу пришлось буквально нести ее на руках. Несчастье с сыном и будущей невесткой сломило пожилую женщину. Только бы ее сердце выдержало. Константин Алексеевич подумал о том, что Павел еще не знает о смерти Татки. Ну, за что им это?
Все было как-то не так, неправильно. Очнувшись в палате реанимации и не почувствовав никакой боли, Татка сначала даже подумала, что это просто сон. Сейчас она проснется и вернется эта мучительная рвущая тело на куски боль, которую она почувствовала там, в машине, за секунду до того, как потеряла сознание. Она должна вернуться, ведь Татка прекрасно помнила, как жесткие рваные края искореженной машины со всех сторон сдавили ее, сминая собой плоть, ломая кости. Но боли почему-то не было. Напротив, она чувствовала необычайную легкость и эйфорию. Вот только что-то было совсем не так. Она словно летела.
И тут она увидела свое тело, лежащее внизу на столе, и людей в белых халатах, склонившихся над ним. Высокий, довольно молодой мужчина с небольшой аккуратной бородкой и добрыми усталыми глазами, как и все облаченный в белый халат прижал к ее груди какие-то железки – подобное Татка не раз видела в фильмах – и скомандовал остальным:
– Разряд…
Что он делает? Сейчас Татку пронзит электрический ток. Зачем? Она хотела закричать: «Подождите!». Но не смогла произнести не звука. А тело уже выгнулось над столом и снова упало. Татка зажмурилась, готовясь к боли, но ничего не почувствовала. Она снова посмотрела вниз. Вниз, туда, где было ее тело. Но как же тогда она его видит? Бред какой-то. Рядом с операционным столом мерцал экран кардиографа, на котором светилась ровная прямая линия.
– Пульса нет.
– Она мертва.
– Проклятье.
– Мы сделали все, что могли. Слишком сильные повреждения. Запишите – смерть наступила в двадцать три – пятнадцать.
О чем они говорят? Какая смерть? Кто умер? Она жива. Вот же она, все видит и слышит. Татка снова попыталась закричать:
– Я здесь, я жива!
Но опять не смогла произнести ни звука. Ее охватила паника. Как же так? Что происходит?
Она рванулась вперед, еще не понимая зачем и чего хочет. Но ведь она должна что-то предпринять, что-то такое сделать, чтобы они поняли…
Молодой парень, до этого столбом стоящий в сторонке и растерянными глазами наблюдавший за всем происходящим, вдруг поднес руку ко рту и быстро рванул из операционной. Татка не успела отскочить. Парень, словно не замечая ее, продолжал свое движение. Вот он совсем рядом. Татка напряглась, ожидая столкновения, но парень легко пришел сквозь нее и скрылся за дверью, ведущей из операционной. А Татка так и застыла посреди палаты, не в силах понять, что же произошло.