Страница 59 из 98
Глава 15. Шахтёрская канарейка
— С твоей пассивной экспатией понятно, что ничего не понятно, Изотов. Ясно лишь что мозголомам надо от тебя держаться подальше. Что у тебя с первой способностью? В деталях.
— Я превращаюсь в псевдоматериальный неоднородный туман, которым почти не могу управлять.
— Изотов… я это и прочесть могла. Что ты ощущаешь?
— Ощущаю, что меня нельзя ударить током, Нелла Аркадьевна!
На самом деле всё куда больше и глубже, но меня раздражает как окружающие замалчивают милую особенность Палатенца меня долбать этим самым электричеством. Безэмоциональная полупрозрачная засранка слишком привыкла, что ей дуют в жопу все эти режиссеры, заслуженные артисты, иностранцы и прочая околокиношная публика, ну а кому есть дело до Вити? Никому. Саму Юльку тоже хрен обвинишь — способ стимуляции работает? Работает. А если работает, то надо применять. Вот и приходиться говниться.
Вообще, я уже из-за своих способностей фобию приобрел, причем нешуточную. Боюсь теперь пылесосов. Сильно очень. Ощущение, когда тебя, только что занимавшего целую комнату и при этом испытывающего определенное ощущение тесноты, трамбует в мешок на четыре литра… бррр. Врагу не пожелаешь. Я после этого скукоживания матом два часа разговаривал и чай хлестал как не в себя. Представьте себе, почтенная несуществующая публика, как будто бы вас втягивает в себя собственный анус? Да-да, вот это самое колечко мышц, которое вы можете сжать и частично расслабить. Вооот, а теперь представьте, что у вас там всё. Руки, ноги, глаза, уши. Всё в колечке жопы!
Кошмар. Одна радость — пылесосу приходит каюк. Не выдерживает его конструкция моей тяжести.
А так да, ощущаю всё в пределах своего «тела». Одновременно вижу, слышу, осязаю. Если сосредоточусь и захочу, то могу даже понюхать или ощутить вкус. Это еще не всё, скорее забавные мелочи. Основная прелесть смены состояний в том, что происходит с разумом. А именно — я сам становлюсь как Палатенцо, то есть, на меня прекращают действовать эмоции. Инерция остается, да, то есть разумом я злюсь, радуюсь, возмущен и так далее, эмоциональные процессы прорабатываются, но новым возникать неоткуда. Отсюда и родилось первое полезное применение этой способности.
Пришёл я, значит, с лекций, тетрадки положил, душ принял, пожрать разогрел, разогретое сожрал, с Юлькой погавкался, а затем чаю сделал, и к себе в комнату. Там я раздеваюсь догола как какой-то там извращенец, а после этого начинаю читать себе лекции. И раз в пять минут становлюсь туманом на краткий промежуток времени. Информация запоминается и прорабатывается просто на «ура»! И это только то, что могу сейчас. Потенциал у моей туманной трансформации по словам Нины Валерьевны был ого-го какой. Но надо было работать над собой. Много.
— Знаешь, Изотов…, — надо мной воздвиглась, иначе и не скажешь, внушающая оторопь фигура валькирии, чьи длинные роскошные волосы с такого угла зрения казались хищными змеями, нацелившимися мне в лицо, — Знаешь, чьи дела чаще всего попадают мне на стол? В очередь на ликвидацию? Дела умников. Не настоящих «злыдней», даже не двинутых «доброхотов» и не «гнильцов», а сраных умников. Знаешь, почему? Потому что эти умники замалчивают некоторые из своих способностей. Желают оставить в тайне. Но потом, в один прекрасный момент, пользуются этими способностями. Не тренированными, не оцененными, неизвестными. Знаешь, какой процент жертв среди невинных советских граждан приходится на таких умников?
— А зачем вы это мне говорите, а? — прищурился по-ленински я на блондинку меж её грудей, — На что это вы намекаете? Думаете, в моем положении что-то скрывать есть хоть какой-то смысл?
— Ты мне скажи, Изотов, — мрачно сверкнула на меня женщина предгрозовым фронтом глаз.
Я почувствовал, как крышу снова слегка уносит, как в тот раз, когда эти милые люди едва не устроили мне сеанс вивисекции. Не то чтобы срывает прямо планку так, что я готов укусить эту смертоносную женщину за сиську, но достаточно, для того чтобы гнусно ухмыльнуться, а затем прочеканить пару фраз, глядя матёрой государственной убийце, поселившей меня с невыносимым живым шокером, прямо в глаза:
— Ни хрена вы, Нелла свет Аркадьевна, не верите, что я что-то буду скрывать! Вас, товарищ майор, я просто бешу тем, что не трясусь в вашем присутствии, а продолжаю думать и существовать! И здраво принимать решения, вместо того чтобы прыгать перед вами на задних лапках! Вне рабочего дня и трудовых отношений, конечно. Ну и Палатенцо…
Сперва мне показалось, что майор мне двинула. Небо и земля поменялись местами, ориентация тоже ушла подышать, а в себя я пришёл лежа на полу и дыша через раз, наслаждаясь вертолетами и конвульсивным подёргиванием ног. Позже, конечно, понял, что мне просто отвесили колоссальнейший по своей мощи щелбан, но перед этим, рассматривая злющую как подпаленная анаконда женщину, нависшую надо мной дамокловым кирпичом, я всё-таки упрямо закончил:
— Хватит относиться к ней, как к калеке! Палатенцо не инвалид! Но бездушная зараза! Я даже знаю, в кого…
Бам!
Кто выключил свет?
— Ты что, новую способность открыл?! — отшатнулся через несколько часов от задумчиво пялящегося в зеркало меня рыжий Димка Расстогин, — Откуда рога?! Зачем?
Дело было в коридоре общаги, где кроме хорошего освещения еще и было зеркало, но не было Юльки.
— Во славу Сатаны, конечно же…, — пробормотал я, морщась и гладя пальцем одну из шикарных красных шишек на лбу. Была она вытянутая, вспухшая, вполне похожая на рог. На другой стороне лба была её сестра-близнец.
— Верить в богов ненаучно и антисоветски! — опасливо сказал как-то чуть не убивший меня рыжий, делая пару шагов назад.
— Да в жопу богов и прочее, — показал я свою твердую натуру комсомольца и коммуниста, — Ты мне вот что скажи, Дмитрий Батькович… ты водку пьешь?
— А тебе зачем? — проявил бдительность сосед.
— Терапия, — важно объяснил я ему, — Давай нажремся. Может, попустит тебя. А то бегаешь от меня как цыган от милиции. И глаз у тебя дёргается. Я ж вижу.
— Хм, — озадачился сосед, — А давай попробуем. Только чур, сидишь напротив меня!
— Заметано.
И мы нажрались. Хорошо выходные закончились.