Страница 5 из 69
"Удивительно! — продолжал рассуждать Краслен. — Такое ощущение, что мы перенеслись в первую пятилетку, когда на заводах еще водились вредители в вражеские агенты!"
— Ты вот что, Аверьянов… — начал председатель.
Грохот взрыва прервал его речь. Дверь столовой-клуба с шумом распахнулась, где-то рядом загремели бьющиеся чашки и тарелки, окна треснули.
— Ой, мамочки! — завизжала Электриса Никаноровна и шлепнулась без чувств. Какая-то закройщица метнулась к ней. Остальные пролетарии бросились к дверям.
— В нас бомбу с самолета кто-то кинул!
— Капитал! Ангеликанцы!
— Саботажники! Вредители!
— Без паники! Без паники! — кричал Спартак Маратыч. — Покидаем помещение организованно!
Через пять минут Краслен вместе с толпой был в сборочном цеху. В помещении, где он прежде находился, теперь валялись искореженные части механизмов, жалкие остатки от конвейера, дымящиеся стропы. Все это ужасно походило на картины из фойе, на фантазии художников, искавших Самой Сути через разрушение видимых вещей. Воняло гарью. Пролетарии, забившие собой все помещение, волновались, охали и ахали, шептали: «Что ж теперь-то?», «Кто ж это так, а?», «А как же с планом?». Появился директор Непейко, на лице которого все прочли испуг и замешательство.
— А ну-ка, разойдись! — велел Спартак Маратыч.
Пролетарии расступились, дав ему пройти в то место, где в полу зияла дыра.
— Ни к чему не прикасаться! — энергично потребовал завкомовский начальник.
Он провел осмотр места преступления. Потом велел всем выйти и остался в помещении с директором Непейко.
По прошествии еще минут пятнадцати рабочие опять пришли в столовую, расселись и Маратыч объявил:
— Товарищи рабочие! Взгляните друг на друга. Кто сейчас отсутствует? Кто не был на собрании? Мне нужно записать их имена.
Тут Краслен впервые в жизни ощутил противное волнение, похожее на страх. Об этом чувстве он, счастливый, честный житель справедлмвой страны, доселе знал лишь из художественной литературы.
Ходить на заседания завкома было, в общем, обязательно, но санкций к тем, кто прогулял, не применяли и никак не контролировали посещаемость. Те, кто не пришел, лишали себя голоса и власти в управлении заводом — хуже было только им самим. Случаев, чтоб кворум не собрался, не бывало. Процедура выявления прогульщиков на памяти Краслена тоже была первой. Ведь на тех, кто не присутствовал на собрании, подозрение падало в первую очередь…
— Я знаю, кого не было! — воскликнули из зала. — Не было Пятналера Безбоженко!
— А что сразу Пятналер!? — возмутились двое старших братьев этого товарища. — Рехнулись?! Он, по-вашему, преступник?! Вон, на Аверьянова взгляните! Если кто из наших, так уж точно…
— Тихо-тихо! — оборвал Спартак Маратыч. — Никого не обвиняем, но запишем. Следствие решит.
Три брата — Пялер, Делер и Пятналер, названные каждый в честь очередного юбилея Революции, Краслену были хорошо знакомы: он вместе с ними жил в одной комнате. Братья всегда держались вместе и ужасно походили друг на друга, несмотря на разный возраст: большерукие, мясистые, немного неуклюжие, грубоватые, но честные и работящие, каких еще поискать.
— Клароза Чугунова не явилась!
"Нет, эта не могла!" — решил Краслен. Некрасивую, маленькую, плоскогрудую Чугунову знал и уважал весь завод. В честь очередной годовщины принятия плана электрификации всей страны она пообещала делать 220 % плана ежедневно — и твердо держала свое слово. Клароза была рекордсменкой по количеству прыжков с парашютом, чемпионкой по скоростному надеванию противогаза, победительницей конкурса чтецов и постоянной участницей майских парадов на площади Индустрии. Собирать подарки для обездоленных детей Эскериды — Клароза, подписывать на постройку гигантской авиаматки — тоже Клароза, организовывать юнкомовскую самодеятельность — снова она, проводить воспитательную работу с отстающими, прорабатывать уклон, пропесочивать хулиганов — и тут Чугунова в первых рядах. А как ласково, как заинтересованно она обычно смотрит на Краслена! Нет, Клароза не вредительница, быть того не может!
Кто же? Краслен огляделся. Мерзкое, трусливое чувство снова заворочалось в животе.
— Кто еще отсутствует? — спросил Спартак Маратович.
Все в зале замолчали. Встал Кирпичников:
— Бензины еще нету…
Общий вздох.
— …Но только вы не думайте! Уж в ней-то я уверен, как в себе! Говорю вам, чтоб потом такого не было: «смолчал, мол, укрывает»… Мы с Бензиной честные!
— А где она?
— Скажи нам!
— В парикмахерской…
Кирпичников сам отправил девушку перекраситься в естественный цвет. Вчера, на каруселях, он с трудом втолковал Бензине, что любит ее и без бессмысленных издевательств над шевелюрой. Никто не запрещал красностранским женщинам быть красивыми, никто не отрицах их естественного стремления нравиться… Но реакция коллектива все равно получилась неприятной.
— Свистулька!
— Вертихвостка!
— Что, она там поселилась? Ведь вчера уже была! Я все заметила!
— Смотри, Краслен! Глядишь, ни с теми свяжется…
— Товарищи, спокойно! — объявил Спартак Маратыч. — Воздержитесь от подобных обвинений! Следствие решит!
— Вот именно! — вскричал Краслен взволнованно. — Чего у Аверьянова не спросите, где был?! А?! Тоже мне работничек!
Надутый Аверьянов бросил на Краслена взгляд, исполненный презрения, но смолчал. На лицах товарищей он и без того читал мрачное подозрение на свой счет.
— Кто бы ни был тем вредителем, — сказал Спартак Маратыч, — его цель ясна и очевидна. Он хотел не дать нам сделать пятилетку в нужный срок, сорвать ударный план. Мне кажется, товарищи, что нужно показать этому гаду, сателлиту капитала, всю решимость, всю сплоченность нашего коллектива! Предлагаю мобилизоваться и принять наш встречный план! Пятилетку в тридцать месяцев! Покажем злопыхателям, на что мы способны!
— Верно!
— Ве-е-еррно!
— Значит, голосуем. Так, кто за?
Единогласно.
Глава 3
— Ребят, а где стаканы? — спросил Делер, появившись на пороге комнаты с алюминиевым чайником. Держать в жилых помещениях кипятильники и примусы не разрешалось техникой безопасности, так что любители гонять чаи на сон грядущий ходили вниз, на кухню.
— Все в столовую забрали. На помывку, — ответил Краслен.
— Ага, — сказал Пятналер. — Отчитали нас за некультурность. Выговор грозили даже сделать, если сами впредь сдавать не будем.
— Мать честная… — буркнул Делер.
Поставил чайник на подоконник, поскольку стол был занят, и пошел искать стаканы.
В холостяцком блоке комбината все было очень прогрессивно и культурно: чистое постельное белье, кровати с тюфяками, шторы на окошках (только что из прачечной!), большой красивый шкап, стол, стулья, радиотарелка в жилых комнатах. Никаких тебе клопов, ни тараканов, ни матрасов из соломы, ни рогож. Удобства — душевая и уборная — на каждом этаже. Конечно, электрические лампочки. Короче говоря, живи и радуйся, не то, что в грязных избах при лучине в капиталистическое время.
Койки были трехэтажные, и в комнатах обычно жили шестеро. Краслен дружил с соседями: помимо троих братьев, в комнате с ним вместе обитали токарь Новомир и поэт с двойной фамилией Шариков-Подшипников. Он тоже трудился на заводе: выделывал стихи о глодающих сталь станках, крикливом гомоне болванок и других прогрессивных явлениях. В то время как на капиталистических предприятиях только-только стали появляться столовые для рабочих, Краснострания уже обеспечила трудящихся пищей не только для тела, но и для того, что при старом режиме именовалось "душой": ни один завод не обходился без штатных поэтов, художников, артистов, чтецов. Свою работу деятели пролетарского искусства называли "творьбой" — смесью борьбы и творчества.
В этот вечер Краслен отдыхал, расположившись на лежанке, почитывая самоучитель эскеридского языка и вполуха слушая беседу Пялера с Пятналером, листавших «Пролетарскую звезду». Сбоку от них за столом пристроился тихоня Новомир. Нацепив круглые очочки, он, как обычно, что-то усиленно чертил: видимо, продолжал работать над своей мечтой — изобретением особого станка, который будет выдавать деталей вдвое больше против современного.