Страница 3 из 23
Граф Ностиц с женой подошли приветствовать великого полководца. Оба они рассыпались в комплиментах, а Александр Васильевич, закрыв глаза и с улыбкой на лице, словно дирижируя, помахивал рукой. Когда запас слов хозяев дома иссяк, Суворов открыл глаза и, изображая удивление в голосе, шутливо посетовал:
– И всего-то? А я только приготовился слушать.
Он не стал упиваться видом смущенных графа и графини, а сразу же пригласил хозяйку бала на первый танец. Бал начался. После танца Александр Васильевич, исполняя обязанности главного приглашенного гостя, переходил от одной кучки ожидающих его знатных особ к другой, высказывая свое мнение по обсуждаемым ими темам. Ему нравилось шокировать эту публику, поэтому его мнения зачастую были парадоксальными. Они заставляли знатных вельмож искать в словах великого полководца скрытый смысл, а когда он не находился, публике приходилось признавать, что ей недоступно понимание мыслей гения.
В разгар бала граф Ностиц предложил князю Италийскому, графу Рымникскому, графу Священной римской империи, генералиссимусу Суворову сказать тост. Александр Васильевич поднял бокал шампанского, который ему поднес лакей, и произнес:
– А знаете, господа, почему Ганнибал, разбив римлян при Каннах, не пошел сразу на Рим?
Гости наперебой начали высказывать разные версии.
– Нет, господа, все было проще, – отбросил Суворов все предложенные варианты. –Генерала Ганнибала остановил Совет Карфагена. Итог оказался плаченый. Я пью за то, чтобы никогда впредь никакие Советы не мешали генералам исполнять их дело. Тогда и жизней солдатских погублено напрасно не будет.
Суворов начал пить, и ему показался странным привкус шампанского. Он взглянул на лакея, стоящего рядом с подносом в руках. Лакей сразу же опустил взгляд. Слишком поспешно. Александр Васильевич поставил недопитый бокал на поднос.
– А хотите, господа, я покажу вам, как сбегал от меня генерал Моро? – бодрым голосом спросил он.
– Хотим! Хотим, конечно, хотим, – только и можно было расслышать в ответном гуле голосов.
– Тогда за мной! – скомандовал Суворов и побежал по залу, мелко семеня ногами.
Он в сопровождении толпы гостей пробежал по кругу, выскочил на улицу, спустился по парадной лестнице и заскочил в свою повозку, бросив кучеру: «Гони!».
Гости еще долго стояли на улице, ожидая продолжения. А в это время экипаж командующего уже подъезжал к особняку, который местные власти выделили русскому полководцу. Командующий спрыгнул с высокой санной повозки, едва она поравнялась с парадным крыльцом. Он взбежал по ступенькам, распахнул двери и, подбежав к кадке с водой, принялся зачерпывать ковшом и жадно пить. Он пил пока не затошнило.
– Да что ж с вами такое, ваше сиятельство? – бегал вокруг него и причитал его денщик Прохор.
– Ничего, Прошка, прорвемся. Не из таких переделок выкарабкивались.
– Вам бы лечь, отдохнуть. Небось супостаты тухлятиной накормили?
– Ха-ха, тухлятиной… Ладно пойду прилягу.
Только вот выспаться Суворову не дали. Ночью прибыл фельдъегерь из Санкт-Петербурга. Александр Васильевич проснулся, прислушался к своему организму, но никаких симптомов ухудшения здоровья не почувствовал. Может и зря он вчера всполошился. Суворов оделся и вышел в приемную. Он жестом остановил фельдъегеря, собиравшегося доложить по форме, и принял депешу. Это оказался приказ, подписанный самим императором. Приказом предписывалось незамедлительно вернуть в Россию все подчиненные генералиссимусу Суворову российские войска.
Жаль. Чувство незавершенности, недоделанности чего-то важного мешало Александру Васильевичу признать этот поход успешным. Да, в той ситуации, в которую его загнало предательство союзников, он сделал все, что мог. И сто раз прав император: предательства спускать нельзя. Одно плохо: российский демарш на руку Бонапарту. Теперь, когда он стал во главе Франции, он не успокоится, пока весь мир не завоюет. Кто его остановит? Ведь никто до сих пор не понял почему он побеждает. А дело-то нехитрое: он бьет там, где никто не ждет. Одним ударом сеет панику, а потом добивает. Жаль. Не довелось с ним сразиться, не довелось укротить молодца. Но приказ, есть приказ. Командующий послал вестовых к командирам корпусов и сам принялся собираться в дальнюю дорогу.
Уже к обеду следующего дня первые части суворовской армии под звуки полковых оркестров покидали Прагу. К вечеру Суворову стало плохо. Его бил озноб, и он не мог согреться даже под многочисленными тулупами.
***
Морис Дюпон ждал сообщения газет о кончине генералиссимуса. Но газеты молчали. Лишь через неделю появилась заметка, в которой говорилось, что Суворов покинул границы империи. По пути он останавливался у могилы австрийского генерала Лаудона и, прочтя длиннющую эпитафию, попросил присутствующих генералов на своей могиле такого не писать. «Напишите: «Здесь лежит Суворов» и больше ничего», – сказал он. На что генералы дружно ответили, что рано еще их командующему об этом думать.
Еще раз перечитав заметку, Дюпон понял, что Суворов выкарабкался. По каким-то причинам яд не подействовал. И что теперь делать? По инструкции капитан Дюпон должен был сразу после смерти Суворова явиться к властям и признаться в содеянном. Свой поступок он должен был объяснить приказом французского командования. На этом его активные действия заканчивались. Его ждал суд и казнь. К этому он был готов. Но этот тщедушный русский как-то умудрился выжить и этим разрушил план Хозяина.
Теперь остается вернуться в Париж. И неизвестно, что его там ждет: наказание или новое задание.
***
Перед Краковом Александру Васильевичу стало совсем плохо. Его тело покрылось волдырями, наваленный на него ворох тулупов не спасал от озноба, вдобавок, душил тяжелый сухой кашель. Командующий едва мог говорить в короткие мгновения, когда кашель отступал. Суворов сдал армию под командование генерала Розенберга, написал Павлу о своей тяжелой болезни и поспешил к Бресту, в свое имение Кобринский Ключ. Его сопровождали лишь денщик, да двое адъютантов.
В дороге Суворов ничего не ел и к концу пути полностью обессилел. Прохор на руках внес его в дом. Адъютанты лишь суетились вокруг, страдая от невозможности помочь своему обожаемому командиру. Александр Васильевич открыл глаза и одними губами произнес: «Баню, Проша…»
Через четыре часа Прохор отнес своего хозяина в жарко натопленную баню и положил на верхний полок. Он хлестал Александра Васильевича хвойным веником, а тот только покрикивал: «Добавь жару, Прошка, хлещи сильней!».
Из тела хозяина выходил зловонный дух, и Прошка едва не потерял сознание. Он успел выскочить в предбанник и глотнуть свежего воздуха. Выпавший из его рук веник подхватил один из адъютантов и, словно в бой, ринулся в парную…
Банные процедуры повторялись каждый день. На второй день волдыри вскрылись и из них начал выходить гной. На третий день с кашлем начали выходить сгустки черной мокроты.
– Поешьте бульончику, ваше сиятельство, – умолял Прохор своего хозяина.
– Рано еще, Прошка. Не вся хворь из меня вышла. Зачем ее кормить?
В начале седьмого дня из столицы в Кобрино прибыл личный врач императора. Он привез послание Павла, которое гласило:
«Князь Александр Васильевич! С крайним сожалением вижу Я что здоровье Ваше продолжает быть расстроенным. Надеюсь, что воздержание и терпение Ваши, а притом и доктор Мой восстановят Вас по прежнему и доставят Мне скорое удовольствие Вас видеть здесь. До свидания. Уповайте, яко и Я, на Бога».
Доктор осмотрел больного и не обнаружил у него симптомов тяжелой болезни. Сердце билось ровно, в дыхании не слышалось хрипов, жара нет, зрачки не расширенные, цвет кожи нормальный. Единственно что внушало опасение – это незажившие гнойники по всему телу. Но это легко исправляется примочками.
– Вы здоровы, ваше сиятельство, – выдал свое заключение доктор. – Чем вы лечились? Я читал ваше описание болезни и не был уверен, что застану вас живым.