Без лица

«Кто ты такая? Зачем пишешь мне? Это правда — про издевательства?».

Очень в духе Осоро — три хлёстких и кратких вопроса по существу, ничего лишнего. Вздохнув, я почесал затылок. Судя по первой фразе её сообщения, она посчитала, что я девочка; что ж, может, лучше её не разочаровывать? Как насчёт того, чтобы назваться чужим именем?

Я закусил губу, проведя пальцем по пустовавшему полю для ответного послания.

Нет, не стоило: эту ложь очень легко раскрыть. Лучше выбрать себе что-нибудь вроде никнейма — кроткого, ясного, легко запоминающегося, не указывавшего на мою реальную личность и желательно свидетельствовавшего о женском поле отправителя. Для последнего лучше использовать ласкательный суффикс — он далеко не всегда лимитирован для девушек, но чаще его употребляют именно они.

Подумав с минуту, я напечатал: «Можешь называть меня Инфо-чан. Всё, написанное мною, — чистая правда. И если ты не поспешишь, то может случиться ужасное».

Отправив послание, я подождал несколько секунд. Осоро ответила почти сразу же, и я с замиранием сердца открыл её сообщение.

«Чушь. Всё неправда. Найди себе какое-нибудь другое занятие, мне больше не пиши. Мне не нравится, что твой номер не определяется и не отображается».

Я тяжело вздохнул и убрал смартфон в сумку. Что ж, тут не повезло: так бывает, далеко не всегда жизнь течёт по тому руслу, по которому мы хотим. С этим придётся смириться; оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь завуч или учителя всё же вмешаются в это возмутительное дело.

Выйдя из лабиринта, я быстро обошёл школу и проскользнул через заднюю дверь. Мне пришлось снять обувь и нести её в руках, пока я медленно, крадучись, шёл по коридору.

К счастью, мучители и унижаемые уже, видимо, успели уйти: в холле первого этажа никого не было, и я смог спокойно надеть сменные туфли.

Решив не терять ни минуты, я направился прямо на третий этаж: там, в одной из кладовых, находилось то, что было нужно мне.

Оставив сумку в классной комнате, я взял лишь ключ от информационного клуба. До половины восьмого утра — времени, когда в школу прибывала основная масса учеников, — у меня в запасе имелось чуть больше часа, но я рассчитывал, что справлюсь хотя бы с основной работой.

В кладовой я взял один из комбинезонов — их использовали для генеральной уборки в школе в начале месяца. Так я мог не волноваться о том, что запачкаю форму, а ткань самого комбинезона легко стиралась.

Переодевшись в кладовой, я забрался на небольшую табуретку, чтобы взять с одной из верхних полок стеллажа бутыль с чистящим средством, но замер: до моих ушей донёсся плач.

Кто-то рыдал самозабвенно, громко, и в каждом звуке была не сравнимая ни с чем боль.

Плач доносился откуда-то сверху, но я находился на третьем — последнем этаже школы. Выше был только лестничный пролёт, ну, и ещё крыша.

Сойдя с табуретки, я на цыпочках прокрался к лестнице и поднялся на один пролёт. На площадке никого не было, но плач стал громче: я явно приближался к источнику звука. Судорожно сглотнув, я стиснул пальцы и начал бесшумно подниматься, преодолевая ступеньку за ступенькой. Рациональная моя часть вопила во всё горло, советуя не вмешиваться в дела, которые меня совершенно не касались, но что-то неосознанное гнало меня вперёд, не позволяя остановиться.

Поднявшись на крышу, я подошёл к вентиляционной настройке и осторожно заглянул за неё. Кидзугучи Умеджи стоял, опершись на перила, и горько рыдал. Я поджал губы: мне было, конечно, жаль его, но что я мог поделать? Посчитав, что самым уместным стало бы просто дать ему посидеть тут в одиночестве, я приготовился уходить, но вдруг Кидзугучи резко перестал плакать и начал забираться на невысокое ограждение.

Тотчас меня как стрелой пронзило: я понял, что он собирался сделать. Прежде чем я успел подумать, что делать, слова сами вырвались у меня:

— Эй, стой!

Кидзугучи резко обернулся и, отпрянул от перил, быстро вытер глаза кулаком.

— Я… я… — беспомощно пробормотал он, глядя на меня. — Это не… Простите!

И он ринулся вперёд, пробежал мимо меня и помчался вниз по лестнице.

Мои колени подогнулись, и я упал на холодные плитки покрытия. То, что я увидел, впечатлило меня до глубины души.

Нет, я вовсе не обладал таким прекрасным качеством, как доброта; годы, проведённые в приюте, надёжно и навсегда избавили меня от сего ненужного и порой мешающего в жизни дополнения. Но вся эта ситуация напомнила мне о том теперь уже, к счастью, далёком времени, когда я сам страдал от унижений и всерьёз подумывал покончить с собой.

Иными словами, я мог сочувствовать Умеджи, потому что отождествлял его с собой.

И эта его попытка с моей перспективы, как, собственно, и с любой другой, выглядела очень плохо: за первой вполне могла последовать вторая. И тогда рядом с ним не окажется никого, кто мог бы остановить его.

Поднявшись, я поспешил вниз и, заглянув в класс, достал из сумки смартфон. Времени на уборку оставалось всё меньше, но я не сожалел об этом: сначала нужно было справиться с первоочередной задачей.

Со смартфоном в руках я бросился в кладовую: нельзя, чтобы ещё кто-то увидел меня в этом комбинезоне, иначе обязательно начнутся расспросы. Прикрыв за собой дверь, я запустил программу-анонимайзер и написал Осоро: «Это правда, Осоро-сан. Кидзугучи Умеджи только что едва не покончил с собой. Если ты не поспешишь и не восстановишь справедливость, он найдёт способ совершить это».

Ответ пришёл через минуту:

«Выезжаю в школу. Учти, если это ложь, я отыщу тебя, и ты мне за это ответишь!».

Перечитав сообщение ещё два раза, я с облегчением вздохнул и отложил смартфон на полку. Стянув с себя комбинезон, я стал спешно облачаться в форму, стараясь, чтобы на безупречно отглаженной рубашке не появилось ни одной лишней складки. Моя грандиозная идея с уборкой до начала уроков провалилась, но я не особо сожалел об этом: помимо того, что я, возможно, спас жизнь человеку, эта ситуация могла послужить тестовым полигоном для моих способностей.

Переодевшись, я аккуратно сложил комбинезон и спрятал его на место на полку шкафа. Уборка переносилась на время после уроков; что ж, ничего страшного, ведь я никуда не спешил. Напротив, мебель и отделочные материалы для кабинета школьного совета начнут привозить только на следующей неделе, а до этого комната информационного клуба точно не понадобится.

И я, со спокойной душой взяв ключ и смартфон, поспешил в аудиторию, чтобы подготовиться к занятиям.

Вскоре пришёл Куша. Он по обыкновению пододвинул свой стул вплотную к моей парте, и мы довольно долго обсуждали вчерашний выпуск новостей. Как оказалось, один из начальников департамента железных дорог покончил с собой, потому что посчитал, что недостаточно хорошо справлялся со своими обязанностями. Ему было немногим более пятидесяти лет; ужасная утрата!

Фред Джонс, услышав наш разговор, вмешался и со свойственной всем американцам бесцеремонностью заявил, что такая причина для самоубийства — это чушь собачья.

— Всегда есть выход, — решительно вымолвил он, откинув со лба волосы цвета мёда. — Как можно вот так бездумно лишать себя жизни?! Неужели ничего нельзя было сделать?

Иностранец; что с него возьмёшь…

А потом, перед самым началом первого урока, двери нашего класса резко распахнулись, и в помещение вошла Осоро Шидесу. За ней гуськом семенили четверо парней-мучеников: Кидзугучи, ещё один человек из нашего коллектива и двое из параллельного класса.

Осоро уверенно встала за кафедру и громко хлопнула в ладоши в чём не было нужды, так как всё равно в аудитории стояла гробовая тишина, воцарившаяся с её приходом.

— Слушайте меня внимательно, класс «1-2», — чётко проговорила она. — Эти ребята теперь под моей защитой. Я стану тренировать их так, чтобы они смогли обороняться самостоятельно, а вам настоятельно рекомендую и близко к ним не подходить.

Бросив это, она вышла из класса вместе со своей свитой, оставив после себя атмосферу полного непонимания.