Вендетта

Джордан Флеминг в ярости разорвал кружевной платок, наблюдая, как эти проклятые французы вклиниваются в их строй и оттесняют тяжелые, неповоротливые словно баржи купеческие суда от защищающих их линкоров.

Когда на них напала вражеская эскадра, он поджал губу и презрительно принялся рассматривать в подзорную трубу развевающийся на ветру французский флаг. Почему-то ему казалось, что он и его капитаны легко справятся с этими лягушатниками. Сейчас же, когда он потерял уже два корабля охранения, а потопить сумел лишь один, его самоуверенности слегка поубавилось.

— Проклятье, почему они постоянно двигаются? — пробормотал он, пытаясь понять логику боя, который навязали ему французы. — Неужели нельзя, как порядочным кораблям держать строй? Я могу только понять, что вон тот — флагман, и то, только потому, что движется чуть поодаль от остальных и почти не вступает в бой.

— Господи адмирал, — к нему подбежал молодой офицер. Он был взволнован, и постоянно протирал лоб, то ли пот вытирал, то ли на него действительно вода попадала. Всё-таки ядра изрядную волну уже подняли. — Тот фрегат, который начал тонуть, с ним... С ним что-то не так.

— Что с ним может быть не так? — заорал Флеминг, уже не сдерживая себя. он схватил трубу и посмотрел в ту сторону, где дрейфовал тонущий корабль, который до этого момента не представлял для него интереса. Корабль все также медленно погружался в воду, вот только он уже не стоял на месте. Каким-то образом остаткам команды удалось поставить некое подобие мачты и натянуть паруса. На палубе не было видно ни одного живого человека, а в отдалении виднелись шлюпки, которые с отчаянной скоростью улепётывали от обреченного судна в сторону флагмана, который выдвинулся к ним навстречу, чтобы подобрать оставшихся в живых моряков. Что-то привлекло внимание адмирала, и он снова посмотрел на палубу, погибшего корабля. — Матерь Божья, эти твари сделали из судна брандер.

Словно в ответ на его слова, из завесы плотного дыма выскользнул хищный силуэт небольшого, пятидесятипушечный фрегат четвертого ранга. Он приблизился к брандеру, и принялся разворачиваться таким образом, чтобы встать точно по курсу этой жуткой бомбы, в которую превратилось почти мертвое судно.

— Что он делает? — тихо прошептал принесший дурную весть офицер, забыв про царящую вокруг кровавую вакханалию боя, смотрящий на брандер.

— Он хочет его подтолкнуть в нашу сторону, чтобы задать курс, — прошипел Флеминг, опуская трубу. Секунду он молчал, а потом заорал: — Отходим, на всех парусах!

Они почти успели. Был бы их флагманский корабль не таким тяжелым и неповоротливым, то им удалось бы выскочить без особых повреждений, но, не получилось. брандер взорвался неподалеку и остаток мачты пробил борт флагмана английской эскадры. Корабль тряхнуло с такой силой, что Флеминг полетел на палубу, ударился головой и на минуту потерял сознание. Когда он очнулся, вокруг уже суетился корабельный лекарь.

— Мы на плаву? — прошипел адмирал, отмахиваясь от лекаря, который всё старался перебинтовать ему голову.

— Да, ваша светлость, — лекарь придавил его к палубе и сумел завершить перевязку. — Сейчас собираем спасшихся. Их не так уж и много выжило. Когда взорвался тот корабль из ада, и флагман получил пробоину, капитаны на миг растерялись, что привело к поражению. Что странно, французы не тронули экипажи торговых судов, взяли их на абордаж, высадили десант и расцепились. Команду выкинули за борт, правда, дали шлюпки, и сами уже отогнали корабли к своим поближе. — Всё это лекарь говорил, продолжая осматривать Флеминга.

— Это точно французы? — адмирал с трудом встал, поддерживаемый лекарем. Голова болела, а от ярости он чувствовал приближение удара. Надо было взять себя в руки. Ситуация была слишком нехорошей, чтобы свалиться сейчас с ударом.

— Да, ваша светлость. По крайней мере, говорили они по-французски. Большинство вообще молча выполняли свою работу. Но, проскальзывала и немецкая речь, и голландская.

— Французы заключили договор с Голландией? Как так получилось? — соображалось плохо, но от него ждали принятия решений. — Почему нас не добили?

— Не знаю, может быть, решили, что брандер с нами покончил? Дым до сих пор не развеялся. Видно нас плохо, — выдал предположение лекарь.

— Да, скорее всего, так оно и есть, — Флеминг схватился за голову. — Собираем уцелевших и уходим, быстро, как только сможем. Его величество должен знать, что эти твари натворили. Король Людовик ответит за своё коварство, я клянусь всем, что у меня есть ценного во всей моей жизни!

Я смотрел на стоящего передо мной Зиновьева и думал о том, что будет, если я сейчас встану и заряжу ему с ноги. Можно объяснить потом эту несдержанность тем, что, как только я очутился в первопрестольной, так сразу во мне кровь деда вскипела и начала требовать выхода путём кулака в рыло этой гниды, которая русского языка, как оказалось не понимает.

— Степан Степанович, объясни мне, а то я никак не могу в толк взять, что же всё-таки произошло на Болотинских мануфактурах? — я улыбался, что было сил сдерживая себя.

— Так ведь бунт, ваше величество, — проблеял Зиновьев, а я прикрыл глаза рукой. — Вы же сами наказали, чтобы я выявил причастных и...

— Как же мне сейчас хочется кого-нибудь наказать, кто бы знал. — Перебил я этого козла безрогого. Хотя, может и рогатого, я его жену ни разу не видел и не интересовался её жизнью. — Бехтеев, убери этого придурка отсюда. А еще лучше, отправь его, пожалуй, к Ушакову. Он во мне будит всё самое отвратительное. Если я ещё немного с ним пообщаюсь, то точно захочу взять в руки прибор с непроизносимым немецким названием и показать всем, что я могу быть та-а-ким нехорошим.

— Какой прибор? — Бехтеев посмотрел на меня с любопытством. Я, если честно, не ожидал подобного вопроса и подавился кофе, который решил в этот момент выпить, пока он совсем не остыл. Вполне ожидаемым стало то, что я подавился. Откашлявшись, я махнул рукой.

— Иди, не доводи до греха, — он понимающе кивнул, и, передав Зиновьева гвардейцам, вопросительно посмотрел на меня. — Салтыков чем занимается?

— В основном наводит суету. Но братьев Болотниковых по вашему приказанию доставил сюда, ваше величество. Также, как и Ваську Фролова, который вроде бы причастен к бунту на мануфактуре.

— Давай сюда Фролова, а сам займись судьбой Зиновьева, надо сказать, незавидной, — я допил всё-таки остывший кофе, и отставил чашку в сторону.