Страница 14 из 15
Глава 6
— Что тебя привело ко мне, сын мой?
— Я шевалье де Бриенн, святой отец. У меня для вас письмо от отца Доминика из Мадрида, — я с поклоном подал письмо священнику.
Он еще несколько секунд испытывающе на меня смотрел, потом вернулся к столу, вскрыл конверт и быстро прочитал письмо.
И замер в безмолвии. Я уже думал, что он так уже и не заговорит, но сильно затрещала сальная свеча, отец Жозеф снял с нее пальцами нагар, встал и снова подошел ко мне.
У меня мурашки по коже пробежали, казалось, что священник пронизывает меня взглядом. Его взгляд был холодный как лед и одновременно жарким и липким.
— Откуда вы родом, сын мой...
— Я родился в Арманьяке, святой отец. Но мой род исходит из Шампани. Один из моих предков был коннетаблем Франции.
— Сын древнего, но угасшего рода... — едва слышно пробормотал священник. — С наследством у вас не задалось, и вы пустились сами зарабатывать деньги и славу. Ну что же, обычная история. Отец Доминик характеризует вас в высшей степени превосходно. Вы католик?
В голосе священника проскользнули фанатичные нотки.
— Да, святой отец. Моя вера незыблема.
— Вы воевали?
— Да, святой отец. Осада Бреды и некоторые другие эпизоды компании во Фландрии.
У священника впервые за разговор проявились на лице эмоции.
— Сколько же вам лет тогда было, сын мой? — с интересом спросил он.
— Я воюю с двенадцати лет, святой отец, — спокойно ответил я.
— Это несчастье, когда молодые люди вместо того, чтобы задуматься о душе, начинают с убийств... — сокрушенно прокомментировал священник. — Вот я начал с того же, хотя очень скоро Господь поставил меня на путь истинный. Возможно и вас он не оставит. И что вы скажете о этой войне? — отец Жозеф вплотную подступил ко мне.
Пламя в свечи заколебалось, тень отца Жозефа стала на мгновение громадной, угрожающе нависающей над моей.
— Эта война... — я на мгновение задумался. — Ее нельзя назвать святой, хотя воюют добрые католики с еретиками, потому что в священные намерения вплетается недостойная корысть и ложная тщеславность. Испания погрязла в грехе, хотя нельзя отказать ей в праве отстаивать государственные интересы. Но государство — это та же человеческая душа — его тоже надо блюсти в чистоте.
Сказал я от себя, настоящий Антуан, пожалуй, ничего не смог бы сказать подобного. Для него война была лишь способом заработать деньги, неважно за кого воюя.
Судя по всему, ответ священнику понравился, он оживился и засыпал меня вопросами.
— А вы содержите свою душу в чистоте, сын мой?
— Насколько это возможно при моей жизни, святой отец. Что есть грех? Это слово, действие или желание, противные вечному Закону. Я убиваю — и этот грех не смыть показным набожием. Но свои помыслы и разум я содержу в чистоте и регулярно совершаю таинство исповеди и искренне раскаиваюсь. И верю в то, что Господь воздаст мне по своему разумению.
Я отвечал и слегка охреневал от себя, гадая откуда все это во мне взялось.
Отец Жозеф вздернул бровь.
— Вы учились, сын мой?
— Нет, святой отец. Но я обучен письму, люблю читать и иногда позволяю себе размышлять.
— Какую книгу вы читали последней?
«Когда же ты отстанешь, зануда...» — ругнулся я про себя, но мыс ли свои не озвучил и бодро соврал:
— «Спорные вопросы об истине», Фомы Аквинского, святой отец. Но, к сожалению, моего разума пока недостаточно, чтобы понять истинный смысл этого творения.
И приготовился к тому, что сейчас падре Жозеф устроит мне показательную порку расспросами. Название книги совершенно неожиданно всплыло в памяти, а вот что там писал оный Фома, я напрочь не помнил.
Но, к моему удивлению, священник удовлетворился ответом и не стал дальше расспрашивать.
— Хорошо, сын мой. Где вы остановились? Когда найдется применение вашим талантам — я вам дам знать.
Он протянул руку для лобызания.
И тут меня снова словно под локоть толкнуло.
— Святой отец...
— Что еще? — недовольно зыркнул на меня Жозеф.
— Прямо перед встречей случилось досадное недоразумение — на меня напали.
— Здесь, в Божьем храме?!! — неожиданно грубо и гневно рыкнул священник. — Кто, зачем?
Я кратко изложил суть.
— Женщина убежала, а кавалер понял, что я невольно подслушал их разговор и неожиданно напал на меня. Только божье произволение спасло меня... — я показал разорванный воротник.
— И где он сейчас? — отец Жозеф нахмурился.
— Лежит возле живой изгороди... — я скромно потупился и протянул письмо священнику. — Видимо речь шла об этом письме. Простите, я счел нужным отдать его вам.
А сам уже проклял себя за решение. Убийство в церкви? Как минимум пожизненно на галеры, а если возьмутся за дело инквизиторы — тут даже подумать страшно.
Падре бережно взял в руки письмо и зачем-то понюхал. Немного подумал, вышел и отдал какие-то распоряжения, но вернулся уже без письма.
После чего молча сел за стол, а я так и остался стоять.
Несколько минут прошли в молчании, потом появился какой-то невзрачный монашек и отдал Жозефу письмо уже раскрытым. Еще некоторое время святой отец его изучал, а потом, без раздумий, бросил мне.
— Вы совершили праведное дело, сын мой. Однако я накладываю на вас епитимью — ибо вы лишили жизни человека. Не вкушайте вина месяц и прочтите сто раз «Отче наш» стоя на коленях и облачившись во власяницу. Идите, в скором времени, я пошлю за вами. О сегодняшнем случае не рекомендую говорить даже во сне. Это вопрос вашей жизни или смерти, поверьте.
Когда я уже был на пороге, последовал неожиданный окрик:
— Стойте! Вы нуждаетесь в деньгах?
Падре опять проткнул меня испытывающим взглядом.
Я поклонился и честно ответил:
— На данный момент нет, святой отец.
Священник неожиданно улыбнулся и напутствовал:
— Обзаведитесь приличествующим видом, шевалье, чтобы не выделяться среди местных дворянских щеголей.
После чего, жестом отпустил меня.
А когда я уже вышел во двор, меня догнал тот самый монашек, что приносил письмо и торопливо сунул в руки увесистый кошель. При этом у него на лице было такое выражение, словно он передавал не золото, а мешок с ядовитыми змеями.
Я подавил в себе желание шугануть его и потопал глянуть на труп.
Очень скоро выяснилось, что дохлый кавалер уже исчез, была замыта даже кровь на брусчатке.
Саншо насчитал в кошельке сотню золотых монет со щитом с лилиями и восходящим над ним солнцем.
— Сто экю! — восторженно прокомментировал баск. — Уже можно жить, ваша милость! У нас снова есть работа?