Страница 10 из 11
Куда мужику деваться? Конечно, к бывшей жене.
Дело прошлое. Но сердце и сейчас вдруг дрогнуло и заколотилось.
Ну, дядюшка. Это ты как-то не вовремя сюда попал.
Глаза Тани вспыхнули и дядька отшатнулся.
– Ладно, племянница. Вижу, сегодня ты не в настроении, – невольно попятился мужчина и вытер рукавом пот, выступивший на сияющей на солнце лысине.
– Тогда я попозже зайду. Посидим, поговорим по-родственному, – добавил он и поправил большую домотканую сумку, свисающую с плеча.
Таня пронзила его гневным взором:
– Не о чем нам говорить, дорогой дядюшка.
– Ой ли? – прищурился мужчина и ощутимо напрягся. – Так ведь я напомню. В доме этом ведь и моя доля есть, племяшка.
И недобро усмехнулся.
Таня замерла и почувствовала, как холод, ледяной холод пробирает ее до костей. На улице лето. Пахнет жасмином и нагретыми на солнце травами. Птички поют.
Но что же это? Дядюшка Соларин ведь ей явно угрожает.
Ну точно, не зря ведь Таня про Пашку вспомнила. И
этот за своей долей. Только что ему с той доли-то?
– Доля-то? – медленно проговорила Таня, преодолевая холод, который буквально сковывал ей язык.
– Доля у вас, дядюшка, имелась. Размером с комнату на чердаке, – добила она мужчину.
Дядька побагровел:
– Что значит имелась? Сестра должна была мне ее отписать!
– Так она и отписала, – спокойно ответила Таня, хотя сердце у нее колотилось. – Да только вы документы читать не умеете. Или забыли.
– Что забыл? – прохрипел дядька и уставился на Таню буравчиками глаз.
– Ну как же. Матушка ведь ясно написала “и долю в доме моему брату по отцу Климу Вертиго, в случае, если он будет заботиться и поддерживать мою дочь, Солару. Помогать ей развивать дар и вести дела в лавке”, – добила Таня мужчину.
Клим рванул ворот косоворотки.
– Дурацкое условие! – крикнул он, побагровев. – Сияна прекрасно знала, что я бездарен. И никак бы не мог помочь твой дар развить. У него вздулись вены на шее и Таня даже испугалась, как бы удар дядьку не хватил.
– Дурацкое не дурацкое, – медленно ответила она, – а какое есть. Ну, с даром ладно. Но, дражайший дядюшка, матушка вряд ли предполагала что вы просто возьмете и исчезнете на пять лет. Оставив все заботы по лавке на меня.
– Или вы на лавку тоже претендуете? – прищурилась девушка.
Судя по выражению дядькиного лица, он явно претендовал.
– Увы и ах, – злорадно рассмеялась Таня, слова из которой опять полились ручьем.
– Должна вас огорчить, – девушка растянула губы в широкой улыбке, – Согласно указу бургомистра лавка отчуждению не подлежит. Она записана на мое имя уже пятый год. Как и весь дом, – жестко закончила Таня.
Клим сжал кулаки и желваки заходили по щекам.
– Согласно указу бургомистра, говоришь? – нехорошо усмехнулся мужчина. – Ну, это мы еще посмотрим.
Он с трудом сглотнул, повернулся и тяжелой походкой отправился прочь.
Таня смотрела ему вслед и ушла в лавку только тогда, когда дядька скрылся из глаз.
Дверь за ней захлопнулась мгновенно. Девушка почувствовала, что ноги ее не держат и просто сползла по стеночке на пол.
У Тани было такое чувство, будто вся радость и энергия, с которой она возилась с выпечкой, разом вытекла из нее. В груди было холодно. Холодно и пусто.
Она обхватила себя руками и вдруг почувствовала, как кто-то сопит ей прямо в ухо.
Глава 15
– Ой, да не до тебя сейчас, Рыська, – отмахнулась Таня. Тут проблемы с наследством, а тебе бы все на ручки…
Девушка вздрогнула. Рыська?! Как Рыська, откуда? Да она ведь ушла за радугу еще в прошлом году…
И откуда бы тут взяться кошки с разноцветными глазами и обрубленным хвостом.
Рыська любила вот так забраться к ней на руки или вечером, особенно когда Таня приходила расстроенная, ложилась рядом и уютно сопела.
Но сейчас Таня далеко от родного дома. Да и Рыськи нет давно.
– Т-ты кто? – девушка шарахнулась в сторону и взвыла, пребольно ударившись локтем о чуть выступающую из порожка доску.
Сопение прекратилось. Послышался шепот. Два голоса, один низкий, а другой довольно высокий, явно о чем-то спорили.
Наконец раздался тяжелый вздох и перед Таней материализовалась маленькая плотная особа росточком ей до колена. В чистом беленьком платочке, залихватски повязанном наподобие банданы. В сборчатой юбке до пола и веселеньком переднике с множеством карманов.
Личико у нее было гладенькое и глазки сверкали из-под сведенных на переносице черных как смоль бровей.
Таня пригляделась – а сверкали-то глазки неведомой дамочки от слез.
– Доброго здоровьица тебе, девица! – особа поклонилась и шмыгнула носом.
– Аникеюшкой меня кличут. Домовушка я здешняя. Хозяйка, стало быть, – пояснила она Тане, которая сидела с открытым ртом.
– Знаю, ой, знаю, что не Соларушка ты наша. Как не знать, – покивала головой Аникеюшка и вытерла слезы маленьким кружевным платочком.
– Мы ведь еще вчера почувствовали, с Боровичком-то, – деловито доложила она Тане, – что девочка наша пропала. Вот как с вечера дала нам наказ на выпечку-то, – посетовала Аникеюшка, вздыхая, – так и пропала.
– Ну что ж скажешь, что ж тут поделаешь… Мы с Боровичком-то с расстройства в сон впали, а как ты появилась, так и проснулися.
Таня захлопнула рот и зажмурилась. Аникеюшка, мамочки… А ведь она ей снилась! Точно-точно. Вот как раз тогда, когда Таня за столом придремала, заказчика ждала. Кстати, а где заказчик? Тортик-то так и стоит один-одинешенек. Причем любимый Танин, медовичок.
– Эмм, – Таня приоткрыла один глаз. Вот тогда она также услышала разговор между этой Аникеюшкой и Боровичком. Она даже вспомнила, что неведомого Боровичка матушка этой вот Аникеюшке не советовала в мужья. А когда Таня глаза открыла, никого и не было. И не видно, и не слышно.
Сейчас же эта Аникеюшка стояла перед ней, сложивши руки перед грудью.
Таня открыла второй глаз. Аникеюшка никуда не пропала. Образ домовушки стал только ярче.
– Эмм, Аникеюшка, – хрипло сказала Таня, – вы это, помедленнее. Домовушка, значит. Понятно… За хозяйством следите, стало быть.
Аникеюшка радостно заулыбалась:
– Как не следить, следим. И за хозяйством, и за домом. Ведь мы ж, домовушки, такие. Даже если хозяйка наша куда пропала, мы-то к дому привязаны. Отечество наше тут, – скорбно сказала Аникеюшка и пригорюнилась.
– А куда же Солара ваша подевалась? – все-таки спросила Таня.
– Так ить, то нам неведомо, – Аникеюшка развела руками. Мы-то сами мало что знаем, все больше по хозяйству. Она вздохнула.
– Вот раз ты появилась, ты и хозяйка. Правда, – она с неодобрением покосилась в левый угол, – некоторые тут бунтовать вздумали. Будто умнее всех. Мол, это не настоящая хозяйка. Не пущу в кладовую заповедную, а? – громко и назидательно высказалась Аникеюшка.
– А ну-ка, покажись хозяйке, ирод,– проворчала домовушка.
Раздался тяжелый вздох и перед Таней материализовался мужичок ростом домовушке по плечо. Казалось, он весь ушел в землю, насколько был широк в кости и массивен.
На голове мужичка красовалась самая настоящая шляпа. Светло-коричневая, вот как у грибов-боровиков бывает. Да и видом своим мужичок напоминал этот самый гриб.
Одет он был в кафтанчик цвета топленого молока и заправленные в маленькие сапожки широкие штаны. Выражение на лице у мужичка было самое что ни на есть виноватое.
Он Тане и в глаза не смотрел, а только ковырял носком сапожка пол.
– Вот, хозяйка. Это муж мой. Боровичком кличут, – доложилась Аникеюшка. Домовой, стало быть, – добавила она и притворно нахмурилась.
Боровичок закончил ковырять ногой пол и поднял на Таню глаза.
Глаза у него оказались неожиданно голубые.
– Эта…Прощенья просим, – густым басом прогудел Боровичок. – Не сразу признал, каюсь.
Таня прищурилась:
– Так это вы никак не давали мне войти в кладовую, а? Можно сказать, чуть голодом не уморили! Я ведь на диете должна быть с понедельника. На диете. А из-за таких вот, как вы, пришлось доедать шарлотку!