Страница 47 из 85
Новая тренировка прошла без каких-либо открытий. Саргон продолжал пытаться выстроить более скупой и экономный подход, оптимизировал все, до чего дотягивался взгляд. Прогресс, по сравнению с первым днем, казался незначительным, однако он все же имелся. Причем вполне заметный. По крайней мере, связки между ударами стали выходить более естественно, а энергия начала ощущаться если не тоньше, то податливее — наверняка.
Не успели они завершить тренировку приемом пищи, как прямо в казарму нагрянул Ксин. Новобранцы сидели вокруг котла в ожидании завтрака и появление куратора настолько всех удивило, что бравые стражи Форта застыли, словно суслики в момент опасности. Лишь пучили глаза, да старались стать как можно незаметнее.
— Ах вы мерзкие, ленивые выползки из чрева Сиванму! — Зарычал он на сбившихся в кучу бледных и трясущихся стражей.
Акургаль подскочил с места, попытался одновременно совершить поклон младшего старшему и пробормотать оправдания… Последние не интересовали куратора и в более спокойном состоянии, что уж говорить о теперешней фрустрации и ненависти ко всему живому.
— Хватит набивать себе брюхо, выродки! — Он одним порывистым ударом отбросил назад десятника, расшвырял случайно вставших на пути Ваня с Канем, а затем пинком опрокинул котел прямо на заверещавшего Ма. Благо, каша банально не успела закипеть, однако и так ожоги должны быть весьма болезненными.
— Кто давал вам, отродьям, право опаздывать на построение?!
Бамц! От выданной наотмашь пощечины Уру поплыл и рухнул к его ногам.
— Подбери живот, тупая деревенщина! — Ксин от души пнул Камея, отчего тот чуть кишки через рот не вывалил.
— Куда ты пошел, образина мелкотравчатая?!
Фармацевт никогда не отличался душевным равновесием или стрессоустойчивостью. Поэтому, когда мудрый Чжэнь лао сянь-шен остановил на нем взгляд, Юншэн психанул и бросился бежать куда-то вглубь казармы. Неуклюже, зато со всей отдачей, которую никогда не показывал на тренировках. Ксин, изрыгая ругательства, бросился за ним, чуть не споткнулся об одну из пустующих шконок, после чего с ужасающим треском вырвал ее из глиняного основания и бросил в спину фармацевта.
Тот рухнул вниз как подстреленная лань. Нелепо взмахнул руками, издал крик испуганной чайки или болотной выхухоли. А Ксин тут же бросился искать себе новую жертву.
— Я вас научу, свиньи, как постичь гармонию Вселенной! — Орал он и отвешивал поджопники взвизгивающему Иккагецу. Тот пополз, словно улитка или черепаха, спрятался за опрокинутый ранее котел. Не помогло. Куратор надел медную посудину с остатками каши несчастному вору на голову, после чего изобразил из получившийся конструкции индейский там-там.
ТА-А-АМ, — Отзывался многострадальный котел.
— УИ-И-И, — Подражал животным Ма в такт ритмичным ударам.
"Ага, все ТАМ будем", — Тоскливо подумал Саргон, когда рыщущий взгляд Ксина зацепился за выглядывающий из-под шконки рукав.
— А-А-А-А-А! Гу-у-унцзы-ы-ы! — Заорал он, когда бушующая, неостановимая сила вцепилась в его пятки и рывком подняла над собой.
"Так вот, что чувствовал Ахиллес, когда его мать окунала в Стикс", — Меланхолично подумал Саргон. Ксин, тем временем, раскрутил его на манер греческой пращи и швырнул вглубь казармы. С мощью, выдававшей в нем истинного Гектора.
Летящий болид удачно сбил сразу три кегли: Ваня, Камея и Акургаля. Благо, на этом горячая фаза древнекитайского б(о)улинга подошла к концу.
После сбитого страйка, слегка успокоившийся Чжэнь напоследок пнул Каня, отвесил ему подзатыльник, плюнул в чью-то порцию с кашей и вышел из казармы. Лишь бросил напоследок:
— Жду вас ровно через два кэ на Насыпи. Опоздавшие пожалеют, что вылезли из чрева той гнилой колоды, из-под которой достали их отцов-слизняков!
Тишина продолжалась еще целую минуту, пока даже самый острый слух не мог больше различить его демонстративно громыхающих шагов.
— Разбуди нас завтра пораньше, десятник, — Прохрипел Камей в полной тишине. Остальные лишь согласно закивали головами, как глиняные болванчики.
— Ха! А вы еще кричали на меня за то, что накладываю еду раньше, чем она приготовилась, — Хмыкнул бледный как полотно Кань, после чего подошел к чудом нетронутой тарелке и принялся жадно забрасывать малоаппетитную массу себе в топку.
— Он же плюнул туда, — Непонятно зачем сказал Саргон. Остальные посмотрели на него, как на идиота.
— Еда есть еда. Как говорил Чжуан-цзы… — Прокряхтел Вань, но его быстро прервал Камей.
— … Если тебе плюнули в тарелку, поблагодари за приправу.
— А если помочились? — С возвращающимся энтузиазмом спросил неугомонный Кань.
— Молча ешь. Без благодарностей, — Камей закосолапил к выходу, на ходу пожевывая какой-то корешок, — Давайте там побыстрее. Мне не хочется учить урок дважды.
Саргон вздохнул, кое-как поставил Юншэна на ноги, а затем направился вместе со всеми к выходу. Испуганные, трясущиеся рабы потрусили следом. Лишь Айра подошла к нему почти вплотную и протянула широкий лист с тремя рисовыми колобками на нем.
— Господин, эта неумелая рабыня успела приготовить… — Она не договорила, так как попаданец уже цапнул один из трех и с довольным чавканьем отправил себе в рот.
— Айра, ты лучшая! — Шепотом произнес он. Невольница опустила лицо в пол и спрятала радостную улыбку.
Их перехватили на полпути к Насыпи. Отряд шел медленнее, чем обычно, большая часть непроизвольно охала и кривилась от полученных повреждений, Вань и вовсе хрипел. Он едва поспевал за взятым темпом. Да и не только он. Поэтому никто из новобранцев не смотрел по сторонам.
— Здравствуй, Акургаль, — Окликнул их компанию незнакомый голос. Десятник напряженно замер на месте, а затем, словно кукла на шарнирах, повернулся к говорящему.
Средний рост, невыразительное, скуластое лицо из синской деревни. Саргон не знал, было ли все дело в игре света или нужный эффект создавали морщины, вот только в общем облике коренастого крепыша с простецким копьем в руке проглядывали черты холеного, разлакомившегося на вольных хлебах садиста.
— Здравствуй, Цзяо, — Нервно, почти испуганно отозвался их командир. Благо, голос не дрогнул, а страха он почти не показывал. Вот только неизвестный Цзяо знал его достаточно хорошо, чтобы правильно прочесть реакцию тела. И это придало его выражению лица мерзкую, законченную печать порока.