Ты меня предал

— Боже, — она вдруг отпустила его ладонь и закрыла руками лицо в жесте неосознанного отчаяния, — я поняла, Паш. Ты просто впитывал в себя мою горечь и боль. А сам ничего не выплёскивал. Ты был моей скалой, моей поддержкой! И накапливал в себе то, что я тебе так щедро отдавала, весь негатив. И он в итоге сломал тебя, вылившись в депрессию… Это я виновата!

— Не-е-ет, — простонал Павел, обхватывая Динь руками за талию и притягивая к себе. Обнял, и она обняла его в ответ, уткнулась лицом ему в шею — и он почувствовал, что жена плачет. — Динь, пожалуйста, не нужно! Не плачь и не вини себя. Ты ни в чём не виновата!

Она помотала головой и всхлипнула, заливая слезами шею и грудь Павла.

— Виновата, Паш. Я замечала твоё плохое настроение, но всегда думала — ерунда, мне ведь тоже нехорошо, ты просто отражаешь… А ты не отражал! Ты — накапливал! Боже, какая я идиотка!

— Не надо так говорить, — отрезал Павел, легко встряхивая Динь. — Я не считаю тебя виноватой, перестань. Я взрослый человек, сам должен был понять, что со мной не всё в порядке, а я пошёл на поводу у собственной гордыни. Знаешь, как мне нравилось, что ты считала меня несокрушимым? Не мог я признаться в слабости, меня это заедало. И терпел до последнего… пока не накрыло.

Динь напряглась в его объятиях.

— И ты… завёл себе любовницу? — выдохнула с горечью, и у Павла почти остановилось сердце.

«Господи, помоги!» — взмолился он, вздрагивая всем телом и сам не понимая до конца, в чём просит помощи. Но иначе не мог — слишком мучительно, слишком невыносимо всё это было для них с Динь.

— Она не была любовницей, — просипел Павел с трудом. — Она… работала со мной администратором. Строила глазки. Мне было плевать на это. А потом был корпоратив. И я выпил, Динь. У меня было плохое настроение, хотелось хоть чуточку расслабиться, я был не на машине, поэтому и…

— Расслабился? — съязвила Динь, но как-то слабо, с усталостью. И не отстранилась почему-то.

— Нет. В тот вечер всё стало ещё хуже. Я чуть не свихнулся из-за того, что сделал. Понять не мог, как это получилось, как я до такого докатился. Я был… словно не в себе. Я не знаю, что повлияло сильнее, алкоголь или моё подавленное состояние. Динь, я не оправдываюсь, я просто хочу, чтобы ты поняла… У меня в голове помутилось в тот момент, я не осознавал, где нахожусь и с кем. И длилось всё секунд пять, наверное.

— Тьфу, гадость какая, — простонала Динь, на этот раз пытаясь отстраниться, и Павел послушно отпустил жену. С болью посмотрел на её заплаканное лицо и полные горечи глаза, и прошептал:

— Я очень виноват перед тобой. Я не умаляю своей вины. Но это ещё не всё. Ты будешь слушать дальше?

— Буду. — Она поморщилась, и по щекам заструились слёзы. Павел не выдержал этого, подался вперёд, вновь обнимая жену и не ощущая сопротивления, заскользил губами по щекам, собирая солёную влагу.

— Господи, как же мне стыдно, Динь… Безумно стыдно перед тобой… И сейчас, и тогда было стыдно… — шептал он в перерывах между этими лихорадочными поцелуями. — Я не хотел, никогда не хотел тебя обижать, бросать, предавать… И ни за что не сделал бы этого, если бы мог сделать выбор сознательно… Но я не мог, я уже ничего не соображал, особенно когда через месяц эта девка пришла и сказала, что беременна. Представляешь, ты годами лечишься, а тут какая-то шалава… От меня! Я не знал, как объяснить такое, вообще не представлял. И ты… я помнил, как ты говорила, что понимаешь отношения, но не разовый трах…

— Паша-а-а, — разрыдалась Динь, ударив его кулаком по плечу. — Ну ты совсем дурак…

— Я знаю, — кивнул он, с нежностью погладив её по голове. — Правда, знаю. Я поступил глупо и очень подло, не признавшись тебе в собственной слабости. И сбежал. Жил у матери, работал… С девкой этой не общался почти, заставил её уволиться, чтобы глаза не мозолила. Она была совсем без царя в голове, по ночным клубам шлялась, в итоге упала и спровоцировала преждевременные роды.

— Б**, — с чувством выругалась Динь. — Убивала бы таких!

— Понимаю. Но она переживала потом, когда Соня лежала в перинатальном центре — осознала свою ошибку. Наверное, поэтому и призналась мне чуть позже, когда Сони не стало, что она не моя дочь.

— Что?..

Дина

Никогда в жизни мне не было так плохо, как в ту ночь, когда я слушала рассказ Паши о случившемся три года назад. Даже когда он ушёл от меня, мне не было настолько… необыкновенно дерьмово. Это было просто какое-то торжество боли, досады, злости и горечи.

Если бы от эмоций можно было умереть, то я, наверное, сдохла бы там, в объятиях мужа.

— Не моя дочь, — повторил Павел, пока я пыталась собрать себя по кускам после услышанного. — Первоначально она соврала, надеясь высосать из меня побольше денег. И я поверил, не подумал даже, что о таком можно лгать, особенно учитывая современные технологии.

— Паша…

Я не знала, что чувствую по этому поводу. Наверное, мне бы радоваться, что эта бедная девочка не была дочерью Павла, но…

В сущности, неважно. Дело совсем не в этом несчастном ребёнке.

— Вот после этой новости меня и накрыло депрессией по полной программе, — продолжал между тем Павел. — Я перестал есть вообще, лежал на кровати и вообще ничего не хотел — тупо сдохнуть бы, и всё. Если до этого момента я хотя бы работой спасался, то когда понял, что меня просто развели, как лоха, а я разрушил всё, что любил, до основания, и предал тебя — больше ничего не мог, ни работать, ни вообще жить. Максимум, на что меня хватало — это курить и бухать. Вытащила меня из этого состояния мать, пригрозив, что позвонит и расскажет тебе, позориться перед тобой я не хотел. Потом она нашла психотерапевта — догадалась как-то, что мне не к психологу надо, а к врачу, — и буквально потащила к нему на приём. Так я оказался у Сергея Аркадьевича, который и диагностировал у меня депрессию.

Я закрыла глаза — нужно было собраться с мыслями.

Когда я слышала из уст Павла это слово — «депрессия» — сразу ощущала себя виноватой. Как ни крути, но если бы я была к нему более чуткой, возможно, ничего этого просто не случилось бы.

Удивительно, как так может быть? Я знала, всегда знала, что люблю его до глубины души, сильнее любить невозможно. Но почему-то умудрилась прошляпить его эмоциональное состояние. Потому что мне самой было нехорошо? Потому что он ничего не говорил и усиленно «держал лицо»?

Не знаю, теперь уже сложно сказать. Но то, что мы сотворили с нашими отношениями, явно дело рук не только Павла.

— Знаешь, я думаю, что мне тоже нужно к этому твоему психотерапевту, — вздохнула я, поднимая голову, и посмотрела мужу в глаза. Он ответил мне взглядом, полным недоумения.

— Зачем?

— Затем, что я хочу научиться жить с этим. Вот со всем этим, что ты мне сейчас рассказал, — пояснила я, вновь ощущая, что начинаю плакать. — Я всё понимаю, но больно и обидно. Я хочу быть с тобой, Паш, но не желаю всё время вариться в нашем прошлом. Думаю, мне нужна помощь.

— Динь…

Я видела, как он побледнел — надо же, от радости тоже можно бледнеть…

И как округлились его глаза.

И как вновь задрожали мышцы на лице…

— Ты… правда?.. Ты примешь меня? Динь…

И голос тоже дрожал от волнения и боязни поверить в услышанное.

— Я люблю тебя, Паш, — сказала я серьёзно и приподнялась, чтобы ласково поцеловать его в губы. — Поэтому мой ответ — да.

Павел

Утром он отдал Динь кольцо. И флешку с их совместными фотографиями, которые, как она думала, были уже навсегда потеряны.

— Да ты волшебник, — улыбнулась Динь, и от этой улыбки веяло таким теплом и лаской, что Павел от счастья чуть с ума не сошёл. — А у меня тоже кое-что есть для тебя. Смотри! — вдруг произнесла жена и куда-то побежала. Чуть позже оказалось — в кладовку.

Вернулась Динь через пару минут с большим свёртком в руках — что-то прямоугольное, обёрнутое старым полотенцем. У Павла ёкнуло сердце: неужели это то, о чём он думает?..