Страница 46 из 92
— А вот сейчас ты узнаешь, что такое настоящее доверие. Или не узнаешь. Выбор за тобой…
Я сначала не поняла. Это был прекрасный, страстный секс «дама на спине, мужчина сверху» Завязанные глаза лишь добавляли происходящему остроты: когда поцелуи Игната медленно спускались всё ниже, и губы касались возбуждённо-горячей, истекающей желанием плоти. И когда, навалившись всем весом, он ритмично вколачивал меня в постель, а я, расслабленно закинув руки за голову, полностью отдавалась его власти. И даже когда пальцы его страстно легли на мою шею — это только подбросило меня на новый гребень возбуждения.
Но когда эти пальцы вдруг железно сомкнулись, не давая вдохнуть, когда в груди запекло от нехватки воздуха, а в голову ударила паника — я забилась. Засучила ногами, замотала головой, вскинула руки, чтобы содрать эту безумную удавку с шеи… И замерла, так и не коснувшись.
Это же ОН. Он знает, что делает. Я доверяю.
Эта мысль словно молния — прожгла меня насквозь, и я покорно обмякла, отдаваясь удушливой тьме, растворяясь, чувствуя вдруг такой нестерпимо-прекрасный огонь нежности в груди, что повязка на глазах взмокла от слёз. Из самого низа живота, стремительно разрастаясь до вселенских размеров, поползла острая как нож, и сладкая как сама жизнь волна… И меня накрыло чудовищной силы оргазмом.
Очнувшись, обнаружила себя заботливо укрытой под самый подбородок одеялом. Большой свет в комнате погашен, лишь уютно горит приглушённый светильник на прикроватной тумбе. Тело словно невесомое, размякшее в ласковой, безбрежной неге. И на душе так спокойно, как бывает только когда проревёшься как следует и осознаешь наконец, что жизнь всё равно прекрасна, и она продолжается.
— Ты как?
Я повернулась, Игнат лежал рядом, подперев голову кулаком.
— Звёздочки не летают?
— Нет, — сглатывая вязкую слюну, шепнула я. Горло слегка саднило, как при простуде. — Только… Я что-то совсем не помню, как ложилась.
— Не мудрено, ты словила собачий кайф.
И я вспомнила! И даже от одного только воспоминания по телу поползли мурашки, и заворочалось в животе что-то огромное и тёплое. Прильнула к Игнату, обнимая, утыкаясь носом в шею:
— Это было охрененно! — От переизбытка эмоций на глаза навернулись слёзы. — Я никогда ещё так не… — «любила» — мелькнуло в голове. Но вслух произнесла лишь: — Не кончала.
Он ласково провёл по моей щеке, заправил за ухо прядь.
— Это очень опасная практика, Слав. Надеюсь, ты это понимаешь, и не захочешь повторить с… — замялся, — в несоответствующей обстановке.
Я закивала. Игнат улыбнулся. Взгляд его был задумчивый и словно обращённый внутрь себя.
— Ты ведь могла просто тронуть мои руки, и я бы сразу отпустил. И это не было бы трусостью, страх смерти — единственный истинный, суть всех остальных страхов. Перед ним бессильна даже сила воли.
— Причём тут воля? Я просто хотела быть с тобой до конца.
Он прижал меня к себе.
— Ты странная девчонка, Слав. Как будто нереальная. Может, ты бред моего больного воображения, и на самом деле я сейчас у Дока на терапии? — Помолчав, вздохнул: — Какой узор хочешь, думала уже?
У меня аж сердце подпрыгнуло от радости.
— На твоё усмотрение!
— Как скажешь, — кивнул он и, протянувшись через меня к тумбочке, подал стакан воды и таблетку. — На, вот, выпей.
— Что это?
— Ответственность. У нас был одновременный оргазм, и я просто не стал тебя обламывать, кончил внутрь. Но дети в мои планы не входят, поэтому выпей.
В груди тоскливо кольнуло, но я послушно проглотила таблетку и ушла в душ. Вернувшись, тут же забралась в постель, носом к стенке. Игнат немного помедлил и, выключив телевизор, придвинулся ко мне. Обнял, зарываясь лицом в волосы.
— Слав… Эй, дурочка, ну перестань… Ну не время сейчас для детей, ты же сама понимаешь.
Я понимала. Как понимала и то, что это вообще полный бред — рождение ребёнка. Да блин, тут даже говорить не о чем! Девятнадцать лет, ни образования, ни стабильности, ни, хотя бы, настоящего паспорта. Зато какие-то алмазы, отцовские долги. Типы́, которые пытаются меня то ли поймать, то ли убить. Да и сам Игнат… ну какой из него отец? Кому этот ребёнок? Самой себе? В то время, как Гордеев будет вечно пропадать по своим секретным делам и ещё более секретным агентшам. Такое себе удовольствие — ждать и ревновать, ревновать и ждать! Так что всё он правильно сделал, и спасибо ему за то, что заранее обо всём позаботился.
Но в груди всё равно тоскливо щемило. И вместе с тем осторожно теплилась совершенно дурацкая мыслишка: «Не время сейчас» — это значит «потом будет время»? И просто нужно дождаться. Разве нет?
Глава 24
Примерно неделей ранее
— Не вставляет? — лыбясь сквозь очки-хамелеоны, кивнул Алиев.
Гордеев протянул рукой по бедру вьющейся на его коленях голой девицы, окинул оценивающим взглядом высокую грудь, впалый живот и пикантную, выкрашенную флюоресцирующей краской причёску на лобке — стрелочку, указывающую в аккурат на выглядывающий из приоткрытой щели клитор.
— Да ничего так, сочная… Просто не до того сейчас.
Алиев понятливо шлёпнул по заднице вторую стриптизёршу:
— Всё! Кыш!
Девочки, на ходу подхватывая с пола шмотки, выскользнули из приватки. Алиев плеснул в стаканы вискаря, качнул своим:
— Давай за то, чтобы всё всегда было вовремя.
Выпили. Алиев закурил, откинулся на спинку дивана.
— Прелюдия окончена. Выкладывай.
Гордеев поболтал лёд на дне стакана, поиграл желваками.
— Мне нужно как-то выйти на Утешева, Тагир.
— Это тот, который… — Алиев ткнул пальцем в потолок, Гордеев кивнул. — Ха! Фантазёр. Проще сразу к богу или дьяволу. А с сильным мира сего я не в контакте, извини.
— Разве? — зашёл Гордеев сразу с козырей. — А я слыхал, у тебя коны были с Жагровскими?
Алиев поднял очки на лоб, маленькие суетливые глазки сощурились, превращаясь совсем уж в крысиные чёрные бусины. Пустил ответную пулю:
— А я слыхал, что Жагровских убрали не без твоего участия?
Гордеев усмехнулся.
— Брешут. Но предсказуемо, потому что я действительно одно время рыл под них. Теперь, сам понимаешь, всех собак будут вешать на меня, лишь бы отвести стрелки от настоящих исполнителей. А правда в том, что я слился из дела ещё до того, как Жагровских грохнули. И мне их смерть, кстати, сильно не на руку, потому что они, как поговаривают, точно контачили с Утешевым.
Алиев собрал бороду в кулак, задумчиво погладил.
— Значит, слухи о твоих тёрках с конторой — это правда?
Встретились взглядами.
— Так что, — ответил вопросом на вопрос Гордеев, — как мне выйти на Утешева?
— Чтобы его тоже случайно грохнули, и братва зашепталась, что Алиев причастен? Нет, уж, дорогой. Будем считать, что я не знаю, о ком ты говоришь, и вообще ничего не слыхал! Прости.
— Я не самоубийца, Тагир, чтобы с мухобойкой против танка переть. К тому же, у меня нет ничего личного к Утешеву. Но есть что предложить ему.
— Что именно?
— Ему понравится.
Алиев рассмеялся. Черная борода лопатой вздёрнулась к потолку, напряглись и прочертились раскачанные мышцы торса под белой футболкой.
— Мутный ты фраер, Гордей! И нашим, и вашим успеваешь. И главное, и те и другие довольны остаются. — Помолчал, буравя взглядом. — У меня нет выхода на Утешева, мамой клянусь! Я слишком для этого мелкий.
— Не прибедняйся, Тагир, ты пол-Москвы в узде держишь. Наверняка есть с кем законтачить.
Алиев, закинув ноги на столик с бухлом, спустил очки на глаза. Долго молчал, пожёвывая волосину с бороды.
— А с чего ты вообще взял, что он связан с Жагровскими? Те беспредел воротили, а этот — человек уважаемый, с кристальной репутацией. А может, ты и не под Жагровских тогда рыл, а под него? И может, нет у тебя сейчас никаких тёрок с конторой? Снова играешь, Гордей? За дурака Алиева держишь?