Страница 28 из 98
Вот тебе и на, грустно думал я, топая по лестнице в родные пенаты, к неродному ваннолежащему Паше. Вот тебе и опасная жизнь в Стакомске. И работа под прикрытием, и учеба на программиста. Снова куда-то законопатить хотят, партнера выдали некондиционного, куртка в убыток ушла. Не жизнь, а сказка. И что с того, что я даже сейчас могу бегать как сайгак, с парой Паш на плечах? Что толку, если морда крива? А?!
Мои горькие мысли были прерваны дружным девичьим визгом, исходящим из трех здоровых молодых глоток. Следом, не успел я поднять голову, как получил в лицо чем-то легким, твердым и звенящим, а спустя еще секунду в меня впечаталась крепкая деваха, затеявшая в этот момент упасть. Ни разу не весело, даже несмотря на крепость тела и экзоскелет, но так как я парень, в общем-то, правильный, хоть и огорченный, то деваху я всё-таки крепко обнял в полете, слегка сунув ей за плечо голову, чтобы приземлиться спиной, а не думалкой. Тряхнуло крепко, даже очень, аж захрипел сдавленно, скользя по полу с лежащей на мне тушкой.
Вот по чему скучал из прошлой жизни — так это не по интернету, сотням каналов в телеке и даже не по технике. Насмотрелся этого барахла до такой тошноты, что спустя почти 20 лет новой жизни и то не горю желанием. Скучал по нормальным девкам! Хрупким, изящным, сорокапятикилограммовым! А в приложившем меня чудище все 65 были, минимум! По местным меркам почти норма. Мол, в здоровом теле — здоровый солитер! Ну никак я большую часть местных молодых гражданок не могу воспринимать как сексуальный субъект, пусть даже это и категорически взаимно! Здоровые они! Мясистые! Огороды с ними копать будет чистым удовольствием, а вот пенисом в эти раздолья небритые тыкать — нет!
И вот лежу я на полу, макушкой в стену упертый, сладким чаем облитый, на щеке у меня шпрота, а на груди обмершая девчонка. И еще две штуки сверху охают и жалобно какую-то Надю зовут.
— Никуда завтра не пойду, — говорю я в потолок, — Дважды за день по спине досталось. Пошло всё в жопу… лечиться буду.
— А?! — растерянно доносится с груди вопрос.
— И ты иди! — в сердцах говорю я, — Можешь не в жопу, но с меня — точно!
Новая майка, новые штаны, всё в сладком чае и рыбьем жире. Изумительно. Моя новая-новая жизнь за неполные двое суток уже принесла счастья, радости и добра столько, что еле вывожу. А, учитывая вяло копошащуюся тушу на груди, которую я не могу спихнуть, так как ладони скользят по испачканному полу, — не вывожу вообще!
— Брысь, зараза! — наконец, не выдержал я, — Чуть не прибили, а теперь еще и замарывают!
Согнав с себя будущую чемпионку в тяжелом весе по Стакомску, я, еще раз обматерив рукожопых студенток, уныло побрел к себе, выгонять из ванны Пашу и устраивать стирку. Разумеется, никто меня по дороге не догнал, не извинился, не сказал «спасибо». Вот тебе и Советский Союз, царство справедливости, культуры и вежливости. Ну и что, что я выгляжу как неделю не спавший гопник-наркоман? Неосапиант я! И звучу гордо!
А вот связанный Паша вёл себя буйно. Рыча, требовал свободы, причем немедленно. На вопрос «зачем» ответил честно, коротко и ясно — время кончается. Едва успевает забежать на этаж выше к какой-то Светке, дабы по-быстрому её огулять. На ехидный вопрос испачканного и раздраженного меня о том, что это вполне может быть последний трах в его жизни, Салиновский просто свирепо пялился на меня и рычал, дергаясь в путах.
В принципе, с ним всё ясно. Он как этот доктор из английского фантастического романа. Пока трезвый и нормальный — робкий, послушный и пугливый, а как сожрёт лаврушки, всё. Берсерк, альфач, гроза района, сушеный геракл, экспресс-осеменитель студенток, комсомолок и отличниц. Но в неадеквате, с критическим мышлением на дне. Зато тормозов никак. Даже вижу историю пашиного падения, начавшуюся без взлета… его трансформация просто забивает робкий характер парня, не дает ему оформиться. И нафига мне этот геморрой?
Искушение развязать было очень велико. Остановило только понимание, что перед расстрелом его точно допросят, а значит, потом впаяют мне срок или как-нибудь еще угнетут. Просто умою руки, когда он снова примет свою отраву.
Остаток дня прошёл более-менее нормально. Даже, часов после девяти вечера, в дверь робко постучали. Приперлись девки-проказницы, прятать глаза и извинения приносить. Вместе с предложением постирать обгаженное. Последнее я отклонил, сказав, что справился своими силами, но, подчиняясь внутреннему наитию, вопросил повинное девичество о том, не знают ли они способа залатать прохудившиеся вещи. И, к своему немалому удивлению, узнал, что подобная возможность еще как наличествует!
Этот Союз, в отличие от моего, сильно дефицитом не был придавлен, но вот консумеризму здесь давали отпор, что, конечно, женщинам не нравилось. Любят они разную ересь разноцветную, марафет там наводить и прочую ерунду, даже пока молоды и симпатичны, да и потом тоже балуются. А ерунда эта, из-за рубежа, она рвется частенько, так что девчонки-неосапианты первым делом думают (как любые нормальные студентки), как свои способности на благо сохранения ерунды приспособить. Вот, казалось бы, стоит троица девок — молодые, здоровые, кровища с молочищем, ну вот куда им разные там пеньюары и прочие пипидастры? А ведь хотят.
Ну и что в итоге? Та изначально слегка испуганная мной девица, что грызла в гостиной гранит науки и прятала пятки под задницу, и оказалась местной мастерицей на все руки. Контактный кинезис материи, слабенький, правда, но какие её годы? Не адаптантка же, разовьется.
Глядя, как сопят три девицы над работающей с моей курткой четвертой, я её очень сильно пожалел. Но молча. Такая способность — золотой билет в спокойное сытое будущее, а еще повод для зависти и лицемерия всех окружающим. А окружать будут плотно, льстить, эксплуатировать, совать своих подруг, выбивая за знакомство себе привилегии. Наблюдая, как закрываются разрывы ткани и кожи под ладонями девушки, я молча начал копаться в своих баулах. И даже нашёл, что искал.
— Вот, — сунул я в руке растерянно моргающей мастерице пакет с килограммом картофеля, парой пачек аскорбинок и нераспечатанным пакетом чая, — Это тебе.
— Да мне это ничего не стоило! — попыталась пробубнить девушка.
— Любой труд должен быть если не оплачен, то вознагражден, — возразил я, наполовину отвернувшись, — Ты меня сильно выручила, я отплатил по совести. Спасибо тебе.