Страница 14 из 15
Мы взялись за руки и помчали, точнее, пошли не очень быстрым шагом. Лена сначала пыталась нас подгонять, но куда этой пигалице против моей дури.
— Леш, ну, все, пришли! Беги обратно! Тебя и так в погибшие записали!
Мы остановились на углу моего (нашего) родного дома. Здесь прошли мое детство и юность. Вон на той площадке мы играли в «Знамя» и в бадминтон. На зеленой между ломами резались с пацанами в футбол. А вот об эти две торцевые стенки долбили мячом в набивного. И если в сером доме жильцам было все равно на бесконечный стук мяча, первый этаж располагался высоко от земли. То в панельной пятиэтажке в клеточку жила вредная тетка. Мы ей вечно мешали своими играми, она постоянно орала на нас. Ну, мы ей и мстили за склочный характер.
А вот знаменитый стол посреди нашего двора. Здесь мы собирались с гитарами, став постарше, и орали под три блатных аккорда:
«Гоп-стоп мы подошли из-за угла,
Гоп-стоп, ты много на себя взяла,
Теперь оправдываться поздно
Посмотри на эти звезды,
Посмотри на это небо,
Ты видишь это все в последний раз!»
Здесь я приобщился к дворовому творчеству, спел свои первые песни не про партию, Ленина и крылатые качели. В школе пришлось ходить в хор. Не знаю как в двадцать первом веке на уроках музыки, в в мои школьные годы мы не только изучали биографии композиторов, мы еще и пели.
В школе был хор, и наш музыкант Сергей Иванович Тарала, отбирал в него самых голосистых, то бишь способных и талантливых. Мне не повезло, я оказался в их числе. Бегал от хоровых занятий, как черт от ладана. Наверное, зря. Но умение бренчать на гитаре осталось со мной, как и голос. Так что для друзей иногда пою. Пел. А вот интересно сохранились мои навыки в новом теле? Нужно как-нибудь проверить.
После перестройки, когда все рухнуло, учитель ушел из школы организовал маленький ансамбль и лабал на свадьбах. Позже открыл свою студию записи в нашем Энске. Когда жизнь в стране более-менее наладилась, вернулся к преподаванию, но учил уже за деньги.
Я все-таки проводил Лену для подъезда, хотя в душе все застыло от предвкушения страха и надежды: ожидал увидеть отца. Летними вечерами наш подъезд собирался на скамейках под виноградной беседкой, который сделал отец своими рукам. Мужики на одной лавочке, женщины на другой, общались смеялись. Иногда тоже пели что-то, не под гитару, конечно, а как говорится, а капелло.
Мы детвора бегали тут же, кто в войнушки играл, кто в песочнице ковырялся. Ребята постарше сидели на столике, уже с гитарами и девочками своего возраста. Мелюзга поглядывала в их сторону и завидовала. Иногда подбегали к старшему брату или сестре с каким-нибудь глупым вопросом или просто постоять. Но таких нахальных малолеток быстренько изгоняли от заветного «взрослого» места.
И тогда на весь двор раздавалось чье-нибудь голосистое: «Ма-а-а-а-ам! Ванька меня дура-а-ако-ом назвал! Ска-а-а-жи ему-у-у-!»
Но мама было н о того. Уставшие за день на работе, после всех семейных дел, мамы наслаждались отдыхом. В вечерних сумерках звучали переливчато женские голоса, выводя «Нэсе Галя воду» и «Ой, то не вечер, то не вечер, мне малым мало спалось», «Розпряхайте, хлопци, конев, та лягайте спочивать», «Смуглянка-молдаванка».
Девятого мая, после парада, похода на Площадь Революции и семейных мероприятий, мужики спускались во двор покурить и пели:
Хорошие у нас были соседи. На субботники всем двором выходили, клумбы сажали, бордюры подбеливали, пирожками угощали друг друга.
Мне было лет двенадцать когда наши девчонки загорелись идее создать дворовой театр. Не помню, какую сказку мы ставили, но мы это сделали! Театральную сцену организовали возле нашего подъезда, соорудили занавес. В самом подъезде была гримерка. Месяц мы репетировали и готовились, а потом нарисовали билеты и вручили всему двору приглашения на спектакль.
Родители, дедушки и бабушки, и мы — все были счастливы. Нам никогда не было скучно без компьютеров, которых мы в глаза не видели. Без мобильных телефонов мы всегда знали, где сейчас кто-то из друзей, во дворе, в парке или в халабуде в подвале под домом, куда нам категорически запрещалось спускать. Но кто бы слушал какие-то там запреты!
Точно также как и наши папы и мамы без отслеживающих программ находили своих неугомонных чадушек со сбитыми коленками, перепачканных в глине и пыли, но счастливых и довольных. Мы ели зеленую алычу и абрикосы с земли, не помыв и даже не протерев. И никто из-за этого не умирал. Стрелялись белыми абрикосовыми косточками, прыгали с крыши подъезда на огороды позади лома, играя в войну или казаки-разбойники, дружили дворами и читали взахлеб приключенческие книги. Мы жили полной жизнью, не теряя не минуты, нам было мало целого мира.
Черт, Леха, что-то тебя сильно занесло! Я развернулся и пошел обратно в больничный городок. За моей спиной мамин голос выводил:
В больницу я попал минут через десять. Зашел в отделение, ожидая криков и ругани от старшей медсестры, но все получилось неожиданней, чем я мог представить. Изобразив виноватую улыбку на лице, я подошел к сестринскому посту и остановился, глядя на русую макушку Василисы, которая склонилась над рабочим журналом и что-то там писала.
Я терпеливо ждал, когда старшая смены закончит писать и поднимет голову, когда за моей спиной где-то в коридоре скрипнула дверь, послышались шаги, кто-то неторопливо пошел в нашу сторону, негромко громыхая чем-то железном обо что-то металлическое.
Как ни странно Василиса даже не оторвалась от своего занятия, продолжая что-то усердно писать и заполнять, чем несказанно меня удивила. Я оперся плечом об угол стены и продолжил спокойно ждать, как вдруг услышал.
— Ой, мамочки! Покойник пришел! — пискнул перепуганный до смерти девичий голос, следом зазвенел железный поднос, выпавший из рук, видимо, медсестры. Я стремительно обернулся, но было поздно: на полу лежало обмякшее женское тело.
— Что тут… О, господи! — поднимаясь со своего места, рявкнула Василиса, но увидев меня, зажала рот ладонями, чтобы не заорать.