Страница 10 из 58
И всё-таки Эрвин не оставил мысли проникнуть в башню. Он нашел более простой способ попасть на ее крышу с крепостной стены и стал приходить сюда всё чаще. Эрвин ждал подсказки, озарения, чуда — он хотел попасть внутрь. Однажды, сидя на плоской крыше, он заметил каменную плиту, неплотно пригнанную к другим. Поднять ее голыми руками не удалось, но это только распалило желание парня узнать, что под ней.
В следующий свой приход, как всегда ближе к ночи, он притащил небольшой ломик, которым смог подцепить плитку и приподнять ее. Из темноты пахнуло спертым воздухом. Эрвин удобнее ухватился за край плиты и сдвинул ее в сторону. Перед ним открылся узкий темный лаз с вертикальной лестницей, прикрепленной к стене. Вышнев оказался в двух шагах от разгадки.
Стараясь не торопиться, хотя его так и подмывало поскорее скатиться вниз, Эрвин начал медленно спускаться. Боль при спуске была вполне терпима, двигаться приходилось в вертикальном положении. Фонарик, с встроенным накопителем — кристаллом, пока включать не стал — парень не хотел, чтобы кто-то заметил на крыше свет. Уже полностью погрузившись в каменный зев, Эрвин вдруг ощутил приступ страха. Вокруг стояла непроницаемая темень, узкий лаз сковывал движения, а ступеньки опускались всё ниже и ниже, причем ни одна из них даже не скрипнула.
Парню уже стало казаться, что спуск ведет в подземный ход под башней, да и нарастающая боль в теле как будто подтверждала его догадку. Однако лестница закончилась, и Эрвин ощутил под ногами плоскую поверхность. Он включил фонарик, осветил пространство вокруг и увидел брезентовую петлю, прикрепленную к полу. Ухватился за нее, потянул вверх. Крышка поднялась, и в потолке открылся люк, ведущий в помещение. Оставалось лишь спрыгнуть.
Немного помешкав, Эрвин очутился в комнате. Она выглядела заброшенной, в ней пахло пылью, но всё говорило о том, что здесь всё-таки бывали люди. Первым делом Эрвин сорвал доски с заколоченного окна — и через решетку в комнату хлынула ночная прохлада. Черная плотная темнота сменилась ночными сумерками. Эрвин вздохнул полной грудью.
«Я везунчик! — хмыкнул парень. — Как же здорово открывать неизведанные миры! — подумал он и засмеялся. — Да это всего-навсего комната!»
Теперь можно не торопиться: рассмотреть всё тщательно и скрупулезно, обследовать и проверить каждый угол, каждую щель. Эрвин не спеша обошел свои новые владения: комнату, коридор, туалет. Всё было покрыто толстым слоем пыли. В коридоре путь незваным гостям преграждал мощный засов. Дверь закрыта изнутри — значит, последний раз отсюда уходили через крышу.
Эрвин отодвинул засов, открыл дверь, вышел на небольшую площадку перед ней, спустился вниз, освещая себе путь фонариком, и на нижних этажах отыскал еще пару комнат. Первооткрыватель не увидел здесь ничего, кроме остатков поломанной мебели, грязи и мусора по углам. Ему хотелось как можно скорее покинуть это помещение. В мрачной темноте и запустении хорошо жилось, пожалуй, разве только призракам, привольно расположившимся в заброшенной башне.
Парень поднялся на площадку, зашел в свое новое логово и задвинул засов. Никто за ним не гнался, но всё же с закрытой наглухо дверью ему было спокойнее. В ванной комнате Эрвин обнаружил действующий водопровод. Из древнего латунного крана в стоявший под краном медный таз тонкой струйкой полилась ржавая вода. Ух ты! Да здесь можно жить! Эрвин пришел в восторг — убежище всё больше нравилось ему.
А что же в комнате? Неплохо бы найти хоть какие-нибудь свидетельства, указывавшие на то, что она принадлежала деду. Эрвин проверил ящики комода, обследовал шкафчики консоли, отодвинул от стены тахту — ведь что-нибудь могло упасть на пол и закатиться за нее. Он осмотрел всё, что было можно, даже раскрутил старинную лампу, обстукал каждую стену, каждую плитку мозаичного пола, но всё впустую. Берлога не хотела выдавать имя хозяина. Эрвин устал, дождался вечера и таким же образом, как и пришел, покинул свой новый дом.
«Раз дед ходил в эту башню — значит, это его убежище, из которого он совершал вылазки в другие места, — рассуждал Эрвин. — И даже если я не найду там его вещей, всё равно буду считать, что это его убежище».
Об этом вспомнил ночной сыщик в мрачном коридоре Хранилища. В воспоминания вклинился Ларри, которому Эрвин рассказал про башню. Товарищ очень обрадовался этой новости, но, когда Эрвин сказал, что хочет найти ключи деда, Ларри не на шутку испугался. В его глазах вспыхнуло сильнейшее беспокойство. Задумка Эрвина сразу стала ему понятна, как и понятно то, что уговоры не ходить в Хранилище не помогут. Ларри не ошибся, Эрвин посетил Хранилище. И всё было бы хорошо, если бы об этой тайне не узнала Асанна. Как же они тогда поругались! Эрвин был поражен: сестрица в этот раз оказалась солидарна с братом, хотя раньше во всём перечила ему.
После ссоры с Асанной Эрвин и сам хотел отказаться от мысли найти ключи, но появление Сони изменило все его планы. Штиль сменился бурей — голова Эрвина заработала с новой силой. Он понял, Соня из другого мира и её надо вернуть домой. Осталось найти дедовы ключи и открыть ими дверь, в которую она зашла. И как это сделать, Эрвин придумал. Его прямо в жар бросило от чудесной мысли. Теперь надо вернуться в Энобус, проникнуть в Хранилище и проверить свою догадку.
Эрвин нащупал в кармане круглые металлические часы с крышкой. Это единственная вещь, оставшаяся от деда. Бабушка Аннета Вальц перед смертью отдала часы Эрвину. Она рассказала внуку, с каким трудом смогла сберечь их при обысках, — ведь все личные вещи человека, обвиненного в дверничестве, изымались и увозились в Хранилище. Однако часы Аннета сохранить сумела. Она засунула их в выдолбленное полено, которое всегда лежало около горящей печи. Это полено должно было быть брошено в огонь при малейшей опасности. К счастью, часы так и не нашли — и теперь они перекочевали в карман Эрвина.
Внук помнил слова бабушки: «Твой дед был дверник. Он был очень хороший человек — никому не сделал зла. Дед говорил: „Если есть ключ, закрытую дверь не ломают“. Эти часы — единственное, что от него осталось. Хотя я не верю, что он погиб».
Эрвин нащупал круглый циферблат часов с искусной гравировкой «Любимому мужу». Сегодня он попытается найти ключи Никандра Вышнева. Ведь они по праву принадлежат ему — внуку дверника.
Близилась полночь. Эрвин подошел к двери Хранилища, ключ, позаимствованный у заснувшего Илии, висел у него на поясе. Ночной посетитель открыл замок и потянул на себя тяжелую дверь. Она отворилась без скрипа — ее петли парень предусмотрительно смазал в свой первый приход. Эрвин скользнул внутрь и притворил за собой дверь.
В Хранилище стоял затхлый запах старых вещей и плесени — помещение плохо проветривалось. Странно, как тут еще всё не сгнило? Эрвин взял часы за цепочку. Он решил проверить одну свою догадку, не являются ли они своего рода магнитом. Может быть, вещи умеют чувствовать родство и реагировать друг на друга? Приблизив часы как можно ближе к полкам, Эрвин шел вдоль стеллажей, внимательно следя за своим волшебным, как он полагал, предметом.
Парень обошел всё Хранилище, но ничего не произошло. «Неужели это просто часы? В них обязательно должно что-то быть! Как же их использовать?» — думал он.
Эрвин открыл крышку. Стрелки стояли на месте — он специально не заводил часы, надеясь на то, что они вдруг проснутся…сами. Всё-таки вещь деда.
Тишина. Только сердце стучало в груди. Что же делать? Эрвин, рискуя головой, второй раз пришёл сюда, находился в одном шаге от дедовских ключей и не мог найти их. Парень был готов наброситься на полки и расшвырять, разгромить, уничтожить весь этот хлам, собранный за многие десятилетия до его рождения. Эрвин знал: если он уступит приступу ярости, то не сможет контролировать себя, гнев накроет с головой. И тогда ему будет всё равно, что совершит его жаждущая разрушения душа.
Надо было утихомирить зарождавшееся чувство. Эрвин сел на пол, привалившись спиной к грубо сколоченному деревянному ящику, открыл крышку часов. Они показывали шесть тридцать уже больше восемнадцати лет. Эрвин завел их и приложил к уху. Тик-так, тик-так, тик-так… Ходики успокаивали, уменьшали злость, словно уводя прочь из затхлого каменного мешка. Эрвин закрыл глаза. Его перестали раздражать запах подземелья, сырость, холодный пол. Часы убаюкивали своим мерным ходом. «Всё хорошо, всё хорошо, — постукивали они, — всё хорошо».