Без лица

— Ты первоклассник; чем ты можешь помочь?

Аято остановился спиной к камере и, к счастью, достаточно близко, чтобы я мог слышать их разговор.

— Я, может быть, ничем, — спокойно вымолвил он. — А вот один мой близкий друг, довольно одарённый в точных нау…

— Ты не про Сато Масао, надеюсь? — Осана злобно фыркнула. — Я не хочу иметь с ним никакого дела: он чуть не разорил моего папу.

Аято едва слышно вздохнул — я уловил это лишь потому, что он стоял практически вплотную к камере.

— Постарайтесь понять его, Осана-сан, — спокойно вымолвил он. — Его судьба была крайне непростой, и, вернувшись сюда, всё, чего он хотел, — это забыть прошлое. А ваш отец, при всём уважении, не желает давать делу Такада улетучиться из народной памяти, и я, честно говоря, не понимаю, почему.

— Да потому, что это правда! — Осана чуть было не сорвалась на визг. — Папа что, написал ложь? Нет! Всё, что он сказал в заметках, — это так и было, слышишь? Если твоему Сато не нравится правда, то это его проблемы; почему папа должен за это расплачиваться?

Ямада Таро попытался вступить в разговор и пролепетал несколько слов, но Осана раздражённо перебила его и продолжала:

— Обязанность журналиста — докапываться до истины, какой бы она ни была. Папа выяснил, кто такой Сато Масао на самом деле, и опубликовал это; а почему бы и нет? Мы заслуживаем знать правду о тех, кто живёт и учиться бок о бок с нами. А если твой Сато пошёл в отца? Если он опасен?

— Насколько я помню материалы того дела, — спокойный голос Аято сильно контрастировал с воплями Осана, — Сато Кензабуро сам лично никого не убивал. Он некрасиво повёл себя в отношении моей матери, но не думаю, что это передаётся по наследству, это ведь не психическое или генетическое заболевание.

— Аято прав, Наджими, — Ямада наконец-то удалось вклиниться в беседу. — Сато Масао кажется мне вполне интеллигентным и спокойным человеком; он тих и безобиден и совсем не похож на…

— Безобиден?! — заорала Осана. — Скажи это моему папе! Сколько мы уже потеряли из-за «безобидного» Сато, сложно сосчитать!

Я глубоко вздохнул и снял наушники: слушать это дальше было выше моих сил.

Да что не так с этой Осана? Что я ей сделал?

Да, положим, я несколько раз выжигал сайт газеты её отца, но всегда «Шисута, но ничи» восстанавливалась довольно быстро. Вирус я специально выбирал не особо разрушительный, чтобы он не затронул корневую систему сайта, так что убытки, которые в теории терпела газета, были ничтожными.

Да и вообще, что мешало им, к примеру, подать на меня в суд? Я прошёл эмансипацию, так что считался совершеннолетним до наступления двадцатилетнего возраста и мог нести полную ответственность за всё, что делал. Или же у Осана Джуничи просто не имелось достаточных доказательств тому, что заметки удалил именно я?

В любом случае, становилось ясно: эта семейка похожа на бультерьеров: если уж они вцепились в добычу, то уже не выпустят её из зубов.

Значит, нужно заставить этих шавок разжать челюсти.

Но как?

Я поднял глаза на монитор. К счастью, Осана отошла в сторону, и мне открылся обзор на Аято. Его прекрасное лицо словно преобразилось: он с нежностью и восторгом смотрел на Ямада Таро, пока тот что-то вещал, показывая пальцем на книгу, край которой показывался из его сумки.

И тут моё сознание пронзила одна идея — простая, но гениальная.

А что, если заставить Аято и Осана соперничать за Ямада? Не открыто, конечно, но по-тихому. Тогда Наджими будет отвлечена — занята тем, чтобы вернуть внимание потенциального жениха.

Чтобы запустить этот процесс, достаточно было всего лишь написать Аято через анонимайзер и намекнуть, что Осана собралась признаваться Ямада в любви. Судя по тому, каким неистовым огнём горели глаза Аято, когда он смотрел на Ямада, можно было смело делать вывод: просто так Айши не отступится, не сдастся без борьбы.

Я потянулся к смартфону, но тут же отдёрнул руку, словно обжёгся. Имел ли я право вот так играть судьбами других людей? Я ведь не господь бог, чтобы так поступать.

С другой стороны, Осана не собиралась оставлять меня в покое, как и её папаша, так что для меня жизненной необходимостью вставало отвлечение их внимания на что-нибудь другое. И битва за Ямада вполне подходила — для Наджими, конечно. С Джуничи справиться было сложнее, но…

Стоп. А что, если сначала подыграть Аято, сделать так, чтобы Ямада охладел к Осана, а потом написать ей и предложить вернуть Таро, а в качестве платы потребовать, чтобы она и её папаша перестали полоскать моё имя? Конечно, есть вероятность, что меня раскроют… Но можно связаться с Осана не под именем Инфо-чан, а открыто, как Сато Масао.

Откинувшись на спинку кресла, я усмехнулся.

Нет, тысячу раз нет! Как я себе это представлял: сначала написать Аято и посулить ему благосклонность Ямада, обещать взломать всю его электронную переписку, все страницы в социальных сетях, а потом переметнуться к Осана и переговорить с ней? Да это же абсурд! И дело не только в том, что поведение людей в таких ситуациях могло оказаться совершенно неожиданным даже для меня — человека, плотно изучившего психологию. В этом плане имелось слишком много дыр; слишком многое могло сорваться: допустим, Аято, получив послание от странного номера, просто удалит сообщение. Или Осана, зная её раздражительный и взрывной характер, не захочет меня выслушать. Или Ямада возьмёт и умудрится не поддаться на чары Аято.

Тогда что делать? Сказаться больным, как я и хотел, выпасть из жизни школы на две недели и ждать чуда, например, что у Осана проснётся совесть? Помимо того, что этот план был трусливым, он мог привести к нехорошим последствиям в виде падения успеваемости или распространению новых слухов обо мне.

Так ничего и не решив, я провёл время до начала уроков в информационном клубе — я крутился в кресле и размышлял. У меня имелось несколько планов, но ни один из них не был идеальным, и это выводило мою натуру перфекциониста из себя. Но одно становилось ясно: пускать всё на самотёк нерационально.

Выйдя из кабинета за пять минут до начала урока, я побрёл по опустевшему коридору к лестнице. Настроение было на нуле, и я всерьёз подумывал о том, чтобы не идти на урок, но дисциплинированность взяла верх. Впервые за почти два года обучения в Академи я вошёл в класс одновременно со звонком и едва успел поклониться, как нужно. Позже меня приплёлся только Умеджи Кидзугучи — теперь он входил в группку, гордо именовавшую себя «хулиганами». Они нарушали форму (носили белые футболки вместо белых рубашек), опаздывали (максимум на две минуты) и проводили время у пристройки, в которой располагалась мусоросжигательная печь: они собирались в круг и слушали старенькое радио, которое почему-то ловило филиппинскую новостную волну. Диктор на незнакомом гортанном языке вещал что-то, и его речи перемежались звуками сирен и криками — это нравилось так называемым хулиганам и их предводительнице, моей однокласснице Осоро Шидесу. Их репутация была далеко не на высоте, но на данный момент их наверняка обсуждали меньше, чем меня.

На переменах я не раз ловил на себе взгляды Осана: она, стоя рядом со своей подругой Райбару Фумецу, что-то яростно шептала ей на ухо и кивала в мою сторону. К середине дня мне это надоело, и я стал намеренно задерживаться в кабинете совета и приходить на уроки перед самым звонком, но и это не стало панацеей: в совете мне тоже не выказывали особого расположения. Мегами не разговаривала со мной, Ториясу и Тораёши делали вид, что меня не существовало. Как назло, Куроко сегодня не было в школе — она слегка приболела, а обязанности Аои заставляли её патрулировать коридоры, так что мы с ней мало пересекались. Что же касалось Аято и Кенчо, то они тоже часто отлучались по делам кружков или администрации школы. И в те моменты, когда я оказывался в кабинете наедине с тремя девочками, которые отвернулись от меня, мне становилось отвратно на душе и хотелось куда-то спрятаться, стать маленьким и незаметным.