Красный рассвет

Отвлекшись от портрета — на котором Генрих не-знаю-как-по-отчеству Станкевич был отображен в полный рост в римской сенаторской тоге с пурпуром, я посмотрел на него оригинального. Говорить ничего не стал — все еще не в силах отойти от удивления портером, оказался еще и огорошен таким нетривиальным началом беседы.

— Так и будешь молчать? — поинтересовался хозяин кабинета.

Станкевич сейчас сидит и смотрит на меня снизу. Но он вальяжно развалился в кресле и положил руку на столешницу так, что возникает ощущение как будто взгляд сверху-вниз.

Да, так смотреть уметь надо.

— Это был вопрос? — пожал я плечами. — Если вопрос, то я не знаю, влюблена или нет в меня ваша дочь.

Уголок рта у собеседника после моих слов заметно дернулся. Он явно хотел сказать что-то резкое, но в последний момент передумал.

Помолчали еще немного. Я вернулся вниманием к удивительному портрету, Станкевич сел прямо и буравил меня взглядом. Прошло около минуты, после чего он вдруг открыл ящик стола и одну за другой выложил на стол десять пачек сторублевых купюр в банковской упаковке.

Хорошие такие пачки, красивые. Каждая — десять тысяч рублей, быстренько прикинул я. Большие деньги, почти десять мустангов, вернее кугуаров, подобных тому какой я себе во Флориде купил.

— Здесь сто тысяч рублей. Еще двести тысяч я переведу тебе на счет.

Может быть, Семенович слишком предвзято к Станкевичу относится. Триста тысяч — хорошие деньги. На квартиру в престижном районе Петрограда конечно не хватит, но можно купить приличную квартиру в хорошем районе, или две отличных квартиры в приличном районе.

В общем, серьезно ошибся Семенович в утверждении, что благодарности я не увижу. Понятно, что оценивать деньгами жизнь дочери — моветон, со своим положением Генрих Станкевич мог бы что другое предложить. Но, наверное, благодарит как умеет.

— Я даю тебе триста тысяч чтобы ты близко к моей дочери больше не подходил и вообще забыл о ее существовании.

«Ноги мне в рот, вот это поворот!» — как говорила одна моя хорошая подруга.

Правота Семеновича вернулась во всей красе: это совсем не благодарность. Деньги — просто решение возникшей в их семейке проблемы.

На самом деле, триста тысяч — в иной ситуации, я бы взял. Приличная сумма, такая лишней в хозяйстве никогда не будет. Я и за одним рублем-то наклонюсь, если увижу, что на земле валяется меня ждет. Это ж деньги. Но. Генрих Станкевич явно своеобразный человек, и, если я сейчас возьму у него деньги, он наверняка воспримет это так, как будто мне их в долг дал. Либо же, что даже вероятнее, как будто я их у него украл.

Наверняка так и будет, и по возможности он мне или всегда об этом будет напоминать, как возможность появиться — пусть даже и не лично, или вовсе возненавидит. Действительно передо мной деятельный и опасный идиот, несмотря на удивительно располагающую внешность.

Правильнее было бы сейчас мне отказаться и уйти. Но мудрый Семенович оказался прав не только в том, что я здесь благодарности не дождусь. Прав он оказался и насчет ушата помоев. А я не люблю, когда на меня выливают ушат помоев.

— Вы можете все триста тысяч безналичным расчетом перевести?

— Могу.

— Вы про такой фонд «Справедливая помощь» слышали?

— Да. Какое это имеет отношение к делу?

— Переведите все триста тысяч на его реквизиты, пожалуйста. Я туда сегодня позвоню, предупрежу что будет перевод и скажу им сколько денег на какие проекты адресно распределить.

Станкевич молча и с удивлением на меня смотрел. Подобного захода он точно не ожидал, и сейчас не справившись с эмоциями даже хватанул пару раз воздух как брошенная на лед рыба.

— Это все? — спросил я и встав вполоборота показал в сторону двери. — Я могу идти?

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — разродился Станкевич довольно странным вопросом.

О-о-о. Я многое хотел бы ему сказать. Как говорится, если зовете меня на корпоратив и упорно уговариваете выпить с вами, будьте готовы услышать о себе много нового и интересного.

Ладно, это я сам с собой шучу, просто настроение почему-то хорошее. Триста кусков настоящих денег в благотворительный фонд — приятно делать добрые дела. Без шуток, реально настроение улучшилось. Поэтому как бы много всего не хотел я сказать господину Станкевичу, делать этого конечно же не буду.

Так что я лишь развел руками, жестом показывая, что не понимаю чего от меня хотят.

— Тебе настолько безразлична моя дочь?

— Это вопрос, не имеющий никакого отношения к делу.

— Почему?

«Ты дурак что ли, как это почему? Кто из нас второй секретарь обкома, ты или я?» — так и захотелось ему сказать. Сдержался, заговорил ровным тоном, объясняя вроде бы очевидное.

— Потому что мы с ней из разных социальных групп. Речи о мимолетной интрижке как понимаю не идет, а вы заранее планируете хорошее замужество для своей дочери. Для этого нужно выбирать ей жениха из своей социальной страты, причем такого жениха, который как минимум или имеет крепкое положение и перспективы в высоком обществе, или умение грамотно управлять деньгами. Большими деньгами, а не такими как… — показал я на стопки на столе. — Иначе дети Алисы, ваши внуки, будут вынуждены ходить на работу пять дней в неделю, зарабатывая себе на жизнь. У меня нет ни положения в обществе, ни умения управлять большими деньгами. Это же любому дураку очевидно, или вы меня сейчас просто на сообразительность проверяете?

Хм, похоже последняя подача оказалась явно лишней. Я уже как-то имел неосторожность испортить отношения с одним директором, еще в другом мире. Тоже тогда речь шла о вполне очевидных вещах, и я не думая произнес фразу: «Это же любому дураку очевидно».

Как тогда оказалось, не любому.

Понятно, что нюансы воспитания и пристройства наследников состоятельных семейств — не общественное достояние, но я никак не думал, что господин Станкевич так удивится сказанному сейчас. Мне об этом отец с момента первых проблесков разума периодически долдонил, усилив громкость наставлений особенно когда у меня первые подруги появляться начали.

Или Станкевич сейчас не от этих моих слов удивляется? Вообще не могу понять по его лицу, чего он от меня ждет, и чего хочет услышать.

— Жениху вашей дочери не в последнюю очередь необходимо будет принять на себя обязательства по сохранению накопленного вами семейного капитала, я под это просто не подхожу. Очевидно, что стоит вам выйти на покой, как меня тут же сожрут.

Здесь я немного лукавил, конечно — не договаривая, что у меня в этом мире есть немного важных дел, которые не предусматривают возможной роли кавалера Алисы, боже упаси.