Страница 11 из 12
- Изолированной! - воскликнул Осден.- Вот именно! Вот откуда страх. Не потому, что мы подвижны или вредоносны. Просто потому, что мы есть. Мы другие. А других здесь никогда не бывало.
- Вы правы,- почти прошептал Мэннон.- У "этого" нет ровни. Нет врагов. Нет отношений с чем бы то ни было, кроме себя самого. Одно, само по себе - навсегда.
- Тогда какую же функцию выполняет собираемая им информация в выживании рода?
- Никакой. Возможно, никакой,- сказал Осден.- Зачем вам вдаваться в телеологию[18] , Харфекс? Разве вы не хайнианин? Разве мера сложности не есть мера вечного счастья?
Харфекс не ввязался в дискуссию. Он выглядел больным.
- Нам следует оставить этот мир,- мрачно произнес он.
- Теперь вы знаете, почему мне всегда хотелось уйти, сбежать от вас,- с какой-то болезненной открытостью сказал Осден.- Страх, испытываемый другим,- не шутка, верно?.. И ладно бы речь шла о животном разуме. До зверей я достучаться могу. Уживался с кобрами и тиграми - превосходство в разуме дает определенные преимущества. Мне следовало бы работать в зоопарке, а не в человеческом коллективе… Если бы я мог пробиться к этой проклятой безмозглой картофелине! Если бы "это" так не подавляло… Знаете, я ведь и сейчас улавливаю что-то помимо cтpaxa. А до того как "это" испугалось, была у него… была безмятежность. Я не мог постичь ее сущность в то время, не сознавал, как она глубока. Познавать день от начала до конца и ночь на всем ее протяжении. Все ветры и затишья заодно. Зимние звезды и летние звезды - одновременно. Иметь корни и не иметь врагов. Быть цельным. Понимаете, о чем я? Без посягательств. Без других. Быть всем, что есть…
"Он не мог раньше выговориться",- подумала Томико.
- Осден, против "этого" вы беззащитны,- сказала она.- У вас уже произошли личностные изменения. У вас нет иммунитета от "этого". Возможно, не все из нас сойдут с ума, если мы не улетим отсюда, но вы сойдете.
Он замешкался, потом поднял взгляд на Томико; впервые он посмотрел ей прямо в глаза - долгим, спокойным взглядом, ясным, как вода.
- А что мне дало когда-нибудь здравомыслие? - спросил он насмешливо.- Впрочем, ваша правда, Хаито. В том, что вы говорите, что-то есть.
- Мы должны уйти,- бормотал Харфекс.
- Если я сдамся "этому", смогу ли я включиться в связь? - размышлял вслух Осден.
- Как я полагаю,- быстро и нервно заговорил Мэннон,- говоря "сдамся", вы хотите сказать, что прекратите отсылать обратно эмпатическую информацию, принимаемую вами от растения-бытия; прекратите отвергать страх и будете поглощать его. Что вас либо сразу же убьет, либо вернет к тотальному психическому уходу в себя, аутизму.
- Почему? - сказал Осден.- "Это" посылает отвержение. А в отвержении и есть мое спасение. "Это" не разумно. А я разумен.
- Масштабы разные. Может ли тягаться единственный человеческий мозг с тем, что так огромно?
- Единственный человеческий мозг может постичь то, что не уступает по масштабу звездам и галактикам,- сказала Томико,- и толковать это постижение как Любовь.
Мэннон переводил взгляд с Осдена на Томико, Харфекс молчал.
- В лесу, должно быть, удобней,- сказал Осден.- Кто из вас перебросит меня?
- Когда?
- Сейчас же. Пока все вы не обессилели и не обезумели.
- Я,- сказала Томико.
- Никто,- сказал Харфекс.
- Я не смогу,- сказал Мэннон.- Слишком… напуган. Могу разбить джет.
- Возьмите с собой Эскуану. Если мне удастся добиться своего, он послужит медиумом.
- Координатор, вы одобряете план Сенсора? - строго по уставу спросил Харфекс.
- Да.
- Я не одобряю. И, несмотря на это, полечу с вами.
- На мой взгляд, Харфекс, у нас нет другого выхода,- сказала Томико, взглянув на лицо Осдена: уродливая белая маска преобразилась, она горела страстным, словно любовным, нетерпением.
Оллеру и Дженни Чонь, засевшие за карты, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о постели, о множащемся страхе, заверещали, будто испуганные дети:
- Это существо в лесу, оно ведь возьмет и…
- Темноты перепугались? - издевательски ухмыльнулся Осден.
- Да посмотрите на Эскуану, на Порлока, на Аснанифойла даже…
- Вам "это" не сможет причинить вреда. "Это" - просто импульс, минующий синапсы[19] , ветер, минующий ветви. Дурной сон, и всё.
Они взлетели в гелиджете; в кормовом отсеке прежним глубоким сном спал, свернувшись калачиком, Эскуана. Томико вела корабль, Харфекс и Осден молча вглядывались вперед, в темную линию леса, отделенную неуловимо-мрачными милями залитой звездным светом равнины.
Они приблизились к черной линии, пересекли ее; теперь под ними лежала тьма.
Томико нашла место для посадки и стала снижаться, заставляя себя преодолеть неистовое желание набрать высоту, уйти, сбежать. Здесь, в лесу, огромная жизнеспособность растения-мира ощущалась гораздо сильнее, и паника его обрушивалась необъятными черными волнами. Впереди виднелось тусклое пятно, голая вершина холмика, едва возвышавшегося над обступившими его черными очертаниями - не-деревьев; укорененных; частей единого целого. Она посадила гелиджет в прогалину, посадила скверно. Ладони скользили по рукояткам будто намыленные.
Теперь их обступил чернеющий во мраке лес.
Томико съежилась от страха и закрыла глаза. Эскуана стонал во сне. Харфекс, часто и громко дыша, сидел, будто оцепенев; он не пошевелился и когда Осден потянулся мимо него к дверце и открыл ее.
Осден поднялся, замер, ссутулившись, в проеме: спина и забинтованная голова едва виднелись в тусклом свете приборной панели.
Томико затрясло. Она не могла поднять глаз. "Нет, нет, нет, нет, нет, нет,- твердила она шепотом.- Нет, нет, нет".
Неожиданным мягким движением Осден качнулся из проема вниз, в темноту. Его не стало.
"Я иду!" -сказал мощный голос, не звуками.
Томико вскрикнула. Харфекс зашелся в кашле, он, казалось, хотел встать, но так и не смог.
Томико сжалась в комок, целиком сконцентрировалась в незрячем глазе своего чрева, средоточии ее существа; вне был страх - ничего, кроме страха.
И страх исчез.
Она подняла голову, медленно расцепила пальцы. Села, выпрямилась. Темная ночь, звезды сияют над лесом, и ничего больше.