Грешник

И все это принадлежало мне. На Манхэттене.

Каждый раз, когда я запиралась на ночь на три засова и три цепочки, то напоминала себе, что у меня нет соседей по комнате, которые не давали бы мне спать, или ели бы мою еду, или занимали крошечную ванную… или с которыми можно было бы поболтать с утра за чашкой кофе. Или, свернувшись калачиком на тесном диванчике, смотреть Netflix, мечтать и делиться надеждами. Например, как я надеюсь, что Гай Бейкер наконец-то меня заметит и возьмет с собой в кругосветное путешествие на своем пятидесятифутовом паруснике, и мы, теперь уже вдвоем, продолжим нашу работу в «Оушен Альянс». Мы влюбимся по уши, как описывают в любовных романах, которые я читаю каждый вечер. Но подобная любовь для меня подобна обещанию, которое никогда не будет выполнено.

Что звучит довольно драматично, понимаю. Мне всего двадцать три; у меня впереди целая жизнь, чтобы влюбиться. Но терзавшее меня одиночество казалось намного старше двадцати трех лет.

В тот ранний апрельский вечер, по пути от метро, я пыталась отрешиться от дерьмового дня с помощью своей любимой фантазии. В которой мы с Гаем плывем вокруг Гибралтарской скалы или вдоль побережья Кейптауна – неважно где, – выполняя миссию «Оушен Альянс», при этом оба увлечены и неутомимы. В данной фантазии мы возвращаемся на его яхту после изнурительного дня на траулерах и мусорных баржах, где вытаскивали тонны пластикового мусора из воды. В крошечной каюте он смотрит на меня, усталый, но счастливый, и мы бросаемся в объятия друг друга. Он отчаянно целует меня, затем обхватывает мое лицо своими огромными, загрубевшими ладонями, пристально смотрит своими светло-голубыми глазами, как будто не в силах отвести взгляд.

– Люси, – хрипло произносит он. – Без тебя я больше никогда не захочу этим заниматься.

Я с трудом сглатываю, задыхаясь от эмоций.

– Тебе никогда и не придется.

Мой любимый диалог. Он состоялся уже тысячу раз в моих жалких фантазиях. Фразы, которых я набралась из сотен любовных романов, заполонивших мою квартиру. Книги занимали большую часть стены, на которой больше не осталось места ни для чего.

Я завернула за угол к своему дому. Перед моим мысленным взором мы с Гаем падали на кровать, достаточно широкую для двоих, и море мягко нас покачивало, но в следующее мгновение я резко остановилась, и у меня перехватило дыхание.

Он мертв.

Слова всплыли в голове прежде, чем глаза осознали увиденное: мужские ноги, длинные и стройные, с рельефными мышцами. Обнаженные и алебастрово-белые. Белизны фарфора или мрамора. Как будто сам Давид Микеланджело упал на асфальт.

Я огляделась в тусклых сумерках. Все было тихо, если не считать звуков «Телемундо»[2] из открытого окна миссис Родригес на третьем этаже.

Я сделала шаг. Потом еще один. Телефон уже сжимала в руке, готовясь позвонить в 911. Но пальцы не слушались, мой взгляд был прикован к этим слишком идеальным ногам. Они казались ненастоящими. Сюрреалистичными.

«Возможно, это манекен. Не стоит звонить в полицию только из-за того, что универмаг свалил мусор на твоем заднем дворе».

Если это всплывет на работе, мне ни за что такого не забудут. «Глупышка Люси», – скажет Эбби Тейлор, качая головой, в то время как на ее камере будет гореть красный огонек записи. Не бывать этому. В «Оушен Альянс» я почти ни с кем не разговаривала, разве что во время совещаний, да и то только чтобы поддержать мнение большинства по какому-нибудь вопросу. Даже если на самом деле была несогласна. Даже если у меня были свои собственные идеи.

Теперь я приблизилась достаточно и поняла, что это определенно не манекен, а мужчина. И его тело такое же безупречное, как и ноги. Незапятнанное. Ни шрамов, ни веснушек, ни волос, кроме густой копны черных кудрей на голове. На фоне светлой кожи они казались темнее ночи. Мужчина лежал на животе (я отвела взгляд от идеальной, упругой округлости его ягодиц), закрыв глаза и положив голову на мускулистое предплечье. Другая рука – правая – была вытянута на земле, как будто он тянулся за чем-то, когда…

«Упал?»

Я перешагнула через его крыло – о боже, о боже, о боже мой! – и остановилась возле мужчины. Настолько близко, насколько хватило смелости. Его лицо завораживало. Полные губы, острые скулы и густые брови, черные как смоль. Он напоминал скульптуру эпохи Возрождения. У него был прямой греческий нос и настолько совершенная, точеная линия подбородка, что возникали сомнения в их человеческой природе.

«Не совсем человек? Глупышка Люси, ты разве не заметила эти крылья?»

Я заставила свои глаза принять увиденное.

Это не плед частично прикрывал спину мужчины.

И не сумеречные тени играли злую шутку с моим зрением.

Между идеальными лопатками незнакомца росли два огромных крыла, покрытых длинными блестящими черными перьями. Каждое было длиной с его тело, и при ходьбе их кончики, вероятно, достигали лодыжек. По моим подсчетам, размах крыльев должен был составлять более двенадцати футов.

«У него был размах крыльев».

Я невольно тихо вскрикнула, когда полные губы мужчины приоткрылись, а затем он внезапно сделал мучительный вдох, как будто долго задерживал дыхание. Со стоном выдохнул, и от этого звука по моей спине пробежала дрожь, в равной степени от страха и странного, дразнящего трепета.

Кем бы ни было это существо, оно живое. Я нервно покрутила в руках свой телефон.

«Куда ты собираешься звонить? В 911 или в службу контроля за животными?»

Из меня едва не вырвался безумный смешок, но в этот момент мужчина открыл глаза. Смех превратился в сдавленный вскрик, и телефон выпал из моих трясущихся рук.

Глаза незнакомца были абсолютно черными. Ни радужки, ни белков. Зрачки – если они у него были – терялись в чернильно-черных озерах. В те несколько секунд, которые показались вечностью, у меня мелькнула лихорадочная мысль, что его глаза вовсе не черные, а пустые. У них не было цвета. Света. Тепла.

Ничего хорошего…

Я не могла сказать, смотрит ли он на меня, но чувствовала его взгляд. Он меня видел. Ониксовые глаза пронзали насквозь, словно ледяной клинок. Я задрожала и покачнулась, чувствуя, как меня затягивает в эту бездонную черноту. Пропасть, из которой не было пути назад.

Мужчина оторвал от земли вытянутую руку и, потянувшись ко мне пальцами, прерывисто и хрипло прошептал:

– Помоги мне…

Я отшатнулась. Ударилась затылком о кирпичную стену, и меня поглотила тьма.

2

Огонь факела подрагивает, отбрасывая танцующие тени на Окровавленные стены. Камни скользкие от крови. Пол тоже, и здесь так темно. Крики эхом разносятся по узкому коридору. Его крики, поднимающиеся из самых недр храма. Коридор расширяется, превращаясь в камеру. Тела – четыре из них – лежат на каменном полу, под их головами лужи крови, пропитавшей спутанные черные волосы. Пятое тело – женщина, все еще жива. Она стоит на коленях, связанная и с кляпом во рту. Смотрит на кричащего мужчину. Он тоже связан, его твердая, мускулистая плоть порезана в дюжине мест, все тело изуродовано пытками.

Их взгляды встречаются над пропитанными кровью камнями, воздух наполнен смертью и болью. Он качает головой, в его глазах агония. Яркая и острая. В свете факела поблескивает приставленное к горлу женщины лезвие. И снова раздаются его крики, хриплые и рваные; он бьется в своих оковах, как одержимый. Молниеносное движение, и кровь льется потоком, а женщина падает на камни, которые сотканы из тени, проваливаясь в темноту. Крики мужчины – теперь с оттенком ярости – несутся ей вслед.

Вопли превращаются в крик ворона, черные крылья расправляются…

Затем слышится мольба, сдавленная от горя:

– Прости меня…

Ахнув, я распахнула глаза. Резко села спиной к стене на пустой площадке. Сумеречные тени сгущались по мере того, как садилось солнце. Я потеряла не меньше часа на… что?

2

Telemundo – вторая по величине испаноязычная телекоммуникационная компания США после своего главного конкурента в испаноязычном сегменте телезрителей – компании «Унивисьон». (Здесь и далее – прим. пер.)