Страница 57 из 77
Инграм задумался, почесал переносицу:
— Я бы сказал, что всё завязано на ментальной магии: жители постоянно что-то изобретают. Есть летающие штуки, м-м-м, у нас такого нет, не знаю, как описать, чтобы ты поняла. Сделаны из металла, тяжёлые, я сам проверял. Но внутри огонь и воздух. Люди садятся внутрь, и эта вещь взлетает, как мы. Ещё могут посылать Зов на большом расстоянии и даже с картинками, словно книгу на расстоянии читаешь. В металлических чёрных штуках, только небольших. Вот таких…
Показал пальцами небольшой прямоугольник. Кайа завистливо вздохнула:
— Когда я получу крылья, тоже хочу увидеть Всемирье. Наше и то.
— Их много, я только в одном побывал, а Граней много. Но от спутника я бы не отказался, — Инграм зевнул. — Марна сказала, что когда её драгоценный Севим получит крылья, они тоже полетят. Я их предупредил, что там опасно. На крылья тамошние гвыборы реагируют так, как будто первый раз видят. Пришлось развоплощаться…
Инграм стряхнул с себя дремоту, наваливающуюся от усталости за последние месяцы и нежных поглаживаний Кайи. Принял вертикальное положение:
— Как-нибудь ещё расскажу, надоело повторять одно и то же. Марна, родители. Солвег… Я зачем прилетел? Я решил проверить догадку…
Сказанное далее братом объясняло тот факт, что за три месяца из дворца никто не появлялся. Желая сохранить фрейскую честь младшей дочери и скрыть факт рождения бастарда от раба, матушка сотворила с помощью Тьмы Морок. Для того и отрезала локон волос дочери. Ныне во дворце жила Кайа, похожая внешне на оригинал, но по характеру больше напоминая Солвег, будто Очаг наконец одарил младшую принцессу достойной Тьмой. Крылья у неё не выросли, но отбрасывать клубящуюся тень Кайа-номер-два уже научилась.
— Кто это?! И почему матушка ничего мне не сказала?! А остальные? Как все к ней, то есть, ко мне относятся? И как тебе разрешили навестить меня? — схватилась за животик распережевавшаяся Кайа.
Инграм довольно рассмеялся, ибо он разгадал загадку холодности своей наречённой быстро — едва прикоснулся к её губам, желая проверить, сохранились ли чувства:
— Матушка и мне ничего не сказала, но я по её глазам понял — одобряет, чтобы я повидал тебя. Я раздумывал, не печать ли Тьмы это: уж очень родители старательно пытались меня убедить, что та Кайа — это ты. Утром матушка подсунула мне страницу “Основ”, так что я догадался: до тех пор, пока все хранят твою тайну, Морок будет жить… Тс! — Инграм обернулся на дверь: Хельги оставила их поговорить наедине. — Я-то могу говорить об этом: меня рядом не было, когда матушка затевала обет. Мне, конечно, ничего не будет ибо я проверял: с Лотты морок не сошёл, когда я сказал ей, что она не ты. Но что ни говори, а это неплохая идея…
— Как?! Это Лотта?! Матушкина служанка… — Кайа с облегчением выдохнула. Инграм её обнял, с любопытством ощупывая бока и мягкую спину. — А я с ума схожу: Хельги и Йоран ничего не рассказывают… Значит, они тоже всё знали, но тайна их не касалась?
Инграм прицокнул недовольно:
— Меньше болтай об этом! Мне твой бастард тоже не нужен. Если не умрёт, отдам его Дыву, я уже решил. И пусть катится со своими малерийцами на Кар-Эйру, как собирался.
Кайа покраснела, и, хотя это было мало заметно на её смуглом лице, Инграм догадался о причине опущенных ресниц Кайи, она пролепетала:
— Я… прости… сама не знаю, как получилось…
— Да ничего, — Инграм расслаблено ухмыльнулся, расстегнул пуговицы на камзоле, — удивительно, что он вообще до сих пор жив. Солвег дважды сюда прилетала, Марна — единожды. Честно говоря, я думал, отец мне предназначит Солвег… Но, так даже лучше, хотя малерийка из неё, как из меня Марна… Да и с тобой, малышка, веселее. Надеюсь, твоя наивность ещё долго будет меня развлекать.
Он откинул камзол и потянул вверх холщовую рубашку. Поймал изумлённый взгляд сестры и рассмеялся:
— Ты, может, и забыла своё обещание, а я — нет. Хочу узнать, чему ты научилась без меня…
Кайа ахнула:
— Но как же?.. — и указала на тяжёлый живот, в котором малыш ходуном ходил.
— Разве оно может быть помехой? Иди ко мне, Кайа. Я хочу тебя рассмотреть. Таких у меня ещё не было.
Инграм властно потянул сестру к себе, не дожидаясь, пока она разденется, потрогал всё, что его интересовало. Многослойная одежда Кайи была снята и отброшена в сторону под ворчание Инграма, недовольного задержкой. Обозрев обнажённую сестру, он удовлетворённо ухмыльнулся:
— Недурно. И необычно… Не отвлекайся, сюда никто не войдёт, пока я не разрешу…
Спустя час Кайа сидела на краю кровати, прижав к себе скомканную одежду и роняя слёзы в её складки. Инграм молча оделся, прошёлся по комнате, рассматривая всё подряд. Вернулся к сестре и присел рядом, не прикасаясь к ней:
— Ничего, это даже забавно, — задумчиво сказал он, потирая подпалившиеся чешуйки, — когда-нибудь мы будем это вспоминать и смеяться… Если бы мне гвыбоды предсказали, что однажды родная сестра меня попытается сжечь в постели… Да не хнычь ты, переживём…
Инграм протянул руку, чтобы коснуться Кайи и погладить её плечо, но передумал.
— Это всё карамалийская магия. Избавишься от ублюдка, всё будет, как надо, я тебе обещаю. “Бог любви” — хорош в постели, признаю, раз задурил всем голову. Солвег тоже скрипит, пытается его уломать вернуться во дворец. И, признаться, была такая мысль, оставить его слугой, пусть бы развлекал нас, но слишком уж крепкое у него семя. Терпеть его детей я не намерен… А ты выбрось его из головы, хорошо, малышка? — Инграм всё таки коснулся — заправил локон, упавший на лицо сестры, за её ухо.
Кайа зарыдала громче и затрясла головой, не убирая от лица одежду:
— Я не знаю, что со мной… Почему я?.. Не хочу…
Инграм кашлянул и поднялся:
— Мне надо возвращаться. Вернусь, когда следить не будут. Скажу, на Побережье летал. А ты… — он наклонился и чмокнул сестру в темя, снова удивлённо потрогал её волосы, — ты терпи, сама выбрала меня… Я тебя потом отнесу в одно место, будем вытравлять твоего карамалийца из твоей головы… Пока, малышка!
Инграм ушёл, не оборачиваясь. Подзамёрзнув, Кайа начала одеваться, и когда Хельги вопросительно заглянула в комнату, фрейя была почти полностью одета. А потом свернулась на кровати, натягивая на себя покрывало. Стыдно было так, что захотелось умереть!
Сначала она приятно удивила Инграма, и ему понравилось. Но когда он перешёл к решительным действиям, его грубость перечеркнула всю радость от встречи. Казалось, Инграм забыл о существовании Кайи, удовлетворяя свои желания и не замечая того, что причиняет боль.
— Инграм, отпусти, мне не нравится! — пискнула она, но весь вид брата с ощетинившимися колкими чешуйками говорил за него: Инграм ничего не слышал.
Дыв себе никогда такого не позволял, подумала машинально Кайа и постаралась расслабиться, но стало ещё больнее. Внутри родился огонь и вдруг выплеснулся наружу, опаляя взмокшего Инграма и приводя его в чувство
20. Сын, крылья и ненависть
Инграм улетел, оставляя после себя смуту в сердце Кайи и слишком много вопросов, чтобы можно было их быстро решить и прийти к умиротворению.
Безусловно, она была рада его возвращению. Кроме того, Инграм помог справиться с обидой в адрес родных, “забывших” беспечную фрейю, и, главное, не был против выбора отца, так что страхи относительно будущего оказались пустыми. Но почему же тогда в душе поселилось слабое и тем не менее заметное чувство, которому Кайа пока не могла дать название и которого уже боялась? Дыв как-то обронил фразу на мечтательную тираду Кайи о брате:
— Я надеюсь, ты быстро справишься с разочарованием и сможешь подстроиться.
В самом деле, Инграм мог бы не набрасываться в первый же день после своего восьмимесячного отсутствия, хотя бы из-за того, что на прощание еле удостоил поцелуя. Как будто нарочно улетел, чтобы не учить Кайю нежности… Ха, нежности! Кайа передёрнула плечами. Что-что, а нежности теперь явно нужно учить самого Инграма! Это всё Марна и Солвег, они приохотили Инграма к жестокости в постели. Марна, наверняка, просила использовать хлыст… От одних мыслей об ударах заболела поясница. Кайа поёрзала в кресле, меняя положение тела, чтобы унять неприятное ощущение.