Страница 5 из 23
Виленский полицмейстер был полностью согласен с генералиссимусом в этом вопросе. Поэтому без всякого зазрения совести отправлял в столицу военному коменданту графу Палену отчеты о беседах в доме губернатора.
Пален критически обрабатывал эти отчеты. Он выписывал из них все, что могло скомпрометировать Суворова в глазах императора и лично доставлял свои докладные записки в Зимний дворец.
Докладные Палена ничуть не удивляли царя. Он и без них знал взгляды Суворова. Бесили Павла не мысли генералиссимуса, а их публичное высказывание. Неужели он не понимает, что этим роняет авторитет императора? Нет, такого прощать нельзя. Не будет ему никакой торжественной встречи. И лучше, если сам князь догадается, что в столице его не желают видеть. Странно, что он не догадался до сих пор. Ведь он получил уже две претензии от государя: одна – в дурном влиянии на сына, другая – в плохом исполнении Устава. Неужели недостаточно? Если мало, найдем еще. Император долго не мог найти, в чем еще можно упрекнуть князя, пока, наконец, не вспомнил о докладе одного из своих соглядателей при штабе Суворова. В докладе мимоходом говорилось, что фельдмаршал послал генерал-адъютанта туда-то. Вот оно!
Царь сел за стол и быстро написал письмо:
«Господин Генералиссимус Князь Италийский Граф Суворов-Рымникский! Нами получены сведения, что Вы имели при себе генерал-адъютанта, что дозволено Уставом только для царских особ. Чем вы это объясните?».
Суворов получил это послание уже в Пскове. На мгновенье у него возникло желание бросить все и повернуть на Кончанское. Там и подлечиться окончательно можно. Но это было бы отступлением. Да что там отступлением – бегством. Нет, он должен поговорить с государем. Судя по всему, он не видит главной опасности для государства, а опасность сия – есть Бонапарт. С Бонапартом по уставу не повоюешь. Этот дерзкий генерал разорвал и выбросил на свалку всю прежнюю военную науку. Пока государи европейские это не поймут, всегда биты им будут. Надо показать императору свой труд «Науку побеждать». Может быть написанное слово на него больше подействует, чем сказанное. И Александр Васильевич продолжил свой путь в столицу.
На последней перед Санкт-Петербургом почтовой станции его ждал приказ императора: въезжать в столицу ночью. Это означало, что торжественной встречи не будет. Да и бог с ним. Суворов отправил адъютанта к Дмитрию Ивановичу Хвостову, мужу своей племянницы, у которого всегда останавливался, будучи в столице. Дмитрий Иванович считал великого полководца своим благодетелем и принимал в своем доме в любое время дня и ночи.
К вечеру у Александра Васильевича возобновился жар. Когда в доме Хвостова он разделся, чтобы умыться с дороги, то увидел, что зарубцевавшиеся язвы на ногах разрослись и превратились в большие синие пятна. Суворов не хотел верить, что это конец. Он попросил Дмитрия Ивановича сообщить государю о своем приезде. Хвостов тут же написал письмо фавориту царя Кутайсову, с которым находился в приятельских отношениях. Утром он лично отнес письмо, на которое Павел так и не ответил.
К больному наведывалось множество военных лекарей, но определить, чем болен командующий, они не смогли. Опухоль и пятна на ногах были похожи на гангрену, но чем она вызвана? Да, вдобавок, пятна стали появляться и на животе, и на спине, и на боку. Гангрена так себя не ведет. Она движется от зараженных участков постепенно, а не скачет по всему телу. Не зная причины болезни и чем с ней бороться, врачи сошлись во мнении, что виноват порядок питания больного. Суворов ел один раз в день, рано утром, что по мнению врачей было совершенно недопустимо. Александра Васильевича стали кормить три раза в день. Но это не помогло. Ему становилось все хуже и хуже. У него начались провалы в памяти, он перестал вставать с постели.
Через две недели после своего приезда в Санкт-Петербург, 6 мая 1800 года генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский, скончался.
Свою гвардию, Преображенский, Семеновский и Измайловский полки, император на похороны не пустил. Сопровождать гроб разрешили лишь двум армейским и одному конногвардейскому батальону. Не появился на церемонии и сам царь. Его примеру последовала вся придворная челядь.
Зато, казалось, весь остальной Петербург пришел проститься с великим полководцем. Пришли все иностранные министры и поверенные. Шесть верст траурного пути от дома Хвостова до Александро-Невской лавры были забиты народом. Люди толпились у стен домов, теснились в открытых окнах, на балконах и даже на крышах домов. Большинство из них присоединялось к траурной процессии.
Когда колесница с гробом подъехала к воротам Александро-Невского монастыря, процессия остановилась. Все стали спрашивать, почему стоим? Оказалось, что траурный балдахин над колесницей слишком велик и не пройдет в узкие ворота монастыря. Распорядители уже отдали команду разбирать балдахин, когда один из ветеранов, стоящих в строю выкрикнул: «Небось пройдет! Наш Александр Васильевич везде проходил». Лошади тронулись, и, каким-то чудом колесница прошла.
Даже для мертвого Суворова не было непреодолимых преград.
***
В то время, когда в Санкт-Петербурге народ прощался со своим великим полководцем, Наполеон Бонапарт выехал из Парижа в действующую армию. Наконец-то он сможет отдохнуть. Да, впереди его ждут тяжелые переходы и новые битвы, но это его стихия. В ней он чувствует себя, как рыба в воде.
Для того, чтобы устроить себе такой «отдых», ему пришлось немало потрудиться. Ему в руки упала страна, доведенная Директорией до крайнего разорения. Казна пуста, сельское хозяйство в упадке, товары не производятся. Потеряны территории, завоеванные в ходе революционных войн. Хуже того, Франция продолжает эти территории терять.
Возврат этих территорий – первоочередная задача, поэтому в первый же свой рабочий день в Люксембургском дворце первый консул продиктовал Бурьенну письма к английскому королю и австрийскому императору с предложением о мире. Да, именно такое странное наставление получил Наполеон в Большой пирамиде. Маркиз де Монферрат предостерег Наполеона от захватнических войн. «Никогда не нападай первым, – говорил он, – делай что хочешь: притворись слабым, проси мира или наоборот веди себя вызывающе, но только добейся, чтобы на твою страну напали либо тебе объявили войну. Тогда твоя война будет освободительная, а, значит, справедливая. Твои солдаты будут осознавать, что умирают за правое дело». Наполеон решил для себя неукоснительно следовать этому правилу.
Предложения о мире он разослал, но что делать дальше? Как брать бразды правления целой страной? Не покоренной страной, где можно повелевать, наплевав на мнение аборигенов, а там, где народ должен тобой восторгаться и прославлять. Как управлять страной, которую ты собираешься превратить в могущественную и процветающую метрополию всей Европы?
Когда об этом говорил его Покровитель в Большой пирамиде, все казалось простым и понятным, но как только наступил черед действовать, на Бонапарта обрушилась лавина проблем. Первая из них – где брать людей? Нужны сотни управляющих территориальными и отраслевыми департаментами, а среди знакомых первого консула, способных к такому роду деятельности, не набирался и десяток. В кадровом вопросе мог бы помочь Сийес, но Наполеон не стал к нему обращаться. Первый консул откровенно боялся оказаться под влиянием ближайшего помощника маркиза. Бонапарт принял от Сийеса Конституцию и согласился с его добровольной почетной отставкой.
Новая Конституция предоставляла первому консулу всю полноту исполнительной власти в стране. Упразднялись все выборные должности. Первый консул назначал сенаторов, которые «избирали» две ветви законодательного собрания: Трибунат и Законодательный корпус. Причем, Трибунат мог только обсуждать законопроекты без голосования, а Законодательный корпус – голосовать без обсуждения.
Первый консул назначал всех министров, и судей Верховного суда, которые, в свою очередь назначали глав и префектов в отраслевые и региональные департаменты и окружных судей.