Страница 88 из 106
– Какие гарантии безопасности? – поинтересовался хозяин «общака». Он был среди «паханов» самым спокойным и рассудительным. Вина не пил, ел мало. Глядя на него, Субботин еще раз убедился в старой истине: «У кого деньги, у того и власть».
– Когда вы идете «на дело», какие имеете гарантии? – погладил бородку Гринько. – То-то. А мы… Вот наш гарант, – указал на Субботина.
– Он съезжать пока не собирается.
– Мы с «писателем» на одной лестничной клетке проживаем, – поспешил заверить Пантюхин. Он нынче чувствовал себя именинником, ибо по его связям сошлись эти солидные люди. Предвкушал получить за сие немалые баксы.
– Когда ждать сигнала? – поинтересовался квадратный. – Ребята могут быть «на скоках».
Гринько на этот вопрос не ответил. Пора бы понимать этим «паханам», что такие даты вслух не произносятся, за это снимают с плеч головы. Неуместность вопроса, видимо, почувствовали все.
– Прежде чем ехать, каждый получит у меня свои «косые»! – объявил хозяин «общака», чем откровенно обрадовал «паханов». – Но я могу вам подкинуть еще немало «рыжиков». И «гасить» никого не нужно. Сделаем одну «разборку», прямо в Москве. Чуете? Я дам адресок, по которому вы найдете большой куш. Мы этого богатого фраера обещали охранять, но к нему подступили чечены, сказали, что наших стрелков не боятся, обещали бизнесмена зарезать.
– С чеченами кодлу водить не стоит! – подал голос «квадратный».
– Уговорчик на «разборку» имеем, – довольный собой, проговорил хозяин «общака».
– Разъясни-ка ты, друг, нам по-человечески, – попросил Гринько, – а то вякаете по-собачьи.
– Что тут мудрого? – ухмыльнулся хозяин «общака». – Богач тот к нашим приканал: мол, защитите, чечены стращают. А наши, как уговорено, отвечают: «Мы охраняем, а тут нужно „мочить“, это – отдельная плата». Богач, ясное дело, согласие даст. Вы и устроите «разборку» – повезете заказчика на место встречи, популяете друг в дружку, оставите «трупы» чеченов и… вот вам и куш.
– Итак, вроде все обмозговали, – проговорил Гринько, которого здешние «паханы» посчитали за крупного заказчика, каковым, по сути дела, он и являлся.
Проводив «авторитетных», Гринько и Субботин продолжали прерванный ужин. Все вроде прошло как по маслу. Кодла обязательно явится в Москву по первому сигналу, как заявятся и прочие их собратья из многих регионов России. Но тут Гринько, согнав с лица официальность, сказал такое, отчего Субботин едва не упал со стула:
– Ты Вильямса помнишь? С «пятака»?
– Смеешься? Он скрывался у меня. Отсиделся, а потом…
– А потом… его и застукали. Да, да, на подъезде к Москве. Группа по борьбе с организованной преступностью. Кто-то тут в Старососненске разнюхал про Вильямса, навел москвичей.
– Подожди, подожди, Аркадий, – заторопился Субботин, теряя свое обычное хладнокровие. – Вильямса арестовали, значит, и я… И меня «подвесили»?
– Не волнуйся, – Гринько положил ладонь на руку агента, – к счастью, все обошлось. Совершенно случайно я узнал про арест, начал искать подходы. Оказалось, что наш друг уже готов заговорить в полный голос, весь был на оголенных нервах.
– И…
– Что «и»? Больше он уже ничего никому не скажет, разве что там, на небесах будет держать ответ.
Субботин все понял и, невольно обхватив голову руками, замер…
Анатолий, ожидая начала сессии, занял место с краю, в пятом ряду, поэтому отлично видел сцену, ярко освещенный проход. И когда депутаты сдержанно загудели, он оглянулся: по проходу шла группа незнакомых людей, во главе которой шествовал Русич. Лицо брата показалось Булатову спокойным, но когда тот подошел ближе, то Анатолий увидел, что скулы Алексея ярко горели от волнения. Можно было только догадываться, что творилось в эти минуты в его душе. Опять все было как в сказке. Неделю назад Русич был рядовым инженеришкой на «Пневматике», а сегодня… первый человек в области.
Кстати, самого Анатолия Булатова пригласил не Русич, ему не позволила щепетильность. Товарищи демократы, с которыми познакомился в августовские дни девяносто первого, буквально затащили на заседание сессии, обещав показать неповторимый спектакль.
Все было готово к началу заседания, но почему-то не начинали. Словно ждали кого-то. И действительно, из-за кулис появились те самые приезжие, впереди них широко вышагивал крупный мужчина восточного типа. Стало тихо-тихо. Анатолий невольно улыбнулся, услышав, как билась о стекло муха. Оказывается, поговорка была верна. И пока приезжие рассаживались, он заметил белые квадратные пятна на стене. Понял, что недавно отсюда сняли портреты прежних вождей. Происходящее в Большом зале Анатолия нисколько не волновало, просто забавляло, будто он действительно готовился посмотреть смешную комедию. Это ощущение усилилось, когда из-за кулис двое молодых людей вынесли российский флаг и водрузили его в центре сцены, вольно или невольно закрыв им статую Ленина.
В президиуме внимание Булатова привлекло лицо еще не снятого с поста мэра Старососненска. Это был типичный руководитель – крупнолицый, гладко выбритый, с широкой переносицей, двойным подбородком и тонкими злыми губами. В нем сочетались барские манеры с откровенным плебейством. Председатель горсовета, он же первый секретарь Старососненского горкома партии, Виктор Сергеевич Бородкин посматривал на притихших депутатов с иронической усмешкой. Было ясно, что Бородкин мысленно жестоко разделывался с теми, кто нарушил заведенный порядок, поломал стройную систему, чуть ли не насильно затащил его на сие сборище, на осмеяние и унижение. Бородкин ни на йоту не сомневался, что партия жива, затаилась на короткое время, собирает силы для ответного стократного сильного удара.
Булатов прекрасно понимал, что сегодняшняя настороженность депутатов временная, выжидательная.
– Разрешите слово? – басовитый голос Виктора Бородкина резко прервал Анатолия Булатова. Не дожидаясь ответа, Бородкин встал и начал пробираться к проходу. В президиуме переглянулись. Любопытно было услышать, каким голосом «запоет» сегодня грозный «борода», чье слово в городе всегда считалось последним. Возражать первому секретарю издавна было не принято. Все сидящие в этом зале обычно вставали, когда заходил Виктор Бородкин, живая легенда Старососненска, признанный «отцом города», лауреат, Герой Социалистического Труда, подумать только, делегат трех последних съездов партии, человек, чьей фамилией не после смерти, при жизни названа одна из красивейших улиц областного центра. Попробуй заслужи такой почет! Каждый пытался предугадать, что же сейчас бросит в лицо новоявленным «самозванцам» истинный хозяин? Скорее всего с гневом обрушится на незаконную власть, обличит новых вершителей судеб русского народа как явных пособников и агентов Запада. А возможно, призовет депутатов к неповиновению. Во всяком случае, от него ждали четких разъяснений позиции, которой готовы были следовать, как всегда, безоговорочно.
Бородкин шел к трибуне, тяжело ступая по бархатной дорожке. Шел при всеобщей тишине, какая, наверное, бывает перед грозой. Встал перед трибуной, кашлянул, набрал в грудь побольше воздуха и начал говорить. Зал поначалу замер, потом сдержанно загудел, задвигался, застучал ногами, захлопал стульями. Слова Бородкина оглушили депутатов, он словно швырял тяжелые булыжники в зал, норовя попасть в тех, которые больше всего ему верили:
– Забудьте о том, что я первый секретарь горкома партии, мэр вашего города. Сейчас я выступаю как обыкновенный русский человек, для которого судьба Руси дороже самой жизни. Тщательно все взвесив и продумав, я категорически осуждаю заговорщиков, неправедные действия руководства страны, Коммунистической партии и Верховного Совета. Да, да, о-суж-да-ю!
Депутаты начали вскакивать со своих мест, кричали что-то, размахивали руками. Они решительно отказывались понимать своего вождя. Как же мог он, усыпанный наградами и милостями, сменить не только шкуру, но и нутро, сменить глас трибуна на блеяние раскаявшегося грешника?