Страница 10 из 12
Первая из этих книг больше сосредоточена на технологических достижениях – реактивные двигатели, ядерная энергетика, компьютеризация производства и многое другое. А во второй книге автор рассказывает, как был построен марсианский коммунизм – он излагает основы изобретённой им науки тектологии, где впервые сформулированы принципы самоорганизации сложных систем [28]. Много лет работавший врачом, Богданов хорошо знал человеческую природу, а потому считал, что сам по себе захват власти не создаст нового общества – необходимо развивать пролетарскую культуру, чтобы изменить человеческую психологию. Это противоречило стремлению Ленина к политическому господству: книги Богданова не нравилась вождю и почти не издавались в СССР.
Борец с марсианами Уэллс в начале XX века тоже пришёл к идее более гуманных инопланетян. В романе «Современная Утопия» (1905) он описывает планету в параллельном мире, живущую по платоновском законам (частной собственности нет, общество поделено на четыре касты). А в 1923 году выходит его книга «Люди как боги», где планета Утопия предстаёт «обществом, основанным на знаниях». Космические утопийцы живут без денег, зато владеют телепатией. На примере продвинутой утопийской цивилизации главный герой понимает неудачи марксизма и возвращается на Землю с планами новой революции.
К утопиям относят и роман Александра Беляева «Война в эфире», поскольку в этой книге райский коммунизм победил почти на всей Земле, кроме США [23]. Беляев повторяет некоторые идеи Уэллса и других предшественников (телепатия, солнечная энергетика, «лучи смерти»), но добавляет ещё множество собственных прогнозов. Самый яркий из них – всеобщая видеосвязь, которая заменяет живое общение даже с близкими людьми. Похоже на нынешний мир со смартфонами, верно?
Более того, у Беляева описан даже Интернет Вещей: на службе человека находится множество радиоуправляемых устройств, что приводит к крылатой фразе «высоту культуры мы теперь измеряем по количеству потребляемых киловатт».
Другое интересное предсказание из этого романа – физическое вырождение людей будущего, причём не только в одичавшей капиталистической Америке, но и в счастливой коммунистической России: потеря волос и зубов, ослабленный иммунитет и непомерно большая голова. Видимо, именно эти образы вызвали отторжение со стороны советских критиков, которые ожидали более гармоничного развития человека при коммунизме. В советское время роман «Война в эфире» был опубликовал лишь раз, в 1928 году, и не переиздавался до самой перестройки.
# # #
Критика утопий не особенно изменилась со времён Карла Маркса и Фридриха Энгельса, чьё учение позиционировалось как научное, и тем самым противопоставляло себя утопическому социализму Томаса Мора. Писателей-утопистов и сейчас обвиняют в том, что при создании образов будущего они не учитывают (или вообще не понимают) принципы развития общества, а ориентируются лишь на абстрактные идеалы «равенства» и «справедливости».
Ответить на такую критику легко. На свете есть куча литературы, которая сосредоточена на старых принципах устройства общества – а утопии пишутся, чтобы эти принципы опровергнуть. И как показывает история, многое в общественных системах действительно меняется, включая и тип собственности, и отношения между полами; то есть прогнозы утопистов иногда сбываются.
Другое дело, что современнику скучно читать утопические произведения. Можно было бы сказать, что они устарели; однако тот же современник с интересом читает мифы Древней Греции или чукотские сказки. Видимо, проблема утопий в том, что их авторы пытались слишком резко заменить привычные людям архетипы на собственные образы будущего – а такой онтологический скачок плохо укладывается в голове.
Безумный учёный
Дождливым летом 1816 года компания творческих молодых людей отдыхала в обществе лорда Байрона на берегу Женевского озера. Среди прочего развлекались чтением рассказов о привидениях, обсуждением опытов по гальванизации трупов, а также сочинением собственных страшных историй.
Под впечатлением от этих странных занятий 18-летняя Мэри Годвин, жена поэта Перси Шелли, записала историю об учёном, который собрал из мёртвых тел и оживил некого монстра, а монстр начал требовать от своего создателя разных дополнительных привилегий. Так появился «Франкенштейн, или Современный Прометей», давший начало новому литературному жанру [29].
Правильное название этого жанра вы нигде не найдёте, потому что оно очень длинное: «Чокнутый изобретатель-одиночка против всего мира». Но именно этим отличается Франкенштейн от утопий: это не подглядывание в чужой мир, а попытка переделать свой. В книгах этого жанра мы обычно встречаем научно-техническое изобретение, которое обладает удивительным потенциалом – но эпитет «чокнутый одиночка» подсказывает, что попытка переделки мира будет неудачной. Старый мир пока не сдаётся, да и само изобретение проявляет негативные побочные эффекты.
В британской литературе середины XIX века подобные книги называли scientific romance. Иногда это переводят как «научный роман», хотя лучше сказать «научная романтика». Позже такие произведения будут называть просто «научно-фантастическими»; впервые это выражение на русском языке появилось в 1914 году в журнале «Природа и люди», то есть почти через сто лет после «Франкенштейна».
И в общем понятно, почему термин появился так поздно. Роман Мэри Шелли был слишком одиноким примером для своего времени, сразу разглядеть в нём новый жанр было непросто. Зато к концу XIX века таких произведений выпускалось уже множество. Поэтому первыми авторами научной фантастики обычно называют более заметных многостаночников: Жюля Верна и Герберта Уэллса.
Творчество обоих демонстрирует, что писатели этого периода уже едва поспевали за накатившим валом научно-технического прогресса. Первые произведения Верна, опубликованные в 1850-х – это истории о путешествиях на парусных кораблях. Однако уже через полтора десятка лет в его книгах появляются подводные лодки («Двадцать тысяч льё под водой»), космические полёты («Из пушки на Луну») и другие новые технологии [30].
Сумасшедшие учёные Уэллса тоже расходятся по самым разным сферам, порождая новые направления фантастики. «Машина времени», написанная в 1895 году, создаёт моду на хронофантастику (хотя путешествие в будущее уже описано в 1835 году у Одоевского в «Петербургских письмах», но на Западе этот роман практически неизвестен, ведь там Америка изображена дикой страной, которую покоряет Китай, а такое нельзя переводить на английский).
«Остров доктора Моро» (1897) Уэллса тоже имеет множество последователей, пишущих про эксперименты с трансплантацией – здесь и «Собачье сердце» Михаила Булгакова (1925), и «Человек-амфибия» Александра Беляева (1927), и совсем уж биопанковская «Голова профессора Доуэля» того же Беляева (1925). А такие истории Уэллса, как «Человек-невидимка» (1897) и «Новейший ускоритель» (1901) дают старт целой армии супергероев с супер-способностями, которые до сих пор заполоняют наши киноэкраны.
Но сам Уэллс недолго грезил об изобретателях-одиночках. С 1898 года он уже пишет пророчества о войнах с массовым использованием новых технологий («Война миров», «Когда Спящий проснётся», «Война в воздухе»). А в 1914-м в романе «Мир освобождённый» он даже предсказывает атомную бомбу, сброшенную с самолёта [31]. Пришло время совсем другой фантастики – про большие социальные перестройки.
Антиутопии
При слове «антиутопия» многие вспоминают «1984» Оруэлла. Это и в правду известное произведение, но неудачный пример, если вы хотите разобраться, что такое антиутопия.
Поэтому начнём опять издалека – из XIX века, когда появились термины «какотопия» (1816) и «дистопия» (1868). Оба термина применялись для критики действий британского правительства, то есть описывали нечто противоположное «утопии» (плохое управление, ведущее к кризису).