Она просто сказала «Да»

Татьяна Огнева-Сальвони

Она просто сказала "Да"

Un ringraziamento speciale a mio marito Roberto Salvoni e miei figli Alejandro e Natal! Vi amo, muchachos!

Часть 1. Период полураспада

Период полураспада – время T½, в течение которого система распадается с вероятностью 1/2. Если рассматривается ансамбль независимых частиц, то в течение одного периода полураспада количество выживших частиц уменьшится в среднем в два раза.

Википедия

Два дня кутили. Смеялись, ласкались в простынях, пили вино с обжигающими язык пузырьками. Мчались по ночной Москве: волосы по ветру музыке в такт. Огни фонарей хохочут в глазах. Шутили нон-стоп, и даже Борхеса обсуждали, потом в кино сходили, сели на задний ряд, ноги-ноги, ах, как у тебя там горячо, мр-р, а кто главный злодей, этот? – нет, в кино злодеи не очевидны, обычно самый добрый всех убивает, – да? надо же, м-м-м, иди ко мне. Как два пришельца с разных планет, случайно оказались на одном астероиде, ушли в самоволку на два дня, поэтому ни слова о своих галактиках, ни слова о спецзадании, космос подождет, надо насладиться здесь и сейчас вот этой близостью, утолить хоть немного тысячелетний голод по радости, окунуться друг в друга с головой… Как наваждение, ты мое наваждение, мне будто снова 17.

– Надо ехать, у меня самолет через три часа, – сказал он. Потянулся тигриной мощью, мускулы-мускулы, и вновь заграбастал всю без остатка. – Как же не хочу тебя оставлять! Увидимся еще?

– Конечно, – выскользнула из объятий, повернулась голым, гибким, яблочно-округлым, чарующим, так и укусил бы, и густые светло-русые локоны водопадом по гибкой спине. Взяла сигарету с тумбочки. – Только ты заплати мне, – сказала буднично, по-кошачьи посмотрела, зрачки в зрачки, ресницы длинные, брови дугой. Зажгла сигарету, затянулась. Уголками губ улыбается, как ни в чем не бывало. – Будешь?

Зачем у некоторых женщин такие необыкновенные, пухлые губы, что им все можно? Усмехнулся криво. По стенам потекла зеленая, обрыдлая горечь обыденной реальности. Зеленые, тягучие капли – шлеп, шлеп. Не бывает бесплатного сыра.

– Так и ты из этих? – сказал, чтобы побольнее. Порезче. А зеленые капли – шлеп, шлеп. – А я уж было поверил в удачу. Сколько?

– Ну, три давай. Для тебя большая скидка, чтоб ты продолжал верить в удачу, – засмеялась. Ветер вздохнул в раскрытое окно, нервно дернулась штора. Зубы – жемчуга, щеки в ямочках. Ни стыда, ни совести, или уже любить такую, или забыть да поскорее.

– По курсу Центробанка? – только и смог выдавить на прощанье. Кривая улыбка не сходила с лица: угораздило же, как вляпался. На прощанье заскользил взглядом по персиковым изгибам. «Де-евушка» – мелькнуло, защемило где-то в груди сладкое и совсем неуместное здесь, сейчас слово. Девушка лежала расслабленно-свободная в своей наготе, одна нога под покрывалом, а другая – изящная, длинная, родная – протянулась вдоль. Абсолют завершенности. Все также запредельно улыбалась. Порочная и непостижимая. Обманчиво-беззащитная, глаза-омуты, не смотри долго, а то утонешь. Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная моя… Живот твой из молока и меда, и перси твои как гроздья винограда… Эй, что это с тобой? Какая она тебе возлюбленная, какие перси, просто одна из этих, оказывается, они и такими бывают, что не догадаешься ни за что. Потряс головой, будто избавляясь от дурмана. Быстрым движением – скорее, скорее – выгреб даже мелочь из кошелька, чтоб поживописнее было. На чай, или что она там пьет. Оставил на тумбочке и ушел молча. Хлопнул скользкой дверью гостиничного номера. И только подушечки пальцев помнили еще, помнили марево теплого женского… Как мягкая булочка из детства с изюмом… Как же мог так ошибиться? А ведь почти поверил в чудо, поверил, что наконец-то нашел ее, свою единственную, ту самую… Прочь, прочь!

«Так ты из этих?» Да пошел он! Таких, как я, не бывает, – думала про себя, и равнодушно смотрела, как капает со стен зеленая слизь. Нормальная я! Нормальная! Грациозно спрыгнула с кровати, встрепенулась вся, потянулась – вверх-вверх всем своим гибким телом перед зеркалом, что во всю стену. Изогнулась, ну краси-ивая же. От длительных ласк грудь отяжелела, рекламно-упругая. Тонкие пальцы, маслины ноготков. Присела на край кровати, прямо напротив зеркала. Ноги гладкие, длинные врозь. Дробно дрожа, рассыпались, покатились маслины по ребрам, по бедрам, по молочному животу. Туда, туда, где все ждет награды. Нравилось смотреть на себя, растягивать свой десерт. С ними же не расслабишься, только изображать научилась достоверно. Могла бы стать актрисой, наверное… Ах, еще немного, вот-вот, чуть-чуть… А-ап-плодименты! Бурные и продолжительные! Содрогнулся мир, осыпался цветным конфетти и затих. Немного сладостного покоя, драгоценного. И зарыться в изломанные простыни, подглядывать из-под длинных ресниц за самой собой будто со стороны в равнодушное зеркало, ни с кем свое наслаждение не разделяя. Все – мне, все – только мое.

Возлюбленный… Какое слово смешное, старинное! Вот этот, который только что… Он же был почти возлюбленный в эти два дня. Прям хороший мужик, классный. Жаль… Ай, к черту все, и этот вернется еще, и позвонит, и прилетит хоть с Луны, и опять будут ветер в волосах, смех, Борхес, кино на заднем ряду. Они всегда возвращаются. Как все надоело! Всегда одно и тоже! А, хрен с ними! Поехали по магазинам. Трать хрустящие бумажки; весь мир у твоих ног. Купила платье с цифрами, надела и слилась с ним, стала этим платьем, которое так дорого стоит. Просто чудо! Чудо, как хороша! Дорогая женщина, очень дорогая женщина. Королева просто. Пока деньги есть, я живу, я существую. А все остальное – лирика и тлен. Вчера он обнимал, а сегодня его и след простыл. И все они такие, все. Только хрустящие бумажки имеют цену. Только вот эти цифры на банковском счету подтверждают собственную ценность. Не-на-ви-жу! Как же я все это ненавижу. Газ в пол, молчать. Всегда молчать. Гаишник. На, возьми денег, дядя, купи жене сапоги. Самые лучшие, итальянские, вон в том бутике, там сейчас скидки. Порадуй ее. Люблю тебя, дядя, да, я вас всех люблю. Лживые эгоисты! Ка-азлы вонючие!

Выцветшее осеннее небо. Крошечные самолетики строчат вихрастыми стежками шелковую голубизну; упасть бы, прыгнуть с облака на облако, залиться смехом и слезами, задохнуться от восторга, рухнуть в мягкие кучерявые объятия, подкатиться к краю подсвеченной лиловым перины и смотреть, как меланхолично внизу, на грешной земле, с деревьев падают листья.

В старом па-арке пахнет хвойной тишино-о-ой… Вот же привязался мотивчик! Сколько вре-мени не виделись с то-обой… Шла, пинала упавшие листья. Красивые сапожки, кожа блестит, только камеры не хватает с режиссером – стоп, снято, еще дубль! А фоном «утоли-и мои печали-и…» Колючий, преющий воздух! Как же содрать это навязшее на мозгах «ты-из-этих»? Села на лавочку, согнулась пополам в три погибели. Из живота рвется на волю крик и стон, будто птица забила крылами в тесной клетке. Нет-нет, сжать зубы, не пускать птицу. Зажмурилась. У птицы чернеют перья, она ранится в кровь, кричит внутри – кра-кра! Хочет взмыть бы, взмыть, но прутья у клетки из крепкого металла, самого лучшего, самого дорогого. У тебя же все – самое лучшее, самое дорогое. Даже клетка, в которой томится твоя душа. Разожми руки и зубы, открой глаза, но птица не вылетит. Просто ей там светлее станет, она успокоится слегка. А потом сядет на почку, или на печень, сложит крылья и продолжит молча истекать кровью. Лишь изредка вскрикивая: «Кра-кра, и ты – из этих! Ха-ха! Ты – из этих!» Птице хочется домой, да? Ну, милая, всем хочется. Да только дома больше нет, он скрыт за частоколом лет, а нам остался только свет, безмолвный, равнодушный свет.

В детстве думала, счастье наступает автоматически, когда станешь вз-рос-с-лой. Учителя называли одаренной. В кружок юных поэтов ходила. Мама считала – далеко пойдешь. Выросла, и куда пришла? Объездила весь мир, выучила пять языков. А все, чем можешь гордиться, что твои клиенты, – ха-ха, скажем так, клиенты! А как их еще называть? – к тебе почти всегда возвращаются. Они говорят: «Ты – лучшая!» И иногда: «Ты тоже из этих». Встречи, расставания и снова встречи. Ты – просто часть чужой жизни, один из пазлов. У них она есть, эта жизнь. Жены, дети, дело всей жизни или просто прибыльный бизнес на худой конец. А у тебя – что? Ни родных, ни близких, ни смысла существования. Твоя жизнь – служить яркой декорацией к чужим сюжетам бытия.