Страница 1 из 3
Фиалки госпожи Нора
Дом семьи Нора стар, тёмен от времени, неприветлив для любопытных. Никто не помнит, когда именно его выстроили. Людям казалось, дом был таким всегда: старым строением когда-то белого, а ныне грязно-серого кирпича, с двускатной черепичной крышей, с узкими длинными окнами цветного витража, забором из непомерно разросшегося колючего шиповника.
Ныне владеют домом двое - мать и дочь.
Старшая Нора, немолодая, но ладная и симпатичная дама, немного не в себе. Так говорят люди, им виднее. Судите сами, разве может нормальный человек держать в своём доме несметное множество комнатных фиалок? Фиалки везде - в саду, на подоконниках, на лестницах, на столах. Фиалки самые разные: крупные и не очень, одноцветные и двуцветные, старые, молодые и совсем юные. Каждый день госпожа Нора обходит их по порядку. Поливает, подкармливает, удаляет засохшие листья, пересаживает деток с шеек старых растений, любовно выращивает молодняк...
И, между делом, думает о дочери. О позднем ребёнке, весёлой красавице с махровыми кудрями цвета 'фантазии'. О том, что на уме у девчонки одни утехи: скачки, танцы, молодые люди... Некому передать наследный Долг, совсем некому! И виноватых в том легко найти в зеркале.
Младшая Нора своенравна, капризна и взбалмошна. Стесняется выжившей из ума матери. Под грубостью и дерзкими её выходками горит застарелая детская обида: когда-то, давно, мать предпочла растения живой дочери. Пускай теперь сама и возится с ними на доброе здоровье!
Но иногда остатки совести поднимают голову, и тогда надменная Марта помогает матери: поливает, отщипывает увядшие листья, срезает поникшие цветоносы... Девушке нравятся среди прочих две фиалки: одна с крупными звёздчатыми цветками тёмно-фиолетового, почти чёрного колера и другая, сиренево-розовая пышная кудрявушка. Она даже поставила их горшки рядком, бок к боку. И не уставала любоваться симпатичной парой. До того оба растения выглядели нарядно и торжественно, ни дать ни взять, жених и невеста!
Мать увидела перестановку, вздохнула, свела в ниточку тонкие губы и... промолчала.
На самом деле младшую Нора звали не Мартой. Своевольная девчонка не терпела полученное при рождении имя. Но полностью вопреки материнской воле пойти не смогла и потому изменила в имени всего одну букву. Всего одну! Чем была бессовестно довольна. И, кружась перед старинным зеркалом, в упоении выкрикивала:
- Я - Марта, я - Марта, я - Марта, Марта, Марта, Марта!
Зеркало послушно отражало хохочущую красотку, но если бы у зеркала спросили, оно ответило бы, весомо и прямо:
- Не Марта.
Зеркала дома Нора умели видеть суть, их именами ложными провести было нельзя.
Лето выдалось знойным и засушливым. Утро подбрасывало в небо раскалённый добела солнечный диск, и городские улицы оплывали душной патокой сердитого полудня. Вездесущая пыль слоями ложилась на перекрёстки, подоконники, деревья, превращая мир в тусклую, выцветшую от света, фотографию.
Двое у скрученного засухой шиповника, юноша и девушка, словно бы сошли со снимка цвета сепии: неподвижные пыльные фигуры, рука в руке, и рамой им служил оконный проём старого дома. Влюблённые не знали, что за ними пристально наблюдают. Они смотрели друг на друга, только друг на друга, и мир для них умер, раз и навсегда свалившись за горизонт событий.
Настало время в доме Нора появиться третьему.
Только ведь как род продолжается? Всего двумя способами: как у людей или наперекосяк, через позор незаконного рождения...
Старшая Нора не тешила себя иллюзиями. В их семье из поколения в поколение всё происходило по схеме 'или', то есть, не так, как принято у благоразумных людей.
Но наивная Марта со всем размахом бесхитростной юности мечтала о свадьбе. О платье цвета топлёных сливок, о прозрачной кисейной фате, о букете кремовых роз рюмочками, о рысаках, серых в яблоко, уносящих счастливую пару к счастливой радужной жизни... Старшая Нора, слушая дочерины слова-взахлёб, лишь качала головой и плотнее сжимала тонкие губы. А вдруг сбудется, всё-таки сбудется, как девчонке желается? И что тогда? Марта не скрывала своих чаяний: избранник её, перспективный молодой человек, племянник городского врача, сам - столичный студент, будущий доктор, собирался покорять Новый Свет.
Где он, тот Новый Свет? Что он для дома Нора, век за веком сокрывавшего в себе сердце мира? Но нет, не удержит мальчишку постаревшая мать красивой девушки. Он не станет слушать её. А дочь... что с неё, с неблагодарной, взять. Влюблена...
Судьбы детей плетутся взрослыми. Иной раз вкривь да вкось, уж как получается. Но есть Долг, от него не откажешься, ему не позволишь повиснуть неисполненным. Нельзя, ни в коем случае нельзя отпускать из дома единственную дочь, последнюю надежду семьи!
В один из выжженных засухой дней Марта вернулась домой в отчаянии. Лицо - застывшая маска белого камня, в зелёных глазах чернота. И вот что теперь, всё? Старые стены, старые лестницы, фиалки, фиалки, фиалки, влажные запахи затхлой земли, мутные от времени окна, мать в старомодном платье с неизменной лейкой в сухих руках... Азарт ипподрома и быстроногие скакуны - для разлучницы. Новый Свет, солёные запахи морских пляжей, столичный блёск и шарм, - для серой крыски Амалии, откуда она взялась только, невзрачная, в платье дешёвого шику, падчерица булочника!
'По крайней мере, в её доме вкусно кормят. И не пахнет червями!'- ответ со смешком на вопрос, что в этой девице есть такого, чего нет у первой красавицы города Марты Нора, вскрыл сердце крест-накрест без наркоза.
- Из-за тебя всё!- не владея собою, закричала Марта матери, невозмутимо взиравшей на дочку поверх ряда любимых фиалок.- Из-за твоих... проклятых... проклятых...
Горло схватило спазмом. А на глаза вдруг попались цветы, те самые. Сиренево-розовая кудрявая и тёмно-фиолетовая звёздчатая. Только стояли они порознь почему-то и фиолетовые цветоносы сплетались косичкой с мелкими беленькими пупырышами невзрачной соседки. Соседки, так напомнившей Марте чёртову Амалию.
Не владея собой, Марта схватила фиолетовую и ахнула её об пол; брызнули во все стороны черепки. Девушка увидела, как страшно исказилось лицо матери... словно от боли? Но ей не было дела. Цок-цок-цок каблучками по лестнице, в свою комнату. Упала на постель, не снимая дорожного платья, и зарыдала в голос, стискивая кулачками тяжёлый бархат покрывала.