Бруно + Глория и пять золотых колец (ЛП)

Когда всплываем, она спрашивает:

— Тебе холодно? Хочешь в джакузи?

Мы пересаживаемся, и я снова позволяю себе плыть, наполовину погружаясь в воду и наполовину выныривая из нее. Мои мышцы расслабляются, а мысли затихают. Но я знаю, что как только вернусь к нормальной позе, стресс от принятия решения вернется.

Глория сидит, прижав колени к груди.

— Покинуть Спокан и моего брата было нелегко. — Проницательная, она, должно быть, чувствует, что у меня на уме.

— Ты никогда не упоминала о своей маме.

— Она вернулась в Италию, когда мне исполнилось восемнадцать. Мой отец был американцем итальянского происхождения и приехал к ней летом перед поступлением в полицейскую академию. Они встретились во Флоренции и полюбили друг друга. Она переехала в Штаты, но всегда скучала по дому.

— Ты навещала ее?

Она качает головой.

— Боюсь, что если бы навестила, то не захотела бы уезжать.

— Здесь так плохо?

— Я не знаю, это ты мне скажи.

Мы все знаем о пяти чувствах, но после времени, проведенного с Глорией, я начинаю по-настоящему верить в шестое чувство. Не то чтобы она была экстрасенсом или кем-то в этом роде, но она уникальным образом настроена на меня.

— Ты когда-нибудь была в Италии? — спрашиваю я.

— Пока нет. Когда-нибудь. Надеюсь. — Ее плечи поднимаются и опускаются с ни к чему не обязывающим пожатием плеч, как будто все, на чем она сосредоточена, это здесь и сейчас.

— В любом случае, я знала, что когда уеду из Спокана, то всегда смогу вернуться, но я хочу двигаться вперед. В некотором смысле, ближе к Италии, не оставляя брата позади. И в каком-то смысле, не хочу оставлять отца тоже. Я чувствую себя ближе к нему в Хоук-Ридж-Холлоу, чем когда-либо в Спокане. Там он был работающим человеком. Хоук-Ридж-Холлоу был местом, куда он ездил, чтобы сбежать от суеты и повеселиться. Доминик, который старше, сказал, что его лучшие воспоминания о папе — это когда он не работал.

— Похоже на правду. Большинство людей не любят свою работу.

— Во многих отношениях он любил ее. Это была значимая работа, достойная. Он служил. Защищал. Мне нравится моя работа.

— Тебе нравится работать в офисе на втором этаже?

— Лучшая работа, которая у меня когда-либо была.

— Мне трудно в это поверить.

— Тогда это твое упущение, — говорит она чопорно.

Эти слова пробивают брешь в чем-то внутри меня. Я снова погружаюсь под воду. Высунув из воды только лицо, я говорю:

— Если бы тебе предложили важную работу, которая вознесла бы тебя на вершину карьеры, сделала бы тебя богатой и знаменитой. Такую, которая помогла бы добиться своих целей. Ты бы согласилась?

— Зависит от того, какие у меня цели. Деньги и известность или что-то более значимое и долгосрочное. Какое-то время я думала, что мой вариант — первое. Представляла себя отправляющейся в кругосветные путешествия, принимающей важные и влиятельные решения и демонстрирующей свою способность сводить воедино сложные числовые концепции.

Я сажусь, желая услышать, что скажет Глория, когда она говорит с такой нежностью и уверенностью.

— Хотя в некотором смысле это можно считать важным, мое сердце не хотело этого. Мне нужны были корни, чтобы привязаться к чему-то прочному. Место, где я могла бы отдохнуть, когда мне это нужно. С людьми, с которыми я могла бы общаться о чем-то истинном и значимом. Без обид, но у меня не сложилось ощущения, что мы с Мэлони разделяем эту ценность.

— Кстати, я сожалею о том, что произошло вчера вечером.

— Я так понимаю, она твоя бывшая?

— К сожалению. — Я изучаю свои руки под водой, гадая, как будет выглядеть мой четвертый палец с кольцом вокруг него.

— Она напомнила мне моего бывшего жениха, Коула, оскорблениями и стремлениями. Если бы у него не случился срыв, он не встретил женщину по имени Лунный Цветок, не сменил имя на Космос и не отправился бы на поиски себя — заметь, с кредитной картой ее папочки — он и Мэлони, вероятно, очень хорошо ладили бы, или переступали бы друг через друга, чтобы достичь своих целей. Тем или иным способом.

— Моя история примерно такая же, только мы не обручились. Однако Мэлони не задумываясь наступила на меня каблуком, чтобы добиться успеха. Тогда-то все и закончилось.

— А, теперь понятно. Я так понимаю, когда я наступила тебе на ногу, это ударило по твоему самолюбию, а также по пальцам?

— Наверное, можно сказать и так.

Проходит несколько минут тишины, пока вода кружится и вихрится вокруг нас.

Глория смотрит на меня, встречая мой взгляд.

— Ты спросил, что бы я сделала с предложением о работе. Мой вопрос — если ты продвинешься вперед, что бы это ни значило, что тогда?

Ответ колючий и лишенный всякого смысла, но если я откажусь от своих целей, то кем я буду? Если я попрощаюсь с Брайаном, что хорошего в Бруно?

Когда я не отвечаю, Глория выпрямляется и вылезает из джакузи, затем оборачивает вокруг себя полотенце.

— Я не уверена, поможет это или нет, но не хочу встречаться с трудоголиком. С парнем, который не знает, кто он и чего хочет.

Забудьте о колючести, у этих слов есть шипы. Они пронзают меня насквозь. Я пытаюсь прикрыться щитом и оттолкнуть их, но их колючки вонзаются в меня и не отпускают.

Глория медленно идет к раздевалке, а потом оглядывается через плечо.

— Не быть несчастным и быть счастливым — две очень разные вещи. Они находятся по обе стороны от успеха. Надеюсь, ради своего блага, ты сделаешь мудрый выбор.

— Подожди. А как же мы? Что будет с нами? Это прощание?

— Это ты мне скажи. — Ее глаза блестят.

Я выпрыгиваю из джакузи.

— Глория, подожди. Всегда есть решение. Я решаю проблемы. Вот почему я был VIP-сотрудником четыре года подряд.

— Но я не проблема, которую нужно решать. Я — человек.

Потрескивающая связь, которую мы поддерживали с момента нашей встречи на свидании вслепую, угасает на глазах.

Я смотрю на кольцо в бассейне, одиноко плавающее в воде. Конечно, я трусил пять раз, так и не попросив ее выйти за меня замуж. Пончик, виниловая пластинка, обруч, венок и поплавок — не те вещи, с помощью которых просят женщину выйти за вас замуж. Но значит ли это, что я не готов, что она мне не подходит или что я просто боюсь?

Я отправляю Глорию в полет обратно в Хоук-Ридж-Холлоу одну, и как только двери самолета закрываются, тут же жалею об этом. Что-то похожее на сталь давит мне в грудь.

Мой телефон подает звуковой сигнал, и мой пульс учащается в надежде, что это она. Но нет. Это Харвилл.

— Привет моему лучшему сотруднику. Знаешь, если поднимешь свои показатели, то сможешь стать VIP-сотрудником пять лет подряд. Еще не поздно. — Он напевает строчку про пять золотых колец из песни «Двенадцать дней Рождества».

Ирония. Глядя на затянутое облаками небо, я тут же думаю о Глории, которая где-то там, наверху.

— Что скажешь? Готов вернуться? Не сомневаюсь, что прошлый вечер подсластил сделку. И, кстати, у тебя была отличная пара. Где ты ее нашел? — Он рычит.

Мои мышцы напрягаются, а челюсть сжимается.

— Глория — моя девушка, — выдавливаю я из себя, говоря сейчас то, что боялся сказать прошлым вечером. Или она была моей девушкой.

— Ну, тебе придется сообщить ей новость как можно скорее. Мы забронировали тебе билет в Юго-Восточную Азию на следующий день после Рождества.

В аэропорту включается интерком, объявляя о следующем рейсе. На который я мог бы попасть. Сталь в моей груди опускается в желудок, образуя тугой узел.

— Слушай, Шона из отдела кадров позвонит тебе, чтобы все уладить — страховку, пенсионный счет. Рад, что ты вернулся, приятель.

— Нет, — бурчу я. Узел немного ослабевает.

— Нет?

— Нет, мне нужно больше времени. — Он снова затягивается.

— Время — деньги.

Я вешаю трубку, потому что мне нужно подумать, а это нелегко сделать, потому что стальной узел в моем животе растет и огонь растекается по венам. У меня пять братьев и двое любящих родителей. Я могу поговорить об этом с любым из них. Вместо этого я звоню сестре.