Страница 25 из 65
Алекс, как ни странно, не обиделся на ее выпады. Он спокойно посмотрел на нее, пожал плечами и сказал: «Хорошо». Капризные барышни встречались при его работе не так уж редко. Особенно доставали богатые дамочки из тех, что выбились из грязи в князи, имели минусовое понятие о вкусе и гармонии, но претендовали на истину в последней инстанции. Они так и норовили унизить, показать, кто есть заказчик с деньгами, а кто нанятый исполнитель. Алекс терпел подобное отношение ровно до первого конфликта, а потом просто разворачивался и уходил. Говорил, что не справится с этим заказом, передавал свою часть работы другим. Ковальчук первое время ругал его на чем свет стоит за подобное мальчишество, но потом поутих. Он и сам был таким же — не терпел необоснованных претензий и уж тем более не мог угождать тем, кто пытался его унизить. Со временем Ковальчук стал делать вид, что верит в сказки Гурова о невозможности выполнить заказ, и перебрасывал его на другой проект.
Когда Алекс появился на горизонте вновь после их встречи в больнице, Ковальчук, как и обещал, взял его на работу. Алекс приятно удивлял его своими находками и идеями. С ним было приятно работать, хотя в душу к себе он никого не впускал. Ковальчук смог узнать о нем кое-что, но информация была обрывочная, он никак не мог сложить воедино кусочки гуровской жизни, похожей больше на американские горки, чем на жизнь мальчика из благополучной семьи, в которой он родился.
Казалось бы, жизненные перипетии должны были обозлить, ожесточить Гурова, но он обладал способностью впитывать в себя то, что нравится, и отстраняться от нежелаемого. Он сбежал из дому, чтобы посмотреть другую жизнь и вырваться из золотой клетки, сооруженной матерью, но всегда четко представлял себе, почему он на улице, зачем он живет такой жизнью и что хочет от этого получить. Романтика большой дороги привлекала его только как источник дополнительных знаний и способ, пусть и грубый, освобождения от комплексов детства. Гуров никогда не мечтал бродяжничать всю свою жизнь. Закончив «уличную» школу, он с легкостью переселил себя в новую среду и так же легко пошел по новому пути. Глядя на воспитанного, интеллигентного юношу, никто никогда не догадывался о его бурной юности. А сам он вспоминал об этом, как о совершенно естественном этапе своей жизни, как если бы он когда-то ходил в спортивную секцию, научился кое-чему, но только лишь как любитель. Профессионалом он хотел стать в совершенно другой области.
Когда Алекс немного пообжился на фирме и присмотрелся к работе, Ковальчук настоял на его поступлении в институт. Уговаривать, впрочем, не пришлось. Гуров и сам созрел до мысли, что для работы ему нужны дополнительные знания. Он поступил с легкостью, с первого захода, стал учиться на заочном и продолжал работать у Антона Петровича. В основном ему поручали часть работы в чьем-нибудь проекте, пока не пришла к ним Кира Доронина с мечтательной улыбкой, роскошными карими глазами и сказкой о красивом сне.
На ее вспышку раздражения Алекс только улыбнулся про себя. Она была не из тех мусипуськиных карамелек, которые его выводили из себя. Ее раздражение было вызвано не простым капризом, а чем-то другим. Он подумал, что она либо чего-то стесняется, либо просто не уверена в том, чего хочет. Умная женщина, красивая не конфетно-розовой красотой, а именно тот тип, который привлекал Гурова, — спокойная, неяркая красота, «теплый» тип, как он по инерции определил взглядом художника, женщина-осень, проницательный, пытливый взгляд, намек на тайну, нерешенный вопрос в глазах. Интересно, сколько ей лет? Конечно, она старше его, и не на один год. Ковальчук сказал, она работает в МИДе. Не бизнес-леди и не содержанка у богатого мужика. Интересно все-таки, что ее так разозлило в его вопросе о калитке? Неужели эта сосна имеет для нее какое-то особое значение? Выясним по ходу дела, заключил Гуров и принялся осматривать дом.
— Нам надо будет сесть где-нибудь и нарисовать сначала план дома, как он есть, надеюсь, у вас есть план дома? Он обычно прилагается к ордеру на дом. Есть? Отлично. А потом мы набросаем то, что вы хотите из него сделать, и посмотрим, насколько это совместимо. Желаемое с реальностью, я имею в виду.
— Да вот здесь и садитесь, — Кира указала на старый табурет у окна. — План нарисуем сейчас, а остальное — потом.
Алекс остановился в нерешительности у пыльного стола, потом вынул из кармана салфетку, протер стол и стул и только потом сел и разложил бумаги. Кира быстро отвернулась к окну, чтобы скрыть невольную улыбку. Как это похоже на нее саму!
— Первое, что надо будет сделать, — решительно произнес Алекс, — это проверить дом на скрытые дефекты. Дом старый и может быть полон сюрпризов. Хотя обычно уязвимы деревянные дома, но и в каменных могут быть свои слабые места.
— Но дом простоял столько времени…
— Да, но все же проверить стоит, поверьте мне. Дальше… Предположим, все нормально, строению ничто не угрожает и мы можем перейти к планировке. Эти комнатушки никуда не годятся. Стены надо сносить и расширять пространство, если только вы не планируете в ближайшем будущем завести троих детей и разместить их в отдельных комнатах.
— Не планирую, — улыбнулась Кира. — И большая комната — это как раз то, о чем я тебе говорила раньше. Мне вообще здесь хватит кухни и гостиной.
— Можно сложить камин или купить готовую топку, сейчас столько вариантов…
Алекс говорил и сразу же делал наброски, а Кира смотрела на сосну, и перед глазами всплывали образы увиденного во сне. Он совершенно не вязался с реальностью, как выразился Алекс. Вот сейчас она расскажет, и он скажет ей, что это в принципе невозможно. И что тогда? К чему тогда все затеянное? Зачем ей этот дом, если она не сможет превратить его в мечту? «Чтобы смотреть на сосну у входа», — улыбнулась она сама себе.
— Чему вы улыбаетесь?
Кира и не заметила, что Алекс разглядывает ее.
— Да так, своим мыслям. Готово?
Она заглянула ему через плечо.
— И что теперь?
— Теперь попробуйте обрисовать мне то, чему вы только что улыбались.
Кира засмеялась. Это было бы легко — достаточно взглянуть в окно и посмотреть на сосну!
— Может, я покажу вам каталоги, и вы найдете что-то похожее на ваши идеи?
— Можно попробовать. Но сначала я попытаюсь выразить все на словах. Понимаешь, Алекс, комната должна быть не просто большой, она должна иметь неправильную форму, стены будут образовывать углубления для картин и цветов и будут выкрашены в разные цвета… Игра света и тени, оттенков и форм, понимаешь?
Кира преодолела первоначальную неуверенность и вдохновенно стала пересказывать свой сон. Чем больше она описывала комнаты, тем ярче он вырисовывался в ее памяти. Алекс слушал, поражаясь ее увлеченности. Он начинал понимать, чего она хочет, и ему тоже нравилось. Только вот со студией на втором этаже сомнительно — вряд ли получится сделать там студию. И зачем, спрашивается, ей студия? Человек, совершенно далекий от творчества, если только в качестве хобби рисует пейзажи за окном. Впрочем, стоит подумать. Дом вдруг заиграл в его глазах другими красками и формами, он уже не казался таким мрачным и неуютным, он превратился в пластилин, из которого можно будет вылепить все что угодно. Даже картинку из сна.
Из сна, который тем временем превратился в самостоятельный элемент Кириной жизни. Он приходил, когда ему вздумается, а мог исчезнуть на недели. И еще он как бы играл с Кирой в кошки-мышки. Иногда показывал лишь кусочек дома, оставляя ее на пороге и не впуская дальше, а иногда давал развернутую картину. В последний раз Кира увидела во сне себя, совершенно явственно, со стороны. Она выглядела иначе, чем в реальной жизни. Причем кардинально ее внешность не изменилась, но все же она выглядела иначе. Энергично, задорно, глаза сияли, она что-то со смехом рассказывала людям, сидящим рядом с ней. Происходило все это в комнате, похожей по интерьеру на рабочий кабинет. На столе — ноутбук и чашка на блюдце, а рядом пара стульев, на которых сидели ее собеседники с расплывчатыми лицами.