Красный рассвет

Патроны кончились удивительно быстро. Замена магазина — причем этот уже последний. Я по-прежнему лежал плечом на асфальте, и увидел, как из машины с другой стороны кто-то выскочил. Очередь по ногам, пронзительный крик: выскочивший из машины человек упал, держась за раздробленную пулями щиколотку.

Еще короткая очередь, крики стихли. Я же, отпустив лязгнувший по асфальту машинпистоле, достал пистолет и на четвереньках, широко открывая рот — все еще в попытках поймать пропавшее дыхание, подполз к подбитой только что машине. Поднялся на одно колено (больно, по асфальту прямо ссадиной о которой забыл) и не целясь, подняв пистолет над головой, выпустил все пули в салон не глядя. Сначала в сторону передних сидений, потом назад, в пассажиров — если они там еще живые были.

Проблема с патронами — их теперь почти нет. Два неполных магазина к машинпистоле, один к пистолету, едва тридцать всего не наберется. Слезы.

Проблема со временем. Нужно решить — или забирать трофейное оружие, или сразу валить отсюда. При этом мне определенно нужен водитель универсала — пусть он уже и не живой. Кажется мне, что простые ребята с приборами ночного видения за людьми, а тем более за советскими журналистами, не охотятся.

Дэвид, кстати, уже находился на улице и наготове. И был в порядке, о чем меня и оповестил возгласом: «I'm OK! I'm OK!».

Насчет «Окей!» я бы поспорил — лицо все в крови, из разбитой брови щедро заливает, даже футболка на груди мокрая; но омерзительно-белоснежная улыбка по-прежнему на месте, словно приклеенная. Бесит меня этот сраный ковбой, смотреть на него не могу, аж скулы как от лимона сводит.

Пока Дэвид контролировал обстановку, я распахнул водительскую дверь универсала. Внутри — месиво, хорошо пострелял. Схватил за воротник и выволок труп водителя, потащил его в пинцгауэр. Обратил внимание что не ошибся — на голове, на широких резинках крепления, прицел ночного видения. Уже не рабочий — ни голова ни уцелела, ни прицел. Сам наш преследователь был чернокожий мужчина, лет тридцати — и совсем не рядовой уличный гангстер на вид, если смотреть на сохранившуюся часть лица. Серьезный парень, если конечно отбросить то, что мертвый.

Когда серьезный мертвый парень оказался в пинцгауэре, я бросил туда еще найденный в салоне универсала клон АК с парой магазинов, и мы с Дэвидом запрыгнули в машину. Я порулил просто вперед, но почти сразу мы выехали к набережной реки. Закрывающий марлевым тампоном разбитую бровь Дэвид сразу прокричал что-то невнятно, но с интонацией как Архимед кричал: «Эврика», и уже уверенно показал направление к советскому представительству.

Проехав полкилометра по набережной, мы повернули и снова углубились в городские кварталы. Теперь только дома здесь были по большей части двухэтажные, причем встречалось немало деревянных. Центр города, надо же, а выглядит как улочка провинциального курорта.

Проскочив мимо зеленого сквера, с одной стороны которого располагались два пятиэтажных офисных здания из стекла и бетона, подъехали наконец к воротам советского торгового представительства. Располагалось оно не в одном, а сразу в целом комплексе из нескольких двухэтажных зданий, огороженных высоким забором. Ворота были закрыты, и подъехав почти вплотную, я посигналил. Потом еще раз посигналил.

— Свои, открывайте! — высунувшись из окна, на русском крикнул я громко.

— Свои в такое время дома сидят, — почти сразу послышалось откуда-то из-за ворот.

— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз! — крикнул я в ответ машинально. — Открывайте, у меня важная информация для товарища Петрова!

Последовала некоторая пауза, использованная явно для переговоров.

— Как заезжаешь, сразу останавливаешься, выходишь из машины. Руки на виду, оружие не трогаешь.

— Сэр, есть сэр!

Автоматические ворота пришли в движение, почти бесшумно отползая в сторону. Едва заехали на территорию, как я сразу остановился. Держа руки на виду, как и было сказано, вышел из машины. Дэвид, толкнув свою дверь локтем, и по-прежнему прижимая ко лбу окровавленный марлевый тампон, тоже спрыгнул на брусчатку двора. Его СКС остался в салоне, а вот у меня машинпистоле так и болтался на груди, на таком удобном ремне.

К нам уже подошел сотрудник охраны. Усатый, причем хорошие такие усы, густые; белая рубашка, на которой чужеродно смотрелись бронежилет и разгрузка с магазинами. Оружие усатый держал наготове — надо же, «Вал», автомат специальный, кучеряво живем. Серьезный дядька — простым охранникам такое не дают, в Союзе с бесшумным оружием крайне строго.

— Кто такие? — спросил усатый охранитель представительства.

— Я Максим Царев, турист из Петрограда. Это Дэвид Мэйсон-младший, сын Дэвида Мэйсона, окружного прокурора штата Миссури. В машине двое убитых — похоже наши, журналисты, подобрали по дороге. Но не уверен, документы не смотрели.

— Чего так? — поинтересовался усатый.

— Стреляли, — пожал я плечами.

— Это вы только что шумели неподалеку?

— Получается да.

Усатый опустил оружие, заглянул в боковую дверь пинцгауэра — мы ее даже не закрывали, так и ехали.

— Тут трое, — сразу отметил он.

— Сверху там еще один странный товарищ, который охотился за нами, а скорее всего и за ними, в приборе ночного видения.

— Какое у тебя сообщение для Петрова? — отвел взгляд от погибших в салоне усатый охранник торгового представительства.

— Важное.

— Конкретно, какое? — вкрадчиво переспросил усатый.

— Вы Петров?

— Да.

— Документы, будьте добры. С разворотом, чтобы я фотографию и фамилию увидел.

— Я тебе сейчас, (уточняющее междометие), небо в клеточку покажу, с разворотом! — возмутился собеседник, добавив что-то про охамевшую молодежь, у которой еще молоко на губах не обсохло.

— Слушай, дядь, — я уже понемногу начал раздражаться. — Мы с тобой оба по итогу сегодняшней ночи объяснительные будем писать товарищу генерал-майору, и я уже почти готов писать все с натуры, как есть. И ты не поверишь, но у меня настолько важное сообщение, что если ты сейчас будешь мне небо в клетку показывать вместо того чтобы к Петрову проводить, то после моей объяснительной не торгпредство на теплом побережье, а в Анадырь поедешь, сортир на Угольных копях охранять. Я тебе русским языком сказал, что мне Петров нужен, какого Хулио Иглесиаса ты мне тут мозг компостируешь?