Страница 12 из 45
5
Несколько минут спустя Морис, которого Тереза покинула, чтобы пойти переодеться, а затем вновь присоединиться к нему, когда она будет готова, с какой-то опасливой приветливостью пожимал руку лучшему другу Елены де Брионн.
Они молча смотрели друг на друга, будто отыскивая изменения, которые на то время, что они не виделись друг с другом, произошли в их внешности. Наконец, Морис, предложив барону сесть напротив, произнес голосом, все еще хранившим следы некоторого волнения:
– Вот уже долгое время, барон, я не имел удовольствия встречаться с вами. Я часто подумывал о том, чтобы заглянуть к вам, но вы редко бываете дома и…
– И, – прервал его господин де Ливри, – вы отыскали весьма неудачную отговорку, чтобы объяснить довольно естественную вещь. Вы не пришли со мной повидаться, милый Морис, просто потому, что мой вид напомнил бы вам времена, которых уже нет и о которых вы хотели бы забыть. Я прекрасно понимаю все это и не стремился увидеться с вами на минуточку. Признаю со своей стороны несколько неприличным подстеречь вас у вас же дома и навязывать свое присутствие.
– Ах, барон – сказал Морис.
– Не оправдывайтесь, я знаю, что говорю. Мое единственное извинение заключается в моем эгоизме. Когда мне было, как и вам, тридцать лет, я легко заводил новые знакомства и сходился с людьми еще вчера мне неизвестными. Сейчас я стар, и мой возраст имеет свою особенность: скрывшийся или умерший друг не может быть заменен, а некоторые привычки, которых мы лишаемся, оставляют большую пустоту в нашем существовании, и так как я с недавнего времени совершенно выбит из колеи, так как я не знаю, куда мне податься, я принял решение, возможно огорчившие вас – а именно прийти к вам в гости.
– Вы хорошо сделали, барон; но что с вами произошло? Я занимал не так уж много места в вашей жизни, и сейчас, когда я вам изменил…
– Сейчас, когда вы меня забросили, все начало рушиться вокруг меня. Они все меня покинули и я остался один.
– Я не могу понять…
– Ах, вы ничего не знаете! Вы живете в сладком покое, тогда как я подвергаюсь жестоким испытаниям. Сначала о виконте: у него страшный приступ подагры, он не встает с постели вот уже два месяца и естественно шевалье, его неразлучный друг, больше не показывается в свете. Мадемуазель де Брионн захотела провести зиму в Ницце, а… а…
– Ну, а хозяйка дома, мадам Елена? – Спросил Морис, придя на помощь барону и стараясь говорить естественным тоном. – Ведь вы хотите сказать о ней. Она-то по крайней мере с вами осталась?
– Ах, если бы хоть она осталась, этого было бы достаточно! – воскликнул господин де Ливри. – Но неверная! Она решила затвориться у себя, закрыть свой салон и никого больше не принимает, даже меня! А ведь я ее преданный друг вот уже двадцать лет!
– Какой же повод побудил ее к этому? – сказал Морис и голос его изменился от волнения, над которым он уже был не властен.
– Предлог тот, что она потеряла мужа и стала вдовой, – сказал барон. – Прекрасный повод, нечего сказать! Она понесла замечательную потерю.
– В самом деле, этот повод несерьезен. Но каков же настоящий?
– Я еще отыскиваю его, – ответил господин де Ливри. – После вашего ухода, исчезновения виконта, шевалье и мадемуазель де Брион все идет кое-как. Правда, мы с графиней до недавнего времени еще встречались и беседовали об отсутствующих. Это было невесело – нас окружали пустые кресла. Мало-помалу графиня, которая поначалу держалась хорошо, впала в непреодолимую грусть. Она не подавала больше реплик и избегала беседовать на наши излюбленные темы. Короче, каждый предчувствовал катастрофу; она носилась в воздухе и вот наступили. Однажды вечером в обычное время я позвонил мадам де Брионн, но дверь осталась закрытой.
– Для вас!
– Да, для меня.
– На другой день вы тоже не были приняты?
– На другой день она мне написала, что страдает, больна, что она нуждается в отдыхе и предоставляет мне на некоторое время полную свободу. Моя свобода! Зачем мне свобода, когда я не привык ею пользоваться?
– А дни бегут, барон, – заметил Морис.
– Да, прошло уже приличное время, – сказал со вздохом де Ливри, – однако она не приглашает меня к себе, а я упорно хочу дождаться от нее письма, – продолжал он, возбуждаясь, – ибо не обращаются так с другом, подобным мне. Я должен исцелять и спасать!
Он остановился, затем добавил тихим голосом, поникнув головой:
– Правда, иной раз звание друга подвергает некоторым опасностям.
– Поскольку вы находитесь в состоянии уныния, вы пришли поискать утешения здесь, – сказал Морис.
– Ну, конечно! – воскликнул барон, вновь вскидывая голову. – Я сказал себе, что после меня вы самый старый ее друг, я подумал, что, может быть, вы проникнитесь сочувствием к человеку, который озабочен тем, что не знает, чем заняться теперь с восьми до одиннадцати часов вечера, и предложите ему приют в своем доме. Вы же знаете, что я не стесню вас, не наделаю шума. Ах, если б я мог приобрести кое-какие новые привычки, чтобы отплатить предательнице! Ваша жена должна быть очаровательной, поскольку ради нее вы забросили нас; наверное, ваша домашняя жизнь достаточно уютна… – И скажите откровенно, барон, что со мной вы надеетесь поговорить о графине, – перебил его Морис.
– Да. Почему бы мне не признаться в этом? Я хотел поговорить о больной, я хотел…
– Вы хотели оживить во мне прошлое, – ответил Морис дрогнувшим голосом, – вы хотели, чтобы с помощью наших воспоминаний мы вновь очутились в этом салоне, где протекло столько счастливых часов, вы хотели выдвинуть какой-нибудь тезис, затеять спор и вдруг замолчать, чтобы мысленно представить ее милый голос, умело пробивающий брешь в наших мнениях и делающий тонкие и неизбитые замечания; наконец, вы хотите представить, что она здесь, рядом с нами, что она смотрит на нас своим прекрасным, немного грустным взглядом, что она улыбается нам и протягивает дружескую руку!
– Да, да, это так! – воскликнул барон с Восхищением. – Мне кажется, что вдвоем мы сможем вновь обрести ее, схватить и не позволить ей ускользнуть. Вы хотите? Вы?
Морис встал. Он был серьезен. Подойдя к барону, он сказал с твердостью, которую придало ему, быть может, приближение Терезы, голос которой послышался в соседней комнате: