Страница 33 из 77
Тогда невозможно было поверить в происходящее, однако сир Торвальд, внимательный и улыбающийся добрее всех во Фрейнлайнде, вдруг схватил её, сжал шею. Шепнул: “Не бойся, ящерка!” — и как поверить словам, если тебя грозятся убить?
— Сними оковы — отпущу! — пообещал так же, шёпотом. Испуганная и невидимая Аша поползла по хозяйке быстро, насколько получалось, чтобы выполнить требование. И что же? Оковы упали, но вместо того, чтобы выполнить обещанное, рыжий раб ранил её! Посмел пролить кровь принцессы фрейев!
Зажатая сзади рукой раба рана, конечно же, всё равно кровоточила. Но через эту рану, Кайе казалось, малериец отправил свою магию. Она растекалась по телу быстрее горячей лавы, терпеть было невозможно, и в некоторых местах стало казаться, что обугливается кожа. Боль набрала максимальную силу, и Кайа потеряла сознание.
Потом её тормошил Дыв, нёс на руках, раздражая и одновременно умиляя пронзительными запахами пота и перенесённого унижения. Пока он прикасался к ней, проклятие Торвальда будто бы не так сильно мучило. Но стоило рабу выйти, началась нескончаемая пытка. Чуждый тьме, огонь изнутри пылал, то приливая к сердцу, то растекаясь по ногам. Чесалась голова, плечи… Когда зуд стал нестерпимым, Кайа закричала — что с ней происходит, она снова умирает?
Появилась матушка и попробовала окутать дочь в кокон тьмы, но стало только хуже. Кто-то что-то бормотал рядом, спрашивал об ощущениях — под конец Кайа потерялась в звуках, губы пересохли, и в горле словно песка насыпали, стало трудно дышать. Догадались — дали ей воды, и Кайа пила, пила… Огонь затихал. Или затухал…
— Я отнесу её на Прибережье, — сказал голос отца. Затем — ощущение взмывания в воздух, почти как с Инграмом. Но только отец нёс её в лапах, а не на себе, в уютной и мягкой тьме, и сильные порывы встречного ветра обдували, причиняя дискомфорт.
Внезапное падение напугало больше. Успела подумать: отец уронил! Однако солёная вода обволокла всё тело, с головой, — и жжение притупилось. Отец вытащил её на песок:
— Купайся сама, я буду рядом.
Он, как Инграм, улетел подальше от берега, и нырнул в глубину. Кайа же рисковать не стала, да и сил не было, уселась в прибрежную пену, нашла плоский шероховатый камень и принялась чесать там, где зудело, начиная с головы. Вернувшийся отец осведомился, может ли дочь взобраться на него, и счастливую Кайю уговаривать не пришлось. Обратный путь получился в сотню раз приятным, она даже чуть было не уснула, чувствуя себя в полной безопасности.
Во дворце отец поставил её на ноги, сворачивая крылья, приподнял лицо дочери за подбородок, повертел в стороны, рассматривая изменения. Ничего не сказал, кроме как: “Мягкой ночи!” — и улетел.
Зеркало всё объяснило, а ощупывания себя подтвердили страшную догадку — внешние признаки фрейлерства исчезли, вернее, сгорели в магии коварного малерийца.
Уговоры матери потерпеть и не рыдать…
Испуганное молчание служанок…
К утру Кайа решила, что не выйдет из комнаты, пока чешуя снова не отрастёт. И хоть бы Инграм внезапно не вернулся — как он сможет полюбить её ТАКУЮ?
— Я сменю бельё, — не поднимая глаз, служанка сгребла влажные остатки покрывала, простыню. Ушла.
Кайа пригорюнилась, и Аша, страдавшая, наверное, не меньше хозяйки, старалась утешить и отвлечь — щекотала ласково щёки.
— Бедная Аша, — принцесса вытянула руку, рассматривая передвигающееся заметно посветлевшее пятно, — если я не стану прежней, нас с тобой опять переселят вниз. Оттуда не видно, даже как соларис появляется из-за гор…
Слеза упала на подвижное пятно, и оно дёрнулось, расползаясь в стороны, подальше от мокрого места.
— Хорошо, я не буду больше плакать, — Кайа вытерла мокрое лицо, — ты права. Просто я больше не выйду отсюда, пока тьма снова не украсит меня, как раньше…
Принятому решению не суждено было сбыться — через несколько минут в дверь постучали, чисто символически, ибо ответа дожидаться не стали, и появился Горан в сопровождении двух стражей:
— Ваше высочество, Его величество просит вас подняться в башню.
— Как?! Меня? Но я… я не могу! — затрясла отрицательно головой Кайа.
— Увы, это приказ, Ваше высочество.
Вид Горана и стражников был слишком решительный — вжав голову в плечи, Кайа понуро подчинилась, только прихватила накидку, чтобы спрятать отсутствие фрейского рисунка на коже. Горан всё равно заметил:
— Не стоит переживать, Ваше высочество. После посвящения вас Тьме Созидающей, ваша сила засияет. Его и Её величества считают, что Свет отравил вас временно…
Никогда Кайа не была так благодарна Горану, относившемуся к ней с неизменной иронией, как к самой наивной принцессе из имеющихся. Почувствовав облегчение и веру в себя, она расправила плечи, вошла в главную залу с гордо поднятой головой и сжатыми зубами — слишком свежа была в памяти сцена предательства, даже заныла рана на шее.
Вошла и… обомлела. У Очага, на том месте, где ещё недавно на коленях стояли Дыв и сир Торвальд… Спокойные, невозмутимые, стройные, беловолосые и голубоглазые находились кар-малерийские принцы. Кто из них носил имя Ядрана, а кто Давора? Мысли унеслись вдаль, голова закружилась, и Кайа окаменела, сражённая сюрпризом.
— Кайа, подойди к нашим гостям ближе, не волнуйся. Горан, покажи! — с трона приказал отец.
Сзади подтолкнул вперёд помощник, шепнул: “Подойдите ближе, ваше высочество, принцам нужно показать вашу рану”.
Её развернули спиной к стоящим всего в метре кар-малерийским белоснежным красавцам, подняли волосы, убрали повязку, скрывающую преступление сира Торвальда. Кайа чувствовала спиной, как один из принцев приближается к ней.
— Позволите? — спросил обволакивающий сознание баритон с иностранным акцентом. Шеи коснулись мужские пальцы, погладили рану, начавшую ныть после того, как нити с тканевой повязки безжалостно содрали присохшую кровь. — Я залечу вашу рану, ваше высочество.
Приятная прохлада усмирила зуд, и рана перестала чувствоваться.
— Дополнительные доказательства вины Советника излишни, король Асвальд, — сказал тот же голос в сторону трона. — Мы верим вам и, если это возможно, приносим извиненения. Повторюсь, в том числе от имени нашего отца: приказа принести ущерб фрейям не было. Возможно, наш Советник пошёл на крайний шаг, будучи напуганным или истощённым положением раба. Никогда прежде сир Торвальд не пребывал в заключении.
— Кайа, ты свободна, — ровным тоном отпустил её отец, и на ослабевших ногах принцесса направилась к двери, в сопровождении всё того же Горана.
— Не надо, я сама дойду! — отмахнулась она от вопроса помощника, а ему, кажется, этого и хотелось — не перемещаться лишний раз между башнями с многоступенчатыми лестницами.
В одиночестве, если не считать Аши, она вернулась в комнату. Уселась на террасе, беззаботно свешивая с неё ноги и вздохнула. Вот и заканчивались приключения: завтра рабы уедут, принцы тоже… Начнётся прежняя скучная жизнь. Без Инграма, без благословения Тьмы… Без крыльев.
— Почему я такая несчастная, Аша? — пригорюнилась Кайа, запахивая накидку и съёживаясь. Дул, как обычно, лёгкий ветер со стороны восточных гор. Где-то там, у их подножия, была расщелина. Вот бы уговорить матушку слетать туда завтра…
*****
Ядран пропустил Дыва в дверях, тот не стал ломаться перед высоким статусом, зашёл в личную каюту принца, на мгновение-два осмотрелся, любуясь дорогим убранством, и вальяжно подошёл к столу, на котором возвышались две бутылки с содержимым разного цвета и кубки:
— Я уже забыл вкус нашего вина. Есть подозрение, что ящерицы нарочно добавляют в своё пойло конскую мочу, — налил себе и Ядрану. — Ну, поздравляй!
— Что я скажу отцу про сира Торвальда? — Ядран уселся с кубком на мягкую софу, обитую красным бархатом, и пригубил напиток, в то время как Дыв залпом осушил свой и наполнил снова.
— Правду. Советник принёс себя в жертву Свету и проклял Тьму. Насколько его жертва действенна, покажет время. Но эта тварь, и правда, слишком сильна и умеет приспосабливаться. Ты видел когда-нибудь, как кусок сраной тьмы становится татуировкой? Причём, подвижной… Она ползает по твоему телу, — Дыв продемонстировал пальцами скорость передвижения Аши, — и при том умудряется мыслить. Ты понимаешь — эта тварь мыслит!