Хорошие парни не пьют коктейли

– Стоять! Не двигаться! Руки вверх! – гортанно-высокий, как клёкот хищной птицы, голос располосовал мои раздумья. Так как я и до приказа стоял и не двигался, мне оставалось только поднять руки. Но поднятие рук по определению является движением. Выходит, что выполнить команду, не нарушив её же, невозможно. На мою голову обрушилось что-то, выключающее внутренний и окружающий миры, и после короткой тяжёлой вспышки всё погасло.

Включение ощущений и внешнего мира предсказуемо оказалось болезненным и тошнотворным. Попытки привести тело в движение увенчались успехом только в области головы. Несмотря на горячо пульсирующую резь в основании затылка, шея исправно поворачивалась влево и вправо, глаза синхронно открывались и закрывались, а ноздри проводили к обонятельным рецепторам запахи жасмина, ванили, прокисшего пота, крови и телесных выделений, названия которых я не знал. Оглядевшись, я определил, что нахожусь в человеческом жилище, похожем на дом моих родителей, и привязан к деревянной опоре, поддерживающей крышу. Вокруг было многолюдно. В скупом свете электрической лампы, свисающей с потолка, я насчитал семь человек: четверо лежали на полу возле узкой кровати, двое склонились над столом и сосредоточенно разглядывали скатертью расстеленную на нём карту, а последний стоял возле меня и с расстояния в две ладони изучал мое лицо. Точнее, не последний, а последняя – оценив лицо, собранные в пучок волосы и фигуру, я пришёл к выводу, что передо мной стоит женщина.

– Не ожидал, что тебя бабы уделают, а? – гортанно-клокочущим голосом спросила женщина.

– Не ожидал, – согласился я. Никаких ожиданий на счёт уделывания у меня не было.

– Думал, против баб воевать – так в миг и на халяву героем станешь?

– Не думал, – ответил я, приметив, что остальные шестеро тоже обладают женскими чертами.

– Да знаем мы, чем вы мужики думаете. Свистулькой своей думаете! – крикнула одна из женщин, прежде поглощенная созерцанием карты.

– Думаете, что у всех женщин топографический кретинизм! – вторая женщина утвердительно ткнула указательным пальцем в карту. – А мы, между прочим, вот!

От криков товарок женщины, спавшие на полу, проснулись и, уперев в меня взоры, полные презрения, осуждения и ненависти, зашипели: – Вот же сволочь! Скот! Одно слово – мужжжик!

– Думаешь, я не знаю, о чём ты думаешь? – женщина, стоявшая рядом со мной, приблизила свое лицо так, что чуть не клюнула меня острым носом в глаз. От усилившихся запахов жасмина, ванили и пота дышать стало трудно. – Ты думаешь, что мы – женщины – слабые, мягкие и никчёмные, ручки в кровушке запачкать боимся, что у нас кишка тонка тебя порешить.

– Нет. Я думаю, что странно спать на полу, когда в доме есть кровать.

– Издеваешься, умник хренов? По-твоему, мы настолько тупые, что не знаем, для чего кровать нужна? – женщина всхрапнула, будто набирая слюну для плевка. – Нас семеро, а кровать одна. Если на ней не могут спать все, то никто не будет спать. Ясно?

– Не до конца. Почему в доме, где живут семеро, только одна кровать?

– Это называется боевым сестринством, так это работает. Ну да где тебе, мужику, понять.

– Да что ты перед ним распинаешься? Прикончим его! Грохнем! Заживо выпотрошим! Покажем, что он не в сказку попал! – перебивая друг друга, заголосили женщины. Слова боевых сестёр заставили меня задуматься, что из происходящего могло натолкнуть меня на мысль о попадании в сказку. То, что их семеро, а я один? Они как богатыри или гномы, а я как мертвая царевна или Белоснежка? Обе аналогии не выдерживают критики, начиная с того, что ни богатыри, ни гномы не били сказочных героинь по голове и не привязывали их к опорной балке.

– Тихо, – женщина-птица метнула в сестер ледяной взгляд и вновь обернулась ко мне: – Живым ты отсюда не уйдешь. Но прежде надо выяснить, что тебе известно. Если будешь хорошим мальчиком и расскажешь всё, что знаешь, в награду получишь быструю смерть. Обещаю.

– Награда, обещанная вами, не представляется мне желанной. Я недавно пересмотрел концепцию умирания, и теперь не ищу смерти ни на какой скорости. Впрочем, я знаю не так уж много, и чем больше узнаю, тем скромнее мне кажется багаж моих знаний. Хуже того, знания, которые я считал фундаментальными и незыблемыми, теперь вызывают у меня сомнения. Например, прежде я был уверен в том, что хорошие парни не пьют коктейли, а сейчас…

– Мой бывший такой же был, – перебила меня одна из женщин. – Говорил мне, что не пьёт. А потом оказалось, что пьёт, ещё как пьёт! Каждую субботу! И при этом ягнёнка невинного из себя строил – подумаешь, мол, что плохого, всего-то одна пина колада вечером в субботу. Я терпела. Месяц терпела, полгода, год. Думала, вдруг образумится, а он всё никак – что ни субботний вечер, то снова коктейль свой хлещет. Я уж и зелье отворотное в суп подмешивала, чтобы ему коктейли опротивели, и к ведунье ходила, и молитвы читала, свечки перед иконой Неупиваемой чаши ставила, и матери его жаловалась – все впустую. А в один день меня как громом поразило. Я поняла, что уже три года живу с чертовым алкоголиком. Три года, представляете?! Три года – это сто пятьдесят семь суббот, сто пятьдесят семь пина колад, сорок семь литров бухла! СОРОК СЕМЬ ЛИТРОВ!!! Это же смертельная доза, ни одна печень такого не выдержит, а мозги – мозги давно уж растворились в спирте. И как только я это осознала, то призналась себе в том, что спасать уже некого. Что мне оставалось? Продолжать надеяться на чудо? Ждать, когда оболочка человека, которого я когда-то любила, окончательно разложится и умрёт у меня на руках? Ну уж нет, я себя не на помойке нашла. У меня, между прочим, мечты были. Я простого женского счастья хотела, детей хотела, семью хотела нормальную! А этот алкоголик проклятый… НЕНАВИЖУ!!! Из-за коктейлей его, из-за пина колады этой сучьей ночью в субботу, когда он пьяный дрых без задних ног, подожгла хату. Ну и к ополчению примкнула, раз уж и терять-то нечего.

– Вот ты дура, – бесцеремонно припечатала поджигательницу одна из боевых сестер. – Надо было тебе самой начать закладывать. Побухай ты неделю-другую, мужик твой на живом примере увидел, насколько это отвратительно со стороны выглядит, и завязал бы тут же.

– Ты головой-то думаешь, что городишь? – взвилась третья сестра. – Мужик бы от такого только сильнее запил, потому что для мужиков пить в компании – отдельное извращенное удовольствие. Этим уродам только и подавай с кем-нибудь выпить, у них что ни друг или родственник, то собутыльник. Если мужика любишь и спасти хочешь, нужно быть готовой на жертвы. Я вот своему в карман пиджака пакетик со специальным порошком положила и в полицию позвонила. Приняли родимого в лучшем виде, на четыре года закрыли. Четыре года ни капельки спиртного в рот не брал. Мне, конечно, нелегко пришлось, но я ж знала, ради чего всё это.

– Так ты в ополчение сбежала, когда твой хахаль с кичи откинулся и тебя за жертву твою благородную от души отблагодарить захотел? – хохотнула четвёртая сестра.

– А у тебя с таким-то сход-развалом да рожей конской хахаля, поди, в жизни не бывало. Вот и прибилась к отряду нашему – на груди сестринской утешения искать, – в широкой улыбке пятая сестра показала крупные жёлто-коричневые зубы.

– Щас ты будешь зубы свои гнилые искать по всему полу, сучка!

– Ты кого сучкой назвала, свинота?!

– Ой, девочки, ну не ругайтесь вы! – в спор перелаивающихся женщин вмешался щебет до того молчавшей шестой сестры. – Я вот считаю, что иногда выпить в клубе какой-нибудь коктейльчик, вроде секса на пляже, это прямо то, что нужно. В голове после коктейля так легко и чуть-чуть щекотно становится, парни смешными делаются, и можно просто потанцевать, ни о чем не думая.

– Алкашка! Шалава! Шкура! Подстилка! Кукла крашеная! Пьянь подзаборная! – гавканье сестёр слилось в какофонию рубленых оскорблений.

– Видишь, пацан? – женщина-птица мотнула носом в сторону сестёр, которые от слов перешли к делу. Они выдирали друг у друга клоки волос, царапались, кусались, наносили удары кулаками и коленями в лицо, грудь, по глазам и ушам, под дых и в пах безо всякого стеснения. Обладательница поредевших жёлто-коричневых зубов перевернула стол, мощным пинком отломила от него ножку и принялась крушить товарок этой импровизированной палицей.