Страница 43 из 106
– Газовые шашки сгодились бы, – подал голос замполит, – пока они там разбирались бы, мы смогли бы ворваться в санчасть.
– А медсестры?
– В них вся загвоздка. Дайте-ка мне личные дела этих беглецов! – приказал генерал. – Надеюсь, вы их уже приготовили? – Ему очень хотелось хоть в чем-то укорить руководство колонии, но пока придраться было не к чему.
– Пожалуйста! – Тарасенко вложил в руку генерала папку с постатейными делами заключенных. Кленников быстро пробежал текст, нервно забарабанил пальцами по столу. Положение было сложнейшим. Как он и предполагал, из четверых бунтовщиков трое – рецидивисты, «воры в законе»: Балаян, 1965 года рождения, трижды судим за разбой и бандитизм, имеет срок 15 лет. Сошников, 1972 года рождения, дважды судим, нынешний срок – 8 лет – за разбойное ограбление с применением оружия. Дугаев, 1973 года рождения, дважды судим за убийство с отягчающими обстоятельствами. Приговорен к 13 годам лишения свободы. И только один из бандитов, Русич, прежде не судим, нынешний срок 7 лет – грабеж.
– Русич! Русич! – повторил вслух генерал. – Хорошая фамилия. – Жаль, жаль! – Он думал о чем-то своем. – И попался в первый раз.
– В первый-то, первый, – пояснил Тарасенко, – но он у них там за пахана.
– Бывший афганец, – подсказал замполит колонии, – награды имеет, владеет способами восточного единоборства, жесток, даже беспощаден.
– Малость имеет сдвиг по фазе, – осторожно вставил врач колонии, – контужен.
– Афганец, говоришь? – оживился генерал. – А где живут родители этого Русича? Не из преступного ли мира?
Замполит и Тарасенко переглянулись: «Что это со стариком? Родителей вспомнил. С какой стати? Были бы поблизости, то можно привезти, попробовать уговорить».
– Родители Русича вроде живут в Центральной России, далековато. – Угрюмо усмехнулся Тарасенко.
– Н-да, уговорами освободить заложниц мы не в состоянии. Что ж, – оглянулся на начальника колонии. – Подполковник и вы, Сотников, продолжайте тянуть время, сообщите бандитам, что начались переговоры с высшим командованием; мол, оно должно дать распоряжение о выдаче требуемого имущества, оружия, да и по поводу самолета. А я тем временем свяжусь с Москвой, пусть дают санкцию на проведение операции.
– Да, но… заложницы?
– Пока мы прямо им не откажем, женщин бандиты не тронут, понимают, в чем спасение, не дураки поди. И еще. Отдайте приказ спецкоманде готовиться к штурму.
…В напряженном ритме, с нервотрепкой, срывами, угрозами с обеих сторон велись переговоры. Бандиты не шли ни на какие компромиссы, как заведенные твердили одно и то же: «Если в двенадцать часов дня не подойдет автобус, получите свеженькие трупы».
Время тянулось медленно. Наконец-то в зоне появился «уазик». Стекла автобуса были закрашены в темный цвет. Машина подошла почти к самым дверям медсанчасти. Шофер осторожно приоткрыл дверцу и, увидев идущего навстречу генерала, вытянулся в струнку.
– Можешь идти, сержант! – разрешил генерал. Обернувшись к зарешеченным окнам медсанчасти, Кленников громко сказал: – Мы слово сдержали. Выходите, заложницы пусть выйдут тоже.
– Отойди от дверей, начальник! – на этот раз уже командовал Игорь. – А то ненароком кто-нибудь проткнет тебе мундир.
Осторожно открылись двери. Первым вразвалочку вышел Русич, огляделся по сторонам, дал знак своим подельщикам. Троица также показалась на пороге, держа женщин. К горлу каждой был приставлен острозаточенный напильник. Русич направился к автобусу, громко напевая:
Генерал, стоя в стороне от офицеров, не сводил с него глаз. Ему было отлично видно: бандит напряжен до предела. Одно неверное движение и… заложницы погибнут мгновенно. Молил Бога об одном, как бы офицеры не вмешались и не сорвали операцию. И еще Кленникову было известно, что к предполагаемой стоянке вертолета стягиваются бойцы группы захвата и снайперы. Никуда из пригородной зоны бандитов выпускать не намеревались. И Москва поддержала жесткие меры. Спецназовцы уже заняли удобные позиции для захвата, но… в подобных случаях нельзя учесть поведение рецидивистов, которым и впрямь терять нечего.
Русич долго не появлялся в дверях автобуса. Либо заметил нечто подозрительное, либо что-то его не удовлетворяло. Обе стороны, затаив дыхание, ждали продолжения криминальной истории, впервые возникшей в области. Наконец-то Игорь появился, махнул рукой сообщникам. Рецидивисты, подталкивая впереди себя медсестер, направились к автобусу, постоянно оглядываясь по сторонам: ждали подвоха от милицейского начальства. Однако никакого движения не замечалось. Вроде бы все шло по плану бандитов. Только генерал Кленников бросил фразу:
– Русич! Первое требование мы удовлетворили, отпусти одну из женщин.
– Обойдешься! – грубо огрызнулся тот, потрясая автоматом, прихваченным из автобуса.
– Ну, смотри, тебе виднее! – устало проговорил генерал. Обернулся к начальнику колонии. – Ублюдок этот Русич. А еще с такой фамилией. Ну, братцы-ленинградцы, за дело!
Три автомашины с начальством и группой сопровождения двинулись вслед за автобусом, за рулем которого сидел сам Русич, он постоянно посматривал в стекло бокового обзора, был напряжен и страшно взволнован. Поначалу казалось, маловероятно, что из опасной затеи что-нибудь выйдет, но теперь… Они уже двигались к аэропорту. Это уже кое-что. Жгло внутри, очень хотелось выпить, ожечь душу, но еще в зоне уговорились твердо: до вылета вертолета к спиртному не притрагиваться, лишь успели «на дорожку» ширнуть себе по уколу, для бодрости и смелости. В мозгу Игоря, как метроном, билось одно слово: «Свобода!» Не выпуская из рук «баранку», он отчетливо представлял свои действия в случае благоприятного исхода: будет петлять по стране, заметет следы, замрет до поры где-нибудь в глуши, переждет с годик. За это время в России, раздираемой всякими политическими склоками, нестабильностью, национальными конфликтами, забудут о беглецах. И тогда… ближние планы таковы: осторожно, как говорят урки, «на брюхе», показаться дома, передать прощальный привет маме Зине, отцу с матерью, Толе Булатову. Пусть поймут и простят. А дальше… Дальше он перейдет границу, опытные наемники нужны многим странам, запишется в какой-нибудь иностранный легион и… «Прощай, прощай ты, мать-старушка, и ты прощай, товарищ мой…» Снова замурлыкал знакомый мотивчик, чтобы успокоиться окончательно. Но мысли, словно занозы, помимо желания буквально впивались в мозг: «И взаправду нас в Старососненске называли чумной семейкой, воспитали меня как святого – не укради, не убий. В заповедях этих божественных одно, а в жуткой нашей жизни совсем иное».
Хитроумную ловушку Игорь Русич заподозрил слишком поздно. Их автобус въехал вслед за первой автомашиной, указывающей путь, не на вертолетную стоянку, а на пустырь с полуразвалившимся забором. Сюда, по всей видимости, редко заезжал автотранспорт, хотя вдали виднелся контур самолета да еще белело здание, перед ними вырос полосатый шлагбаум, который словно сорвался с петель, болтался туда-сюда под ветром.
– Дылда! – подскочил к Игорю чеченец Дугаев с перекошенным от страха лицом. – Куда, сука, завез? – потряс автоматом перед его лицом. – Тормози, дура!
– Исчезни! – холодно процедил Русич, левой рукой подтягивая к себе напильник. – Без тебя, чеченская морда, тошно!
– Где вертолет? – Балаян прильнул к лобовому стеклу. – Неужели лопухнулись, а?
Внезапно одна из автомашин, что сопровождала автобус от самой зоны, выскочила вперед, остановилась, преграждая дорогу. Из нее вышел солдат с флажком, дал автобусу сигнал стоять на месте. И тут же исчез. Балаян, Дугаев и Сошников с автоматами в руках выскочили из автобуса, потащили за собой женщин. Одна из них запнулась на ступеньках, и ее стащили за волосы, встряхнули, поставили рядом с подругами, словно щит: стрелять по женщинам менты не станут.