Притворись моим другом

Внимательно смотрю на то, как Ева, прикусив кончик языка, пишет в тетради. Вот уже несколько дней подряд мы зависаем по вечерам в квартире моей матери, вместе грызем гранит науки и проводим время втроём.

Я неизменно становлюсь наблюдателем, когда мама принимается с усердием следака задавать Майоровой вопросы, и нет, я не рассказал ей о том, как трагично погибла родительница Евы.

Я не имею права болтать на каждом углу или осуждать, потому что понимаю её чувства. Сам сижу в такой шкуре и давлюсь виной, как косточкой от рыбы. Ты вроде ее проглатываешь, но в гортани все равно колет до потемнения в глазах. До встречи с Евой мне удавалось быть равнодушным ко всем телодвижениям рядом. После случая с Димкой я несколько раз дрался с парнями в школе, только из-за того, что они имели наглость упомянуть о нём в паршивом смысле, и пару раз бил по носу тем, кто называл меня убийцей.

А потом «эйфория» прошла… Вина проявилась во всей красе, и я запечатал все эмоции под замок.

— Ты решил, куда будешь поступать? — моргаю, приходя в себя, и прокашливаюсь, замечая взгляд Евы.

— Нет, — и правда не задумывался над этим вопросом.

— Тёть Оля сегодня спросила, а я не знала, что ответить, — продолжила Майорова с задумчивым видом, — ни один предмет меня особо не привлекает.

Ева тяжело вздохнула. Наверное, беседы о будущей профессии становятся некой традицией в каждой семье. О моих желаниях осведомлялась лишь мать, а отец был уверен, что в дальнейшем я пойду по его стопам.

— Я вообще не понимаю, как можно сейчас определиться со своим будущим, — вдруг выдала Ева с такими яркими эмоциями, что мои брови полезли на лоб, — мне даже восемнадцати нет. Я не знаю, какое платье выбрать, а от меня требуется взвешенное решение о деле всей жизни.

— Слишком близко к сердцу принимаешь.

— А ты? — теперь удивлена Майорова, а я спокойно растягиваюсь вдоль кровати и помещаю руки под голову. — Мне кажется, ты так спокоен, потому что все решил.

— С чего такие выводы?

— Не знаю, — она пожимает плечами, — просто создается такое впечатление.

Ева замолкает, а я сажусь, проводя рукой по лицу.

— Не вижу смысла думать о том, чего может и не быть, — выражение лица Майоровой меняется, и я хлопаю по покрывалу, призывая поваляться и забить на уроки, — иди. Давай, история никуда не убежит, а вот момент легко.

Она мешкает, но всё-таки поднимается и идёт ко мне. Аккуратно ложится, и я разваливаюсь рядом.

Притворись моим другом.

Ничего глупее нельзя было придумать. Именно это лезет в голову, когда я поворачиваю голову и смотрю на Майорову, щеки которой розовеют с каждой секундой. Ловит меня на том, что я пялюсь на алые губы. Приходится отвернуться и изучать потолок, погрязая в чисто пацанских мыслях, где главная героиня Майорова. Знала бы она, что со мной происходит в данную минуту, не лежала бы рядом так спокойно.

— Раз мы не можем определиться с будущей профессией, — говорю ей и тянусь к выключателю, — тогда давай решать вместе.

Хлоп! Свет гаснет, и Майорова вскрикивает.

— Тише ты, — смеюсь врубая светодиоды на потолке, — любуйся.

Звезды и разноцветные огни. Рай для детей. Я когда-то был в восторге от того, какой сюрприз мне сделали родители. Не давал убирать и делать ремонт. Воспоминания из детства. Пусть отец преподавал мне жесткие уроки, но знал толк в подарках и организации праздников.

— Красиво, — шепчет Ева, и я поворачиваюсь на бок, чтобы видеть искренние эмоции.

— Да, — киваю в ответ, — ты о чем мечтаешь?

— В каком смысле? — она бросает на меня взгляд.

— Чтобы определиться с профессией, нужно понимать, кем ты будешь, — Ева внимательно рассматривает мое лицо и слушает, — что хочешь принести миру. Какой вклад ты бы хотела внести?

— Руслан, ты говоришь, как директриса на собрании в актовом, — Майорова сдерживает улыбку, но после мы одновременно прыскаем со смеха.

— Точно, — первым прерываю дикий хохот, — но это ведь верно.

— Не знаю, — шумно выдыхает Ева и тоже поворачивается на бок, подпирая рукой голову, — мне бы хотелось помогать людям.

— Хм, врач? — выдаю вариант.

— Нет, слишком большая ответственность.

— А ты боишься ответственности? — искренне удивляюсь, а Ева краснеет.

Вот так открытие!

— Нет, но не хочу, чтобы из-за моих пробелов в знаниях, кому-то стало хуже.

— Ладно, медицина отпадает, тогда, может быть, диетолог? — она открывает рот, но ничего не говорит. — А что? Тоже помощь людям.

— Так можно любую профессию сюда приплести, — толкает меня в плечо и улыбается, — продавщица в магазине тоже помогает.

— Я б не сказал, — кривлюсь, вспоминая, как нас благим матом покрыла стокилограммовая тётя в круглосуточном ларьке около Серёгиного дома.

— Из тебя бы получился идеальный спасатель, — между тем выпаливает Ева с огоньком в глазах.

— Хочешь записать меня в отряд МЧС? Чтобы я прыгал с крана в горящую квартиру? Или взламывал замки на дверях одиноким женщинам? О, — тру подбородок, — хороший вариант!

Очередной толчок в плечо и смех на всю комнату.

— Я серьезно. Ты бы был прекрасным спасателем.

— А ты врачом.

Смотрим друг на друга. Не знаю, что говорить. Мысли улетают, потому что глаза сползают на ее губы. Прикусывает. Матерь божья… Меня в пот бросает от того, что она рядом. Это естественно и ненормально одновременно. Я же просил быть другом, а с друзьями не возникает таких проблем и фантазий.

— Обещай не бить, — выдвигаю, слегка приподнимаясь.

— Что? — непонимающе изгибает бровь. — А…

Не даю договорить. Наклоняюсь и целую, удерживая ее за затылок.

Не ток. Меня чем-то более сильным ударяет. В каждую мягкую ткань. Чертов космос ничто по сравнению с тем, где я оказываюсь.

Впитываю. Поглощаю. Выбрасываю. Отдаю. Искрим так, что дышать нечем.

— Кх-кх, друзья мои, — мамин голос прибивает, как пыльным мешком по голове, — там ужин прибыл — моя лапша и ваши суши.

Улыбка матери. Хлопок двери. Пунцовое лицо Майоровой. Очередной срыв на поцелуй.

Чертовы светодиоды…

Глава 37

Руслан

Дни пролетают слишком быстро. Мама улыбается и дарит нам столько счастья, что мысли о скором прощании вылетают из моей головы. Я про них забываю. Виной тому Майорова и её сладкие губы. Для меня она стала новым видом удовольствия. Крайне затягивающим. Настолько, что его можно назвать зависимостью. Я летаю в пространстве. Забываю про гонки. С Серым, конечно, общаемся, и друг удивляется изменениям, которые якобы во мне произошли. Сам не выделяю ничего необычного в своем поведении. Просто проживаю каждый день по полной. Так, как хочется. Чтобы запомнить ощущения.

Все идёт ровно и гладко до той поры, пока я не прихожу домой. Уже на пороге сталкиваюсь с медсестрой. Она всегда приветлива, но сейчас смотрит так, словно случилось что-то плохое. Сглатываю слюну и направляюсь в комнату матери. Она лежит в постели. Рядом отец. Хмурый. Держит её за руку и что-то говорит. Как только замечает меня, замолкает, а мама выжимает из себя улыбку.

Её лицо подобно белым простыням. Смотрится неестественно, и я понимаю, что райские деньки остались позади. Стою в дверном проеме и смотрю на этих двоих, которые вознамерились скрыть правду. Чувствую это.

— Что случилось? — чеканю каждое слово, ощущая вибрацию органов внутри.

Случилось. Точно.

— Ничего, сынок. Все в порядке, — мама, как всегда, полна показного оптимизма.

Отец отворачивается. Показывать спину в его стиле. Рюкзак падает около ног. Делаю пару шагов вперед, скрывая, как на самом деле меня ломает.

— Тогда почему ты все еще в постели?

Мама облизывает сухие губы и пожимает плечами. Уродливая улыбка доброжелательности портит её лицо, а не украшает. Она настолько фальшива, что я готов снести стену кулаками.

— Хочется поваляться.

— Мам, — выжимаю из себя, — мы же договаривались не притворяться.